— Если будет приказ, сюда вернутся с танками и кассетными бомбами. Но это не нам решать, — сказал лейтенант. — Нам нужно выбраться отсюда без потерь. Время еще есть, ночью и утром проверимся, нет ли «хвоста»…

Алекс знал, что проверяться бессмысленно — это местный лес, здешние разведчики если захотят, все равно проследят. Нужно ли это зеленоглазой лесной леди — вот вопрос. Она отпускает пленных, которых мгновенно сделала бомбой — пусть не убивающим, но сдерживающим оружием. Показывает, что местные много знают и готовы к войне. И это будет действеннее, чем целый десяток пропавших без вести групп спецназа.

— Она на тебя запала, лейтенант, — вдруг ухмыльнулся Микс. — «Вспоминать-то будешь?». Бабы, они везде бабы, обожают офицеров. Наверняка и про наклонности этой леди врут много лишнего. Ты мог бы стать лесным лордом, а, лейтенант?

— Нет, меня и дома обожают, — хмыкнул Алекс. — Я женат и вполне счастлив.

Группа не поняла, о чем говорила проницательная леди. Вовсе не ее будет постоянно вспоминать проваливший задание лейтенант — хотя и ее тоже… попробуй ее забудь. Но этот лес, эти звезды, черное серебро здешних вод…

Алекс знал, что мог бы здесь жить. Конечно, не один, а с Анной и Дженни, но мог бы. И жить, и счастливо умереть. Один из группы, один из пятерых…. Двадцать процентов способных к адаптации — так будет всегда или это только случайность? Нет смысла размышлять о таких вещах. Его ждут дома….

Вечер группа провела в зарослях орешника, ночью трижды меняли место, делая петли и крюки. «Хвоста» не было или его невозможно было заметить.

На точку эвакуации пришлось выходить заранее — исправных наручных часов в группе не осталось, время приходилось определять по солнцу. Солдаты жутко нервничали, Алекс тоже не испытывал особого спокойствия — имело смысл опасаться не туземцев, а собственную эвакуационную команду.

Группу все же забрали. Если у эвакуаторов и имелись сомнения в целесообразности возвращения «пустой» команды, они своих колебаний никак не проявили. Поспешно раздеваясь и упихивая рванье камуфляжа и снаряжение в мешок-контейнер, Алекс в последний раз взглянул на лес — на ветвях огромной липы сидела ворона и с интересом разглядывала суетливых голых людей. Сейчас поляна опустеет и ворона удивится внезапной радуге…

Все обошлось. О месяцах допросов, специфических бесед и медицинских исследований вспоминать не хотелось, хотя оплатили их неплохо. Армия контракт с Алексом предпочла не продлевать, но, главное, ему выплатили премиальные и даже включили в закрытую программу «по защите граждан-носителей государственной тайны». Дженни сделали трансплантацию, через год поменяли и второе легкое. Врачи опасались рецидивов, думать приходилось о насущном, и всё время искать, искать и искать деньги. Два года оказались для семьи чертовски сложными, временами приходилось существовать лишь на зарплату Анны и пособие программы «гостайны». Но в мире еще остались добрые люди, Алексу помогли устроиться в службу по охране диких животных — здесь квоты для людей с альтернативным цветом кожи и прогрессивными взглядами на жизнь полностью никогда не выбирались — желающих из «меньшинств» было мало. Отставной лейтенант колесил по сельским дорогам в разболтанном джипе, «глок» из кобуры извлекал только для чистки, а запасные пистолетные магазины можно было вообще не носить. Алексу нравилось смотреть на прерию и ленивых бизонов, нравилось следить за тем, как Дженни начинает осторожненько бегать. Но забыть, что есть мир, где об онкологических проблемах и понятия не имеют, не получалось. Алекс не мог объяснить, почему так уверен, что ТАМ нет и не было рака, наверное, догадывался по тем бесчисленным допросам, где спрашивали совсем не то, что стоило спрашивать. Или просто интуиция? Ведь умение ориентироваться в пространстве и нахождении целей никуда не делось, бизоны и коллеги то легко могли подтвердить.

И однажды ночью Алекс рассказал жене о мире того леса. В конце концов, Анна была его лучшей половиной, а беседы между частями единого организма раскрытием государственной тайны могут и не считаться.

Жена забрала у него бутылку пива, глотнула, прокашлялась, и сказала:

— Я всегда знала! Такое место непременно должно существовать. В смысле, и лес, и все остальное. Такой вот славный мир. Интересно, а море там есть?

— Не знаю. Не решился спросить.

Они сидели на заднем крыльце ветхого коттеджа и смотрели на звезды. Анна спросила:

— Ты точно помнишь? Небо совсем не здешнее?

— Звезд в разы больше.

— Космос… он от древнегреческого — «мир». Черт, но как туда дотянуться?

— Я не уверен, что знаю. Но если мы очень точно сориентируемся… Риск чудовищный, — Алекс с печалью посмотрел на бутылку. — Но пиво там непременно должно быть лучше. Поскольку хуже этого уже просто некуда.

Грибы

Середина осени — чудесное время. Комаров уже нет, леса и холмы полным-полны разнообразнейших даров природы, а воздух прозрачен как драгоценный хрусталь Лысых гор. Основной урожай с нив и полей Долины уже собран, до злых морозов еще достаточно времени, золото и багрянец листвы радуют глаз, впавшая в жор рыба сама идет на крючок. Райское время года!

Впрочем, в Медвежьей Долине все без исключения времена года райские, особенно когда человек или дарк эту землю искренне любит и считает своей. Впрочем, и чужеземные гости тут тоже не прочь отдохнуть, подышать чудным воздухом безлюдья и свободы.

Две никуда не спешащие достойные дамы — обе в неброской походно-лесной одежде — остановились под молодым желто-бурым дубом.

— Значит, это тоже красноголовик? — профессор Лоуд разглядывала добычу.

Гриб был мясист, молод, видимых изъянов не имел, но пытливый научный ум требовал исчерпывающей информации — внезапных расстройств желудка Лоуд крайне не любила.

— Он. Красноголовик, — подтвердила Катрин. — Бери, не сомневайся. Только в следующий раз ножом срезай.

— Чего обязательно ножом-то? Он сопротивления не оказывал.

— Лучше срезать. Во-первых, традиция, во-вторых, земли в корзину натрусится поменьше, добыча не перепачкается.

— Насчет земли — довод. А то «ножевой традиционализм, суеверия, боги накажут»… — гостья Долины понюхала гриб и продолжила высказывать закономерные сомнения. — Запах, конечно, своеобразный. И почему «красноголовик»? С виду откровенный рыжеголовик. Кстати, он откровенно самцового телосложения.

— Молодой, потом раскроет шляпу, перейдет в более грибообразную форму. Цвет тоже изменит, хотя вообще их несколько видов. Общее старинное название — «подосиновик».

— А это разве осины? — профессор оценила ближайшие деревья.

— Строгой привязки места произрастания к типу растительности нет. Полагаю, в старину называли гриб по цвету его маскировки, на осине случаются похожие красноватые листья. Научное название гриба Leccinum.

— О, шмондец что творится⁈ — восхитилась Лоуд. — Неужели наша Светлоледя за образование взялась, латынь планомерно осваивает?

— Не то чтобы планомерно. Дети одно время микологией[5] увлеклись, а я все же с латынью поверхностно знакома, помогала в терминологии разбираться.

— Это у вас Гр-Гр такой умный, все ж удалось нам вложить мальчику основы правильного научного подхода. Возможно, парнишка сможет когда-нибудь выдернуть вашу долинку из тьмы невежества и мракобесия, — вздохнула профессор.

— Крепко на то надеемся, — подтвердила леди Долины.

Профессор кивнула, еще раз понюхала гриб и опустила в корзинку:

— Ладно, что тут у вас еще относительно съедобное и экзотичное произрастает?

Собирательницы, негромко беседуя, двигались опушкой, невидимая пара егерей шла по тропе, изучая свежие следы и охраняя грибников. Чужих ушей и глаз в Медвежьей Долине быть никак не могло, но уж очень важным был разговор в части, не касающейся микологии.