Все плохо. Мы тонем, эскадра погибла. Пора паниковать. Неистово тянет кружить и каркать над грот-мачтой и капитаном, но взлететь не могу.

Крылья болят невыносимо. В этот роковой день я поднимался в воздух неоднократно. Истинное безумье — противостоять таким неестественным и убийственным шквалам. Порывы швыряли меня на снасти и волны, оглушая и норовя утопить, спасал лишь мой солидный опыт летуна. Порой воздух внезапно переставал быть надежным (зоны разреженного давления, мне Профессор объясняла) и я падал, кружась, как растрепанная метла. Безумие! Но «безумству храбрых поём мы песню», помню-помню. Нужно было попытаться отследить курс других кораблей эскадры — они наша последняя надежда. И кто, как не я, мог спасти ситуацию?

Безнадежно. Никаких следов «Когтя», «Собаки», «Девы», «Козы» и нашего любимого бесценного дирижабля. Полагаю, даже если бы они утонули, должны же остаться какие следы на волнах? Впрочем, в этой «Жопе океана» могло случиться что угодно. (Рабочее название данного природно-шпионского явления грубовато и не совсем научно, зато на редкость точно).

Будь прокляты все шпионы, темпоральные физики и мое легкомыслие! Куда поплыл⁈ Зачем⁈ Ведь не молод уже, оно мне надо было? Совсем в тюремной клетке из ума выжил, старый дурак.

Видимо, это моя последняя мыслительно-лабораторная запись. Прощайте люди и дарки, и вы, белоснежные невинные крылатые островные существа, тоже прощайте навсегда. Мы все здесь, на «Молнии», готовы мужественно встретить свой конец.

Отдельно не могу не упомянуть свое изумление и отчасти преклонение перед выносливостью Светлоледи. Меня тут всего полдня изнутри крутило и мутило, а ее этак изводит все время нашего плаванья. Я понимаю, что морская болезнь, именуемая кинетоз, связана с несовершенством человеческого вестибулярного аппарата (ах, всезнающая Профессор, где ты? Да спасут боги твою морскую душу, пусть хоть кто-то о нас толково напишет героические хроники и доклады), а не с чуткостью прозрения предстоящих событий. Но похоже, тошнота всегда тошнота. Бедная леди, так мучиться, да еще перед смертью пережить потерю птенца. Славная была девчонка эта Дики, никогда не забывала угостить старого ворона рыбьими глазами или еще чем-то вкусненьким.

Что ж, нас ждет очень похожая печальная судьба. Но, пусть весь этот мир накроется сплошным безысходным шмондецом, мы еще поборемся! (А может, я и плавать слегка умею, просто пока не пробовал?)

Круг девятый. Дики

Рук Дики уже не чувствовала, головы — тоже. Давно уже навалилось состояние, когда шевелишься и что-то делаешь исключительно из упрямства и «назло обстоятельствам».

— Сдохнем, — прохрипел Горох.

— Чего ж, раз такое…. Но ты весло не вздумай бросать, — настаивал Скат-Ма.

Ладони у обоих гребцов были стерты в кровь, у Дики ладони оставались ничего себе, вот костяшки пальцев жутко посбивала — когда черпаком в спешке частила. Хороший черпак — на снаряжении «Молнии» не экономили: у посудины толстая жесть и добротная рукоять. Дубовая, наверное. Впрочем, это уже не имело значения. Как и сбитые костяшки.

Рядом с бортом стремительно неслась стена сине-зеленой воды, хлопья пены оседали на узком планшире «тузика». Лодка с головокружительной скоростью летела в бездну, вращаясь вокруг бездонного центра воронки — этой гигантской глотки, ровный рев которой заполнил все вокруг и отчего-то почти перестал быть слышным. Лодка скользила накренясь, борт едва не черпал воду, но не черпал. Центробежная сила, или как ее там… Сегодня все законы физики сошли с ума, можно не мучиться и не ломать голову, вспоминая терминологию.

Как странно все получилось. Летишь вниз в какой-то титанический унитаз, прямиком в урчание сдуревшего океана. А ведь ничего не предвещало. Жаль, что так быстро жизнь заканчивается.

— Весло я не брошу, не таковский, — проворчал Горох. — Но грести-то, по совести говоря, уже некуда.

— Это конечно, — согласился Скат-Ма. — Эх…

На носовую банку лодки шлепнулся небольшой осьминог, ошалело задергал щупальцами.

— О, и этот с нами, — хмыкнул Горох. — Вроде уже самая пучина, а все одно на лодке прокатиться норовит.

— Восьминогий может еще и выберется, — заметила Дики. — Да и нас вдруг обратно наверх зашвырнет? Все может быть — я как раз думала о том, что физика — очень сложная наука.

— Может и так, ты ученая, тебе виднее. Но навряд ли, — вздохнул Скат-Ма. — Жаль, реванш у «Собаки» мы так и не возьмем. Очень обидно тогда продули.

— Да, видимо, не судьба, — признала девочка. — Но в любом случае было приятно оказаться в одной лодке со столь достойными моряками.

Экипаж «тузика» пожал друг другу руки, Дики без стеснения вытерла ладонь, испачканную кровью гребцов о штаны.

Бедолага-осьминог добрался до борта и вернулся в родную стихию.

— Ему там лучше, нам — здесь, так бы оно и оставалось, — философски заметил Горох.

— А я вот думаю… — начал Скат-Ма, но его слова заглушил налетающий снизу оглушительный шум…

Ничего осознать Дики не успела. Внизу засиял неяркий, но отчетливый красноватый свет, и в следующее мгновение лодка выскользнула в грохочущий простор. Гребцам и до сих пор трудновато дышалось, теперь же их легкие попросту не могли втянуть воздух…

…Это уже не было головокружительным скольжением в неистовом водовороте: «тузик» вместе со своими гребцами попросту падал среди потока воды, пока еще носом вперед, но это явно ненадолго. За брызгами открылась необъятная бездна, залитая красно-желтым неярким светом. Дики осознала, что вон те пятна — острова, а между ними поверхность моря, весьма странная из-за неестественного освещения. Закат тут, что ли?

Экипаж «тузика» осознал, что сейчас попросту разобьется, и заорал в три глотки. Вода практически не держала лодку, люди не высыпались исключительно потому, что изо всех сил вцепились в борта. Ревел ниспадающий поток, брызги и недостаток воздуха заставляли задыхаться, глаза начинала заливать темнота удушья.

«Разобьемся, удар лодки нас и убьет. Или раньше задохнемся? Нет, все равно нужно прыгать», — мысли медлительно-текучим воском разливались в голове, а поверхность моря приближалась с жуткой скоростью. «Не, нужно прыгать. Лучше так разбиться, чем доской обшивки ребра проткнет» — осознала девочка.

— Прыгайте! — закричала-выдохнула Дики в водяную пыль и заставила собственные руки, намертво вцепившиеся в борт лодки, разжаться. Вроде бы удалось оттолкнуться от днища «тузика» ногами…

… улетая в сторону от обреченного суденышка и чувствуя, как вокруг несется-рушится вода, Дики успела заметить, как вылетел из лодки Скат-Ма (наверное, не сам, а просто стряхнуло)… Потом глаза залила вода, в вопящий и тщетно хватающий воздух рот больно вбило водяную пыль. Девочка еще помнила, как пыталась сгруппироваться, поджать ноги. Мелькнула мысль — «хорошо, что обутая, разутые утопленники всегда намного понеприятнее выглядят»…

…Удара о поверхность как такового не было. Дики уже давно не могла вдохнуть, а тут вода вокруг просто стала плотнее. Девочка погружалась и погружалась, бездна становилась темнее, но это уже не очень-то и пугало. «Не переломало, целая всплыву. Выбросит на песчаный пляж, чайки удивятся, обрадуются. Поклевать-то есть чего».

На пляж захотелось просто невыносимо. Не на расклевку, а просто полежать, закрыть глаза и погреться на солнце. Как выясняется на практике, смерть — довольно прохладное дело.

Дики уже не погружалась, висела в плотной темноте. Руки и ноги сами собой отчаянно заколотились, устремляя тело вверх. Мелькнула паническая мысль — а там ли верх⁈ Но телу было понятней: вот куда нас выталкивает, туда и рвемся. Не, не хватит воздуха, мозг уже не работает, кислорода ему нету…

Вынырнула Дики, видимо, совершенно без кислорода, мозга и вообще всякого разума — исключительно на упрямстве безмозглого тела. Рот хватанул воздух, тело, кашляя и задыхаясь, бессильно болталось на поверхности, косынка отправилась в отдельное плаванье, волосы залепили глаза.