Я проглотила комок в горле. Я чувствовала, как подступают рыдания, но я не хотела начинать плакать. Папа не любил слез, хотя мама прямо сейчас плакала.

“И что сказать?” — всхлипнула она. “Она не твоя”. Слова не имели для меня смысла. “Это не ее вина, Томазо. Ты не можешь винить за это ее — или меня. Не после твоей истории. По крайней мере, ты мог контролировать свою историю. Я не мог это контролировать! ”

“Я хочу знать имя”, - проревел он, звук был таким громким, что потряс дом. Громкий хлопок. Пол завибрировал. “У тебя был выбор, сказать мне. Я мог бы…… Мы могли бы…”

“Что?” — закричала она. “Мог бы иметь что, Томазо?”

Я не мог разобрать их слов, но что-то было не так.

“Избавился от нее”, - бушевал он. “Она чужой ребенок. Не мой”.

“Она мой ребенок”, - закричала она. “Наш, до сих пор. Как ты можешь просто отказаться от нее? Ты держал ее на руках в день, когда она родилась”.

“Она дитя…” Он не закончил. Мое маленькое сердечко бешено заколотилось в груди. “Зачем тебе оставлять ребенка?”

“Ты знаешь, как тяжело мне было забеременеть”, - плакала она. Ее голос сильно дрожал. “Ты бы лишил меня шанса завести ребенка?”

Еще один удар, и звук был такой, словно разбилось стекло.

Дверь библиотеки распахнулась, и мамин взгляд остановился на мне, прятавшейся в углу. Ветерок пронесся через открытую дверь библиотеки и коснулся моих мокрых щек. Я даже не поняла, что плачу.

Я шмыгнула носом, слезы потекли по моему лицу. Мамины щеки были мокрыми, а глаза покраснели. Она закрыла за собой дверь, затем подошла ко мне.

— В чем дело, моя маленькая королева?

“ Папа на тебя злится? — Прошептала я.

Она покачала головой, но в глубине души я знал, что это ложь. “Нет. У него просто стресс на работе”.

Мои слезы замедлились, когда я прошептала: “Он нас больше не любит?”

Она обняла меня, заключая в теплые объятия. Мамины объятия всегда делали все лучше. “Конечно, он все еще любит нас”.

Затем она отвела меня обратно наверх и уложила в постель. Ее пальцы нежно расчесывали мои волосы, пока моя голова лежала на подушке.

“Трудно быть женщиной”, - тихо пробормотала она. “Мы должны помогать нашим матерям. Мы должны прощать наших отцов. Мы должны исцелять других, преодолевая собственную травму. Снова и снова. Она прижалась губами, влажными и горячими, к моему лбу. “И все это время мы пытаемся исцелить себя”.

Мое дыхание замедлилось. Я устала. Слова сбивали с толку.

— Я люблю тебя и папуа, — пробормотала я, когда мои глаза отяжелели.

Последним образом перед тем, как меня поглотил сон, было мамино лицо и ее слезы, которые не переставали литься.

Тем же летом моя мать покончила с собой.

Я сползла по стене, пока не села на пол, онемение заполнило каждую мою клеточку. Я подтянула колени к груди и уперлась в них лбом. Как я мог не помнить об этом раньше? Возможно, подсознательно я подавлял это, пока не смог справиться с этим.

И все же я не думала, что смогу справиться с осознанием этого даже сейчас, потому что это означало, что одна из нас не была папиной дочерью.

Знание было у меня перед глазами. Я знала, что не смогу жить в неведении, но я не знала, что делать с этим открытием. Рассказать ему об этом? Или спросить его, кто из нас ему не принадлежал?

Я перебирала в уме воспоминания о нашем детстве — Рождество, дни рождения, Пасху, каникулы, пособия. Папа, казалось, никогда не отдавал предпочтение ни одному из нас. Он либо злился на нас обоих, либо любил нас обоих. Когда мы попадали в беду, он наказывал нас соответственно, одинаково.

Мне потребовалось много времени, чтобы подняться с пола. Я вышла из ванной, полная призраков и сожалений, опустив глаза, пока не столкнулась с папой.

Он бросил на меня удивленный взгляд. “Рейна, что ты здесь делаешь?”

Подол моего платья сминался в моих ладонях, я смотрела на мужчину, которого мы все когда-то боготворили и любили. Возможно, мы все еще любили его. Я не была уверена. Он чувствовал себя почти незнакомцем. Кем-то, кого мы видели время от времени. Он не мог знать нас; его никогда не было рядом.

“ Я… скучаю по ней, — прошептала я, опуская глаза, чтобы посмотреть на свои розовые пальчики. Мы с Фениксом обычно видели его только на каникулах. До этого визита в Венецию я не видел его с Рождества. До этого была Пасха. С годами мы стали видеться с ним все реже и реже. Это было разочарованием и облегчением одновременно. Очень сложное чувство.

Он сидел на диване, покрытом чехлом, его черный костюм резко контрастировал с белой комнатой. Он выглядел усталым, почти побежденным.

“Да, я тоже по ней скучаю”, - признался он. Такими смягченными чертами лица он напомнил мне себя прежнего. Любящий и добрый отец, который никогда не терял самообладания. “ Она была хорошей женщиной. Очень любила вас. Тебя и твою сестру.

Я колебался. Мне было трудно примирить этого человека с тем, кем мы теперь его знали. Двенадцать лет неудач в Фениксе и во мне привели к недоверию.

“ Папа, я— ” Мое горло сжалось. Его темный пристальный взгляд нашел мой, его собственные призраки затуманили его глаза. Тяжесть в моей груди расширилась, и стало трудно дышать. Я проглотила комок. — Ты ненавидишь нас?

У меня перехватило горло при мысли о том, что я наконец услышу слова, которых боялась большую часть своей жизни. Что он нас не любит. Что он не любил меня.

По моей щеке скатилась слеза, за ней тут же последовала другая.

“ Ты меня ненавидишь? Его плечи напряглись. Неловкая тишина повисла в комнате. Слишком много враждебности окутало воздух. Не только Феникс и я пережили потерю в тот день, когда мама покончила с собой. Папа тоже что-то потерял. Бабушка тоже. “Ты нас ненавидишь?”

Я услышала, как он заскрежетал зубами, и мысленно приготовилась к худшему. Этого так и не произошло.

“Нет, Рейна”. Он выдохнул, запустив руку в редеющие волосы. “Ты так похожа на свою мать. Феникс тоже. Иногда… иногда на тебя больно смотреть.” Я заметила, что он не сказал, что любит меня. Он не заверил меня, что любит нас.

Я потерла покрывшиеся мурашками предплечья, внезапно почувствовав холод, несмотря на летнюю жару.

“Так вот почему ты оставила нас с бабушкой?” Она сказала нам, что скрывала от папы какой-то секрет, но мы с сестрой так и не смогли разгадать, что это было. После долгих лет поисков мы сдались. Теперь я не мог отделаться от мысли, что она придумала эту ложь, чтобы не сказать нам более уродливую правду. Что мы были ему не нужны.

Он молчал — очень молчал — долгое время. У меня упало сердце.

“ Твоя мама хотела, чтобы вы с Фениксом росли с бабушкой, ” наконец сказал он. “ Так было лучше. Безопаснее для вас обоих.

Пауза. “ Потому что ты в мафии? Прохрипел я, в груди у меня пусто.

Его глаза удивленно блеснули. “ Откуда… откуда ты это знаешь?

Я пожала плечами. Не было ни единого шанса, что я скажу ему, что бабушка проговорилась и рассказала это нам. — Я догадывалась, и ты только что подтвердил это.

Он тяжело вздохнул. Я обратила внимание на черты его лица и поняла, что только за последний год он постарел на два десятка лет. Это заставило меня задуматься, что вызывало у него такой стресс.

“Я хотел бы быть лучшим человеком для тебя и Феникса. Я хотел бы, чтобы все было по-другому”. Последовала пауза, и меня осенила мысль. Он был один. У него не было Феникс, меня или нашей бабушки. Я не видела его с другой женщиной. Я никогда не видела его с друзьями и не слышала, чтобы он говорил о них. Он был совершенно одинок. “ Но это не так. Он глубоко вздохнул, затем медленно выдохнул. “ Я совершил много ошибок в своей жизни. Скоро наступит день, когда мне придется за них заплатить”.

Мои брови нахмурились. — У тебя неприятности, папа?

Он покачал головой и протянул руку. Я неохотно взяла ее. Я не видела его с такой стороны с тех пор, как умерла мама. — Пообещай мне одну вещь, Рейна.