Один шаг. Два шага.

Он был слишком далеко, недостаточно далеко. Мой пульс участился, и я заставила себя двигаться. Летний ветерок донес знакомую песню, и мои шаги замедлились.

“Девушка с корицей” Ланы Дель Рей.

У меня перехватило дыхание, я не могла нормально вдохнуть воздух. Или его было достаточно. Я так старалась вернуть себе самообладание, но образы милого, задумчивого Амона всплывали в моей голове. Наш первый совместный японский ужин. Поедание мороженого. Фонарики. Мой день рождения.

Это была наша песня, плывущая по открытой площадке, пока звезды мерцали в темном небе. Она была моей и его — никто другой никогда не должен был танцевать под нее. По крайней мере, не с ним.

Мой взгляд встретился с взглядом Амона, но в этих глазах, которые я так сильно любила, не было ничего. Он просто смотрел на меня каменным взглядом, говоря мне идти. Говорит, что я никому не нужна. Мгновение он не шевелил ни единым мускулом, упрямо глядя на меня.

“ Амон… Его имя прозвучало беззвучным шепотом, болезненным царапаньем по моему горлу.

Мне потребовались все мои усилия, чтобы не расплакаться, от осознания того, что он стер все, что у нас было общего, и ничего не оставил после себя, у меня перехватило дыхание.

Я любила его; он не любил меня в ответ. Может быть, он никогда не любил. Может быть, для него все это было игрой. Я отдала ему все. Он дал мне… что? Душевная боль.

Ветер донес слова моей матери, шепчущие: Я отказалась от всего ради него. А он не дал мне ничего. Ты слышишь меня, Рейна? Он ничего нам не дал!

Может быть, именно душевная боль убила маму, так же как она медленно убивала меня.

Я с трудом сглотнула, заставляя себя сделать еще один шаг. Я должна была сказать ему. Всего три маленьких слова: я. Беременна. Он мог принять их или отвергнуть; об остальном я позабочусь позже.

Какая-то женщина вложила свою руку в его, и он отвернулся от меня. Я больше не стоила того, чтобы на меня смотреть. Взявшись за руки, они вышли на танцпол и начали танцевать. Под нашу песню.

И они танцевали как одно целое. Две души всегда хотели быть вместе. И что больше всего ранило, так это то, как они подходили друг другу. Ее волосы были темными, как шелк цвета воронова крыла, под стать его собственным. Она была красива. Всем, чем не была я. Грациозна. Уверена в себе.

Когда они двигались по танцполу, танцуя без усилий, как будто делали это миллион раз, я поняла, что он забыл меня. Наша песня больше не была нашей. Это было их. Он смотрел на нее так, словно она была всем его миром. Как будто она должна была что-то значить для него.

От этого чувства у меня на глаза навернулись слезы. Я всегда была связана с мальчиком со звездами в его темных глазах, но я совершила ошибку. Они сияли не для меня. Может быть, они никогда этого не делали. Или, может быть, я все это время была звездой, а он был луной. Была только одна из них, в то время как вокруг были миллиарды звезд.… и он не выбирал меня. Так что теперь я бы сгорела, узнав его вкус и навсегда скучая по нему.

Мое сердце бешено колотилось в груди, я пыталась заставить себя сделать еще один шаг. Я не могла. Вместо этого я стояла как вкопанная, молча любя его. Вслепую. Но потом он наклонил голову и поцеловал ее — нежно, благоговейно.

Звук моего разбивающегося сердца был таким громким, что оглушил меня.

Я не могла отвести взгляд, мои глаза говорили мне то, чего не могло сказать мое сердце. Оно разбивалось о мраморный пол вокруг меня, превращаясь в пепел.

Моя звезда погасла и превратилась в пыль, оставив меня в одиночестве.

Он был лучшей частью моего сердца. Самой темной частью моего сердца. Самой светлой частью. Всем моим сердцем. Она принадлежала ему, даже в разбитом состоянии. Ломать ее всегда было его обязанностью.

Моя грудь болела так, словно кто-то пропустил ее через шлифовальный станок. Боль распространилась по каждому уголку моего тела, становясь физической и усиливаясь с каждой секундой.

Когда мои ногти впились в ладони, а в горле образовался комок, который душил меня, по моей щеке скатилась слеза. Я обернулась, мое зрение затуманилось, и я наткнулась на высокое, крепкое тело.

— Извините, — пробормотала я, не поднимая глаз.

“Рейна”. Еще один знакомый голос. “Что ты здесь делаешь?”

Я подняла глаза, перед глазами все расплывалось, было трудно что-либо разглядеть. — Мистер Константин?

— С тобой все в порядке? — спросил я.

Мне нужно было убираться отсюда, пока я не сломалась и не опозорилась. Пока Амон не увидел меня такой.

Выдавив улыбку, я сказал: “Да. Извините меня”.

Не дожидаясь его ответа, я бросился вон оттуда, словно дьявол и его лошади гнались за мной по пятам. Я чувствовала, как мои глаза горят, угрожая хлынуть потоком слез.

Я был таким гребаным идиотом. Боль пронзила мою грудь, когда образ Амона, целующего другую женщину, заиграл в моем сознании, насмехаясь надо мной. Я не мог набрать в легкие достаточно воздуха. Все болело.

Я выбрался из зала, насухо вытирая лицо, только для того, чтобы выйти на тротуар, когда в небе прогремел гром. Последовал ливень, заглушивший мои рыдания и скрывающий слезы.

Небеса и ад плакали вместе со мной. Он был частью каждого из моих планов на будущее, а я была лишь проблеском в его прошлом. Выражение его лица, когда он наблюдал за своей партнершей по танцу, сказало мне все, что мне нужно было знать.

Он никогда не любил меня. Эта мысль насмехалась, крича в моем черепе.

Я бродила по Парижу, потерянная, в то время как каждый шаг вдали от него приводил меня в оцепенение. Медленно, но верно. К тому времени, как я оказалась через дорогу от своей квартиры, я промокла насквозь и пребывала в блаженном оцепенении. Даже грудь больше не болела. Я просто ничего не чувствовала.…

Я перешел улицу, прислушиваясь к стуку дождя по асфальту. Я был так сосредоточен на этом, что не услышал грузовик, пока не стало слишком поздно. Я увидел ослепляющий свет фар за секунду до того, как взлетел в воздух. Казалось, прошли часы, но прошла всего секунда или две. Я приземлился с едва уловимым стуком. Боли не было. Больше никаких слез.

Мои глаза закрылись, наслаждаясь темнотой, которая пронзила меня. Я хотела, чтобы она поглотила меня, но вместо этого сквозь нее прорвался голос. “Не вздумай, блядь, сдохнуть”.

Я не хочу умирать. Я просто хочу перестать чувствовать. Мой рот не двигался. Или, может быть, так оно и было, но я этого не почувствовал.

Каждый вздох, который я делала с тех пор, как он разлюбил меня, казался пустой тратой времени. Синяки, которые он оставлял после себя, отказывались заживать. Часть меня цеплялась за них, чтобы никогда не забыть его, чтобы никогда не забыть нас.

“ Рейна, продолжай дышать. Требование было ясным. Я не мог ему последовать. — Или мне придется прибегнуть к радикальным мерам.

Решительные меры. Кто-то уже высказывал подобную угрозу раньше, но я не мог вспомнить, кто. У меня болел череп, каждая мысль отзывалась болью в каждой клеточке моего тела.

Была только одна мысль, прежде чем я позволил тьме поглотить меня.

Ни у кого никогда не будет шанса узнать меня так, как это сделал он. Люби меня — или обмани меня — так, как это сделал он. Амон Леоне погубил меня.

И я ненавидела то, что все еще любила его.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…