Я уже сказала достаточно, и я изучала его. Оценивала его реакцию.

Он не выглядел испуганным.

Почему он не выглядел испуганным?

— Хочешь знать, какой у меня диагноз?

Он наклонился вперед, опираясь локтями на стол.

— Зачем ты это делаешь? Рассказываешь мне все это?

Я тоже наклонилась вперед.

— Спасаю тебя. — Мой взгляд метнулся к двери. — Уходи. Беги. Уезжай.

Он прищурился и откинулся назад, но не двинулся с места.

Почему он не двигался?

— Я увидел, как ты разговаривала с этим костюмом, и возненавидел его. Ты была моей. — По-прежнему мягким тоном, но его ноздри раздулись. Его глаза вспыхнули. — Я не знаю, что это было, но я почувствовал это…

— Я думала, что была влюблена в тебя в школе.

Он остановился.

А я нет.

— Я думала, ты меня знаешь. Я думала, что тоже нравлюсь тебе. В моей голове я думала, что у нас были полноценные отношения. Я была в бреду. Ты понятия не имел, кто я такая. — Я продолжила. — Я была в машине. Чед вышел поговорить со своей мамой, и ты был с ним. Ты помахал мне.

Его ноздри снова раздулись.

— Ты сказал мне «привет» в коридоре. Однажды. — И он этого не помнил.

— К чему ты клонишь?

— Я хочу сказать, что есть причина, по которой ты меня не помнишь.

— Нет, нету. — Он рассмеялся.

Он действительно рассмеялся.

Он добавил:

— Тогда меня интересовал только хоккей. Я проснулся — хоккей. Я пошел в туалет — хоккей. Душ — хоккей. Ходил в школу — хоккей. Для меня все было хоккеем. Мне нравились девушки. Тогда мне нравилось заниматься сексом, когда я этого хотел, потому что для меня это было легко, но хоккей был моей жизнью. Я не запомнил тебя, скорее всего потому, что видел тебя и все равно видел только хоккей. Я не помню ни одной из девушек, с которыми трахался тогда или на первом курсе колледжа. Я вижу тебя сейчас. Я хочу тебя сейчас. Почему это для тебя такая проблема? — Он снова наклонился вперед. — Почему ты так напугана?

Слишком быстро.

Слишком ошеломляюще.

Слишком многое можно потерять.

— У меня есть проблемы.

— И? У меня травма локтя.

В комнате становилось душно.

— Травма? Ты в порядке?

— Я в порядке, но я все еще не понимаю всего, что здесь происходит. Ты не можешь решать за меня, хочу ли я трахнуть тебя снова или нет.

Жар пронзил меня насквозь, и в моем теле началось какое-то покалывание. Оно начиналось у меня между ног, где я вспоминала, каково это — чувствовать его там, чувствовать, как он скользит внутрь меня, как он сжимает мои бедра, как он использует мое тело — но я должна была остановиться.

У меня начало перехватывать горло.

И он знал.

Я видела это.

Он был сплошной усмешкой и самоуверенным пониманием, а затем его глаза изменились, и в них начал тлеть огонек. Прекрати тлеть.

Пожалуйста.

Я не могла вынести этого тления.

Я прошептала, мой голос дрогнул.

— Это нечестно.

— Что нечестно?

Теперь его голос был шелковым.

— Я не нравлюсь Чеду.

— Чед тебя не знает.

— Ты меня не знаешь.

— Я хотел бы узнать тебя.

Но почему?

Все это не имело смысла.

Секс, да. Я была чертовски сексуальна, но что-то большее этого? Нет. Этого просто не происходило. Кто мог хотеть меня?

Я начала качать головой.

— Я должна принимать таблетки, чтобы быть внимательной. Чтобы сосредоточиться. Если я не буду этого делать, начнется целая цепная реакция. Я не могу сосредоточиться, потому что замечаю все. Я не могу воздвигать стены и отфильтровать информацию, но дело не только в этом. Сегодня вечером у меня была паническая атака, вот почему я сбежала, и мне стыдно из-за этого. Одному богу известно, что Кэсси подумала обо мне. Ты не можешь функционировать. Ты не умеешь правильно читать сигналы. Базовые вещи типа, когда смеяться, когда говорить тихо, как считывать настроение в комнате — я не могу делать ничего из этого, когда у меня приступ, особенно когда у меня приступ. Я выгляжу так, будто пьяна, но внутри я умираю.

Он никак на это не отреагировал.

Он сидел там, но его глаза были устремлены вниз, на стол.

Я ждала.

Я не хотела ждать вот так, вся напряженная, сидя на краешке своего стула, будто мне нужно было его одобрение или неодобрение, или его отказ, принятие? Что угодно. Я ненавидела это, но это имело значения. Это имело большее значение, чем мне хотелось бы, и я затаила дыхание.

— Это то, что произошло сегодня?

В моей груди был воздушный шарик, наполняющийся, наполняющийся, становящийся все туже и туже из-за его вопроса, из-за того, что его тон был таким не осуждающим, из-за того, как просто так воздушный шарик начал сдуваться.

Я кивнула.

— Да.

— На что это похоже? Что ты чувствуешь?

Будто стадо крупного рогатого скота несется на меня, а я не могу попросить о помощи или поднять руку, чтобы кого-нибудь схватить. Но я не могу сказать ему этого… подождите. Почему нет? И, я так и сделала. Я повторила каждое слово и снова подождала.

Это одна из худших частей. Когда кто-то спрашивает, когда вы сделали себя уязвимым перед ним, открыли себя для осуждения, и тогда вам приходится ждать, «поймут ли они это» или отмахнуться от этого, потому что, когда они отвергают вашу правду, они отвергают и вас.

— Господи. Это похоже на то, будто тебя снова, и снова, и снова загоняют в борт.

Сочувствие, смешанное с пыткой, исходившее от него, заставили меня сморгнуть слезы.

— Да. Полагаю, но я не уверена, что это именно так. — Потому что, эй, быть загнанной в борт выглядело отстойно. Когда его так сильно били о борт, я видела, как он это делал, и видела, как его вот так толкали, и я уже съеживалась, просто представляя это.

Но он понял. Вроде того. Или пытался.

Этим было все сказано.

— Мне жаль, что ты проходишь через это.

Еще больше слез. Прямо сейчас я просто моргала без остановки.

— Чувак, — прошептала я.

Он рассмеялся, затем стал свирепым, когда наклонился вперед, его взгляд поймал мой и удерживал.

— Мы уже говорили об этом. Никогда не называй меня «чувак».

— Чувак. — Я рассмеялась.

Он усмехнулся, затем его глаза снова потеплели, когда он оглядел меня с головы до ног.

— Ты собиралась ложиться спать?

Я кивнула.

— Да.

— Могу я уговорить тебя посмотреть фильм? Или спорт? Я имею в виду, ничего, если я просто потусуюсь с тобой, то есть, если ты сейчас в настроении?

Еще больше жара. Еще больше покалываний, и я начала пульсировать. В моем теле происходило настоящее цветение. Словно одеяло покрывало мои внутренности, и оно распространялось, и это было восхитительно, и это заставило меня чувствовать то, что было опасно чувствовать такой, как я.

Но я поймала себя на том, что шепчу в ответ:

— Ага. Это было бы отпадно.

Он фыркнул.

— Отпадно.

Так что, это мы и сделали. На моем диване. Одеяло накинуто мне на колени. Шел фильм, и он бросил один взгляд на меня, на мое одеяло, и покачал головой, прежде чем протянуть руку, обхватить меня за талию и перекинуть через себя.

Я взвизгнула, над чем он рассмеялся и усадил меня так, чтобы я была забита в угол дивана. Мои ноги и половина туловища были на нем, другая его рука была у меня за спиной, и он притянул меня так, чтобы моя голова оказалась между его рукой и грудью, и я зарылась в него.

Я чувствовала каждую клеточку его тела всю оставшуюся ночь.

Я понятия не имела, что мы смотрели.

***

От: Шайшай

Кому: Медвежонок

Тема: Чувак

От: Медвежонок

Кому: Шайшай

Тема: ЧУВАК

От: Шайшай

Кому: Медвежонок

Тема: САМЫЙ КРУТОЙ ЧУВАК ИЗ ВСЕХ ЧУВАКОВ! Я люблю тебя.