Седьмого ноября вся страна широко праздновала десятилетие Великой революции. Руководство подошло к празднованию дня со всей ответственностью, начав подготовку еще за год до события. В итоге в этот день по главной площади страны прошел марш из сотен тысяч военных и трудящихся. Военные шли колоннами под духовой оркестр. Над площадью был растянут транспарант «10 лет Великой Октябрьской Социалистической Революции». Праздновала вся страна. Я с отцом шел в одной колонне вместе с рабочими авиационного завода. Мама тоже не осталась в стороне, несмотря на наличие малолетней Насти — ее тоже взяли с собой. После шествия в столовой завода был накрыт праздничный стол. На лицах людей в основном были улыбки, атмосфера мне напоминала празднование Дня Победы из моей прошлой жизни. Но здесь и сейчас Революцию иначе как Победой и не считали, поэтому ничего удивительного.

Тем больший удар был для отца через неделю, когда он узнал об исключении из партии Троцкого и Зиновьева.

— Уйду из партии, — мрачно заявил он поздно вечером, сидя за столом с бутылкой самогона.

— Ты чего? — удивился я. — Ты же столько сил отдал для борьбы с царизмом. Сам же рассказывал, как тебя чуть на каторгу не отправили, когда появились подозрения в твоем участии в партии. И отправили бы, если смогли доказать!

— Вот именно! — с болью в голосе отозвался батя. — Сергунь, именно! Я с партией чуть ли не с момента ее основания. Видел, какие люди в начале были — идейные! А сейчас? Карьеристы! Они пришли не потому, что хотят сделать жизнь народа лучше, а чтобы свою жизнь облегчить. И мне особенно больно видеть, как в это же время заслуженных членов партии, воевавших за наше общее дело, выгоняют из нее словно шелудивых псов!

Я не стал продолжать этот разговор, а отец в тот вечер сильно напился. Даже на работу чуть не проспал.

Через месяц, когда на пятнадцатом съезде произошел разгром оппозиции и из нее исключили 75 «троцкистов» это стало для отца последней каплей. Хоть он и не был приверженцем ни Троцкого, ни Зиновьева, но такого удара по «старой гвардии» пережить не смог. Новый год он уже встречал беспартийным.

Январь — июнь 1928 года

Новый год снова провел с родителями Люды. Отец после выхода из партии с головой ушел в работу и почти перестал читать газеты. Я от него даже слышал размышления поступить в институт. Только он еще не определился на какой факультет. Когда я спросил его о такой резкой перемене, тот со вздохом ответил:

— Сергунь, понимаешь… я боролся за уменьшение рабочего дня. Чтобы ты вот смог получить образование не хуже, чем сын дворянчика какого или купчишки. И все это было достигнуто. Хоть мне и горько, что многие заслуженные члены партии вынуждены были ее покинуть, но плоды революции никуда не делись. Вот я и подумал — а почему я сам не могу ими воспользоваться? Не только на работе, но и в остальном. Думаю, я заслужил это.

Тут я был с ним полностью согласен.

Сам новый год прошел не хуже, чем предыдущий. Даже в чем-то лучше, ведь для Ильи Романовича и его коллег я теперь был уже не просто школьником, парнем Люды, но и в каком-то смысле и их коллегой. Выпущенная книга, что массово стала печататься, подняла в их глазах мой статус. Поэтому не удивительно, что я получил приглашение на их «тусовку» — поэтический вечер «Три левых часа», который должен был состояться в конце января. Одна проблема — он пройдет в Ленинграде, а не в Москве. Я обещал подумать.

В начале января меня к себе позвал комсорг нашего факультета Рябинцев Олег.

— Сергей, — начал он, — ты в комсомоле уже не первый год. В заявке при поступлении ты указал, что преподавал на вечерних курсах в ОКБ и даже книгу специальную выпустил для этого. К тому же я поговорил с Игорем Валентиновичем — идеологию коммунизма ты усвоил лучше всех в своей группе. В связи с этим хочу поручить тебе ответственное дело — заняться разъяснительной работой среди студентов твоего курса. К сожалению, многие рабочие не знакомы с трудами не то что Маркса или Энгельса, даже товарища Ленина! Это необходимо исправлять. Мы строим новое общество, а без знаний это сделать невозможно. Нужно нести эти знания в массы!

Он еще долго распинался передо мной, но суть была проста: теперь каждый день мне нужно будет задерживаться после занятий и пересказывать смысл лекций, что нам преподавали в высшей партийной школе, другим учащимся. Ходили то на занятия все, но вот как с прискорбием заявил Рябинцев «не все поняли суть». И я должен был на пальцах эту суть объяснить.

Это было и сложно и одновременно просто. Из того, что я понял, суть-то в различии распределения капитала. Иначе говоря — конечного выгодоприобретателя затраченных сил. При капитализме все получал буржуй, а при коммунизме — распределение должно проводиться равномерно или максимально приближенно к этому. Либо же по вкладу — соответственно потраченных сил.

Отказываться не стал, предупредив, что мне нужно подготовиться.

— Только не затягивай, — сказал на прощание Олег. — Неделю тебе, потом надо начинать занятия.

— Все будут?

— Должны все, — веско заявил он. — Твоя задача — проследить и заинтересовать.

Вот последнее было сложнее всего. Но и тут у меня были мысли, как это сделать. Как известно — конкретный пример всегда легче запоминается, чем сухая теория. Так что подбором таких примеров я и решил заняться в первую очередь.

В середине января по стране прошла новость о высылке Троцкого в Алма-Ату, наравне еще с тридцатью оппозиционерами. Зиновьев в отличие от Льва Давидовича «признал ошибки» и даже был восстановлен позже в рядах партии. Отец на это почти никак не отреагировал. Во всяком случае внешне.

Незаметно подошло время поэтического вечера, куда меня пригласил отец Люды. Из-за сильной занятости я был вынужден отказаться. Да и вход был платный, а у меня после увольнения от Туполева денег свободных не было. Люде было интересно посетить это мероприятие, поэтому она уехала без меня. Вернулась она через день расстроенная, поделившись горьким разочарованием от проведенного времени.

— Это был какой-то абсурд! — обиженно, словно обманутый ребенок, заявила она. — А уж когда на третий час вместо нормального фильма они включили бесконечно едущий поезд, то и вовсе пытка. Больше никогда к ним не пойду.

Я лишь порадовался, что не смог попасть туда. К тому же слова Люды подтвердила и вышедшая следом статья в «Красной газете». Общую характеристику вечера обозначили буквально в двух словах: «нечто непечатное». Да уж, стоит внимательнее относиться к тому, куда меня приглашает Илья Романович. Да и вообще поэты и артисты — люди весьма экстравагантные, как-то я забыл об этом. Компания, что собралась в доме Говориных, никак не походила на любителей эпатажа, вот я и расслабился.

К середине февраля я закончил книгу по автомобилестроению нашей страны. О чем сразу же сообщил Михаилу Ефимовичу. Тот откладывать встречу не стал и уже через два дня принимал меня в редакции журнала в своем рабочем кабинете.

— Заходи, садись, Сергей, — приветливо встретил меня Кольцов. — Ну, показывай!

Он даже руки от предвкушения потер. Я тут же передал ему отпечатанную книгу весом килограммов в пять. Все из-за плотной бумаги, на которой она была напечатана — иначе бы при частом открытии-закрытии «3д» картинки быстро порвались.

Михаил Ефимович азартно раскрыл мое творение и на десять минут буквально выпал из жизни, пока не долистал книгу до конца.

— Замечательно! — охарактеризовал он мой труд. — Такое не стыдно даже за границей показать. Да и для нашего, советского, человека более наглядного материала об успехах социализма и придумать трудно. Тем более, сейчас витают слухи о направлении всех усилий страны на тяжелую промышленность. Эта книга лишь подкрепит эту направленность. Тебя даже могут премировать.

— Для всех старался, — скромно сказал я, хотя внутри при словах о премии стало тепло. Уж отказываться я точно не буду. — Михаил Ефимович, тут вот еще что, — достал я из своего дипломата еще одну книгу.