Даже не книгу, а скорее небольшой альбом с картинками. Его я создал в рамках обучения своих однокурсников «основам коммунизма» по заданию Рябинцева. Каждый разворот был наглядной сравнительной картинкой с короткой подписью: слева сцена из жизни до революции, справа — после, но не так, как это происходит сейчас, а как должно в идеале. Так к примеру слева был нарисован карикатурно богатый буржуй с розгой как у погонщика и замученные рабочие у него в ногах, передающие золотые монеты. Справа же в ряд стояли тоже рабочие, один из которых показывал, как махать киркой и из-под нее вылетали золотые монеты, а другие внимательно слушали, а кто-то повторял. Или другой пример: слева крестьяне жали пшеницу и относили ее всю купцу, оставляя себе лишь крохи, а справа работали все, складывая все в одну кучу, под которой была подпись «общий зерновой фонд». Ну и тому подобное.

Назвал я этот альбом просто и незатейливо «Капитализм против коммунизма». Кольцов с интересом его пролистал и одобрительно поцокал языком.

— В рамках помощи комсомола в обучении трудящихся сделал, — прокомментировал я свою работу.

— Очень хорошо! Его тоже обязательно в печать отправим. Думаю, теперь точно можешь рассчитывать на премию. Уж я позабочусь.

На этом мы расстались.

В марте я понял, на что намекал Михаил Ефимович, когда говорил о «слухах про направление усилий на тяжелую промышленность». В газетах стали выходить статьи, где товарищ Сталин критиковал товарищей Рыкова, Бухарина и Томского за поддержку НЭПа, когда стране нужны станки и развитая промышленность, что способна создать в рамках социализма только плановая экономика. Даже разок мелькнула заметка о моей книге, которую Иосиф Виссарионович демонстрировал в качестве примера наших успехов. Малых успехов, сравнивая показатели с западными странами.

А в апреле я был изрядно шокирован, когда мне пришло письмо о том, что меня ждут в Кремле на вручение премии имени В. И. Ленина! Когда Михаил Ефимович говорил мне о премии, я даже представить не мог, что мне дадут ТАКУЮ награду. Ленинскую премию начали выдавать еще с 1924 года, но фонд был ограничен. Многие выдающиеся ученые и работники культуры не получили ее из-за этого и их премирование перенесли на следующие года. Саму премию выдавала специальная комиссия. В ее состав входили такие известные товарищи, как Покровский, Деборин, Тимирязев, Кржижановский, Скворцов-Степанов и Шмидт.

Стоя перед ними, я чувствовал себя неуютно. Да еще и в ряду с виднейшими учеными современности. Те кстати поглядывали на меня с удивлением, но открытой неприязни не было.

Когда комиссия принялась зачитывать мои достижения, я понял, что дело не в одной и даже не в трех выпущенных книгах. Упоминалось и мое предложение о введении комплекса ГТО. Он начал действовать с начала года, и уже были результаты. Это стало основой для рассмотрения заявки на соискание премии, которую от моего лица подал Кольцов. Далее шли отзывы учителей, получивших в свое распоряжение мою книгу по грамматике. Сравнение скорости обучения учеников по моей книге с тем, как ими усваивался материал по старому учебнику. Таких школ пока было не особо много, но результат по данным комиссии уже был высоким. Не обошли вниманием и мои книги по авиации и автомобилестроению. И как вишенка на торте — мой альбом, который я показал в последний момент Михаилу Ефимовичу. В итоге по сумме заслуг и накопилось. Особенную роль сыграло то, что я оказался студентом. Похоже, не обошлось без политического фактора — на моем примере хотели показать, что премию сможет получить любой, кто приложит достаточно усилий для продвижения страны к светлому будущему.

Сама сумма моей премии по сравнению с остальными лауреатами была скромной — всего лишь пятьсот рублей. Но она была огромной в рамках общей экономической ситуации в стране. В какой-то степени по меркам остальных рабочих я враз стал богачом.

Распоряжаться в одиночку такими деньгами я не стал. Обсудил с родителями, и решили прикупить мебели и одежды покачественнее. Ну и отложить часть на черный день.

О награждении конечно писали в газетах, что имело и свою темную сторону для меня.

На следующий день после публикации я стал «звездой» среди однокурсников. От парней я видел в основном завистливые взгляды, а вот от девушек — оценивающие. Я и раньше для прекрасного пола был желанной «добычей» — комсомолец, работал на заводе, перспективный по нынешним временам парень, да и внешне не урод, а уж сейчас…

Через два дня, когда я возвращался из университета домой, меня подкараулили в переулке. Трое парней с платками на лице обступили меня. Показались ножи.

— Ну что, комсомолец, — ехидно сказал один из них. Выше меня на голову, худой, глаза злые. — Хочешь еще послужить стране? — он выжидающе замолчал.

— Хочу, — не стал я отрицать очевидного.

— Тогда завтра сюда же принесешь деньги, что получил. Иначе станет на одного комсомольца меньше. Где ты живешь, мы знаем. Сунешься в участок — ты не жилец. Понял?

— Понял.

— Тогда до завтра, комсомолец.

Раньше ни в прошлой жизни, ни в этой я в такой ситуации не оказывался, и как поступить не знал. Отдавать деньги нельзя. Да и жалко, я считал, что честно их заработал. Но раз уж они меня смогли подкараулить и в курсе, где я живу… Кстати, а откуда?

После недолгих размышлений, вариант был один — кто-то их на меня «навел». Скорее всего, кто-то из однокурсников. Легче мне от этого не стало, что делать — мыслей не было. Драться я могу, но что сделаешь против ножа? Я не спецназовец какой-нибудь. А если они моим родным что сделают?

Мама сразу заметила, что вернулся я домой смурной. Ей я говорить ничего не собирался, тогда она привлекла отца. Вот с ним я решил поделиться возникшей внезапно проблемой.

— Дела-а-а, Сергунь, — помрачнел батя. — В одном ты прав — давать ничего нельзя. Сталкивался я по молодости с такими, хоть раз что-то им дашь, они потом не отстанут.

— И что делать? — спросил я.

Будто сам не понимаю, что отдавать премию не выход.

— Поступим так…

На следующий день я, как и было оговорено, пришел в тот же самый переулок. Меня там уже ждали. Один из вчерашней троицы стоял прямо в проходе между домами, а оставшаяся двойка зашла за мной следом, стоило мне покинуть оживленную улицу. Я вообще часто здесь раньше ходил, тут путь короче от университета до дома. Переулок проходной, но узкий и из-за стоящих близко домов в нем постоянно царил полумрак.

— Принес? — сразу, без всяких приветствий, спросил тот же тип, что говорил вчера.

— Да, — кивнул я и полез во внутренний карман.

Так как я не сопротивлялся, сразу ножи они не достали и подошли вплотную. Я суетливо достал сверток. Из-за нервозности он выпал на землю и грабители невольно все на него посмотрели. Этим-то я и воспользовался. Оттолкнув ближайшего врага, я бросился бежать. Толчок оказался достаточно сильным, чтобы опрокинуть врага, а дальше уже никто не смог меня остановить. Выбежав на улицу, через два десятка метров я остановился. В спину неслись проклятия и угрозы, но тут в переулок с обеих сторон вбежала милиция. К ним ходил не я и даже не отец, а знакомый мне еще с завода Иван. Милиционеры переоделись в гражданскую одежду, чтобы не спугнуть грабителей, и пришли на место заранее. По заранее придуманному плану, который я удачно реализовал, моей задачей было просто покинуть переулок, оставив грабителей ни с чем. Сверток был с резаной бумагой.

Скрутили нападавших быстро, а когда сняли с них платки, в одном из грабителей я опознал Игната Уварова — своего однокурсника.

— Конец тебе, комсомолец, — процедил говорливый, когда его уводили мимо меня. — Я же выйду, тебе тогда не жить!

— Рот закрой, — ударил его по ребрам милиционер.

Бандит хекнул и с ненавистью посмотрел в мою сторону.

— Все они такие говорливые, — подошел ко мне старший милиционер. — Но бояться их не стоит. Гонору много, а как в рыло дашь — так и поплывет, паршивец.