— А еще можно сразу пять табуретов в один совместить! — разошелся я.

Концепт пяти табуреток, когда в одну центральную по бокам вставляются другие, делая ее похожей на квадратную тумбочку, мне была известна. А тут — этого пока не знали. Но реализуется-то такой «мульти-табурет» легко!

— Ну… — почесал затылок отец. — Можно попробовать. Кхм. Заплатить за новые табуреты твоей. кхе. идеей.

Отцу было непривычно само понятие, что работу и конкретную вещь можно оплатить «описанием» этой вещи. Фактически — «словами». Но спорить не стал, видимо решив на практике посмотреть, согласится ли кто на такую сделку или нет. А я в удачности сделки не сомневался. И с удовольствием смотрел на ошеломленное выражение лица бати, когда столяр-мебельщик согласился собрать нам и стол и табурет-трансформер. Хотел еще с ним договориться, чтобы он двуспальную кровать для родителей сделал — откидную, которая к стене прикручивается, но тут уже обломался. И отец этому моему облому был рад даже больше, чем моему успеху со столом и табуретом. Еще бы, я ему картину мира рушу, а тут — все как и «положено» случилось.

Естественно одним столом и табуретом я не ограничился. Был у меня с отцом еще разговор, чтобы мою кровать сделать подвесной, на уровне головы взрослого человека, а под ней устроить место под вещевой шкаф. Оптимизация пространства — во как! Но пока для осуществления этой задумки у нас ничего на обмен не было. Хотя как в итоге признал батя — идея стоящая.

— Ты бы ее в журнал какой отправил, — сказал он. — Я слыхал, сейчас эта… как ее… производственная искусства́развивается. О как! — поднял он указательный палец вверх, подчеркивая значимость своих слов.

— Отправлю, от чего же не отправить, — пожал я плечами.

И впрямь, почему бы и нет? Надо увеличивать свою известность. Причем положительную. Отрицательная и сама привяжется, причем, когда не ждешь.

Про журнал, о котором говорил отец, я спросил Тамару Васильевну. Кому как не библиотекарю знать такое?

— Конкретного журнала я тебе так сразу и не подскажу, — задумалась женщина. — Есть отдельные статьи в уже выходящих журналах. Есть вкладыши в газеты. Вообще сейчас, когда начали расселять людей по квартирам, тема новой мебели очень современна, — протянула Тамара Васильевна. — Даже новые термины придумали: техническая эстетика, художественное конструирование, — фыркнула она. — Понаделают угловатых шкафов, да кроватей — никакого изящества! А где роспись? Тонкий изгиб ножек? Эх, — женщина удрученно покачала головой.

Но нужные журналы мне все же нашла. Тут-то я и убедился, что идея мебели-трансформера отнюдь не нова. И уже сейчас в силу новых жизненных обстоятельств, когда в одной комнате вынуждена проживать одна, а иногда и две семьи, стремительно развивается и проникает в жизнь советских граждан. Но выглядит эта новая мебель и правда угловато и неказисто. Хотя и функционально, этого не отнимешь. «Мои» стол-книжка и табурет не слишком выделялись на общем фоне. Возможно лишь тем, что выглядели гораздо более прилично и приятно взгляду.

В итоге письмо я в редакцию журнала написал. Чертеж еще приложил и упомянул, что я являюсь создателем игры «Герои». Для солидности. А через пару дней после выхода статьи с «моими» изобретениями меня уже вызвал к себе Семен Валерьевич.

— Сергей, скромность — это хорошее качество, но нельзя же совсем о своих успехах близким людям не рассказывать?

О, как быстро он меня в «близкие» записал! И если бы не газета со статьей, что лежала у него на столе, я бы даже сразу и не понял, что он имеет в виду.

— Виноват, исправлюсь, — шаркнул я ножкой.

Понял уже, что нет смысла пытаться что-то доказать. Конечно, если тебя не обвиняют в чем-то серьезном.

— Ну а раз виноват, то сделай стенгазету об этом, — тут же ошарашил директор меня. — Ты же староста, а твой класс в этом году еще ни одной стенгазеты не выпустил. Не порядок!

— Сделаем, — кивнул я и тут же свинтил из кабинета.

Это он вовремя мне напомнил, что я староста. Самому не придется со стенгазетой возиться. Какой главный принцип любого начальника? Переложить свои обязанности подчиненным! И пусть староста не прямой начальник в классе, но для всех ребят я все равно выше их в «табели о рангах». Чем я тут же и воспользовался. Хорошо быть старостой!

Жизнь текла своим чередом. Мы стали собирать не только Ньюпоры, но появились и другие модели самолетов. Такие, как «Фарман-30» и «Илья Муромец». Фарманы, в отличие от прилизанных и округлых Ньюпоров, выглядели сущими этажерками. Да и по своим техническим характеристикам уступали сильно. У них было лишь одно преимущество — цена.

Илья Муромец на их фоне был настоящим гигантом, как и положено богатырю. И таким же старым и древним. Как я узнал, первый самолет такого типа был построен аж в 1913 году. И хоть ему только семь лет, авиация сейчас развивалась такими темпами, что он уже морально устарел. Да и физически тоже. Мы больше не собирали эти самолеты, а ремонтировали старые. Именно на этих самолетах я познакомился с электрооборудованием.

Я-то считал себя продвинутым, когда изобрел пару приборов для самолетов. Но я сильно недооценил моих нынешних современников. Оказывается, конкретно на этом самолете было полно приборов! Тут и указатель крена, и грубый высотометр, компас, даже указатель воздушной скорости! Правда, последний заменяли на придуманный мной прибор, как более точный и надежный. Еще в «Муромце» был собственный электрогенератор, который вырабатывал энергию благодаря потокам встречного ветра. Так что на самолете даже освещение имелось. Более того — еще и отопление. Оно шло от двух выхлопных труб от двигателей, расположенных по углам кабины.

Когда я впервые увидел этот самолет изнутри, то подумал, что надо мной жестоко посмеялись, назвав гением и изобретателем. Лишь позже я узнал, что Николай Патрушев никогда на «Муромце» не летал и просто не знал о существовании подобных приборов. Равно как и простые рабочие в моем цеху. Да и оказалось, что пусть указатели скорости и уровня топлива уже и существуют, от моих приборов они отличаются.

И еще одно событие произошло в этом году. Точнее два, но для меня они слились в одно.

Революционное правительство и партия понимали, что собственная авиация стране нужна. Наработки Сикорского и других конструкторов, что работали при императоре, устаревали. Иностранные авиастроители не стояли на месте и уже опережали Россию по всем параметрам. Требовались собственные разработки. А для них требовался и опытный аэродром. Таким аэродромом стало Ходынское поле. Летать там стали давно, но лишь в двадцатом году аэродром получил звание «научно-опытного».

Михаил Александрович, помня желание моего отца сделать из меня инженера, да и сам он ко мне относился хорошо, при первой же возможности отправил меня на этот самый аэродром. Там-то я и познакомился со знаковым для нашей страны конструктором самолетов — Николаем Николаевичем Поликарповым.

Зима 1920 — весна 1921 года

— Мальчик, ты к кому? — остановил меня на подступах к зданию управления полетами красноармеец.

— К Николаю Николаевичу! — гордо заявил я. — Меня Михаил Александрович отправил.

Начальника цеха сборки красноармеец знал. И похоже решил, что меня как посыльного отправили, потому что после того, когда он объяснил как добраться до Поликарпова, добавил:

— Долго не задерживайся. Передашь весть и сразу назад! Тут посторонним быть запрещено.

Объяснять, что я не посыльный, я ему не стал. Сам потом поймет, как был не прав. Так что просто воспользовался возможностью пройти и вскоре оказался в кабинете ведущего сотрудника технического отдела нашего завода. У него уже на этом аэродроме и кабинет свой появился, оказывается.

— Да-да, войдите, — раздался голос из-за двери после моего стука.

Зайдя внутрь, я с интересом посмотрел на легендарного конструктора. Сейчас он был еще молод, около тридцати лет. Худой, одет неброско. Короткие темные волосы подчеркивали залысины на висках. Лицо открытое, умное и даже я бы сказал располагающее. Когда он поднял на меня взгляд от бумаг и уже хотел встать, то так и застыл — уже не сидит, но еще не распрямился во весь рост. В его глазах нарастало удивление, но первым заговорил я: