Звезда купается в овациях зрителей, кланяется и раздает воздушные поцелуи, но энергии и сил почти не осталось – ей нужен покой и надежное плечо, чтобы опереться… Она скрывается за кулисами, вызывает такси, с охапками цветов бежит по взлетной полосе, и личный пилот в идеально сидящей на нем синей форме подает ей надежную руку и помогает подняться по трапу.

Она доверяет ему и… Любит. И знает, что это взаимно.

Я вязну в мечте так глубоко, что не сразу понимаю, откуда и почему раздается издевательский смех.

Солнце загораживает чья-то тень.

До меня с опозданием доходит, что ржут дружки Марика, а Зоя испуганно выглядывает из-за его спины. А надо мной, словно каменное изваяние, стоит Кит, и в глазах его плещется безмятежность.

Тут же вскакиваю, переминаюсь на затекших ногах и озираюсь по сторонам в поисках путей к отступлению, но он всего лишь протягивает мне ключи:

– Вот. Я забыл отдать. Может быть, они тебе еще пригодятся, кто знает.

Связка, сияющая на его ладони, могла бы стать символом моей свободы – побега, новой жизни и новых планов, и огромной любви, какой еще не знали люди. Но теперь все сломано и бессмысленно, и когда-нибудь будет навечно похоронено в памяти.

Кит ждет, но я бью по его теплым пальцам, и ключи с нежным звоном приземляются на плитку.

Компания с любопытством наблюдает за происходящим.

Если он настолько отмороженный, сейчас самое время ударить меня, и я готова, но Кит наклоняется, подбирает их, делает шаг вперед и без слов засовывает в мой карман.

От его прикосновения поводит, я моргаю и молюсь, чтобы он поскорее ушел, но он остается рядом.

– Тебе еще что-то нужно? – пищу, хватая ртом воздух, и проваливаюсь в серый спокойный взгляд.

– Я хотел напомнить, что могу быть нормальным.

Он сканирует мою душу, волной тепла касается сердца и прогоняет все страхи, но им на смену приходит ноющая, отравляющая все живое боль.

– Нет, Кит. То, что ты сделал, уже ненормально! – Давлюсь слезами и кусаю губы, но он словно не слышит.

– Я могу быть нормальным. Ради тебя. Я все сделаю для тебя.

Кит спокоен и собран, но что-то темное и пугающее вспыхивает в его огромных глазах, и я пячусь назад. Я боюсь его как огня.

– Я все сделаю для тебя, – повторяет он, чеканя каждое слово, и один из идиотов Марика комментирует:

– Оп. Какой преданный. Собака, что ли? А, это же тот поехавший, что собачьи консервы жрал!

Придурки снова гогочут. Порыв ветра с реки пронизывает футболку.

Кит не реагирует на выпад и не двигается.

Он – все, что мне было нужно. Он лишил меня последней надежды.

– Что ты несешь? – Я морщусь, и в венах вскипает злость. – Что ты сделаешь? Пройдешь по краю пропасти, если я прикажу? Не смеши, Кит…

– Да, – коротко кивает он, сбрасывает рюкзак и уходит к местной достопримечательности – стене с высеченными в камне кораблями и чугунными пушками, торчащими из бойниц.

Этот монумент возвышается над брусчаткой на пятнадцать метров, а с другой стороны его поросшее мхом основание жадно лижут речные волны.

С тревогой наблюдаю, как Кит, ловко цепляясь за выступы барельефа и опираясь на впадины, взбирается по нему и спустя несколько минут, раскинув руки, выпрямляется на самом верху.

Люди на набережной ахают и достают телефоны, спеша запечатлеть сумасшедшего, который неспешно прогуливается по стене взад и вперед, сшибая кедами мелкие камни.

Он проделывал подобное сотни раз, пусть рисуется дальше. Мне пофиг. Надо было давно отсюда уйти, и тогда ненужных встреч удалось бы избежать.

У подножья собираются зеваки, друзья Марика делятся соображениями:

– Обалдеть. Что он делает вообще?

– Солевой, что ли?

– Это же тот стример отбитый. Он на вышки сотовой связи и на режимные заброшки спокойно залезал.

– Ты подписан на него? А кто тогда сказал, что он собачий корм за донаты жрет?

Кит покачивается, но находит баланс. Меня мутит, и поджилки трясутся.

Кто-то подбадривает его, кто-то продолжает снимать, но всем вокруг наплевать, что он может упасть и погибнуть.

– Кит. Хватит! Прекрати! – прошу я тихо. – Пожалуйста, прекрати!

Внезапно он смотрит на меня, садится на корточки, тянется к выступу барельефа, быстро спускается и спрыгивает на брусчатку.

Отряхивает ладони и колени, прячет руки в карманы джинсов и, игнорируя жидкие аплодисменты, возвращается.

– Ну что. Этого достаточно?

Он нависает надо мной, и в его глазах больше нет опасности. Только безмятежность, родное тепло, миллионы загадок… И отравленный туман. Он улыбается мне.

– Не представляю: как у тебя на нее встает? – блеет Марик где-то на фоне, напоминая о том, кто я есть, и Кит мгновенно переключается: отрешенное лицо каменеет от ярости, на губах застывает холодная усмешка.

Он разворачивается и прет на офигевшего Марика, молниеносно бьет ладонью по дну его бутылки, и та снопом искр взрывается у носков дорогих кроссовок. Кит хватает его за шкирку, толкает на землю, придавливает коленом грудь и наносит серию точных резких ударов в табло. Марик вскрикивает и воет, но никто не вступается за поверженного и не пробует оттащить озверевшего Кита. Я снова вижу его в деле и окончательно убеждаюсь: с ним что-то не так.

Кружится голова.

Сейчас он убьет или покалечит подонка, и я, как бы ни была благодарна и напугана, должна остановить это.

– Кит… Хватит… – Горло скручивает спазм, оно не способно выдать ни звука, и я лишь беззвучно шепчу: – Не надо, прошу…

И тут происходит необъяснимое: его побелевший кулак на лету меняет траекторию и с хрустом впечатывается в брусчатку. Кит отбрасывает Марика, как тряпичную куклу, встает, спотыкается об его ногу и, шатаясь, идет в мою сторону. С разбитых костяшек капает кровь. Он поднимает рюкзак, вешает его на плечо и молча отваливает.

– Ты придурок. Ты ненормальный. Ты опасен, ты понимаешь это??? Лечись!!! – верещит Зоя ему вслед, помогая Марику сесть.

Я хочу, чтобы она заткнулась, но голоса у меня нет.

Ужин проходит мирно и по-семейному, Игорь даже пытается поговорить со мной по душам, правда, слишком пристально смотрит на мою шею, и я проклинаю чересчур глубокий вырез на футболке.

Мама торжественно сообщает, что уезжает завтра.

«Три, самое большее – четыре дня продержитесь без меня, ребята. Я надеюсь на вас, бла-бла-бла…»

Мне пофиг. Будь что будет, но еда не лезет в глотку.

Без Кита я чувствую себя куском мяса, вырванным из когда-то живого целого тела. Но я вспоминаю чудовище, в которое он умеет превращаться, вереницу своих фотографий в его телефоне, и тупое безразличие парализует волю.

Даже если без мамы «папочка» повесит меня за ноги и начнет пытать, хуже  уже не станет.

Мне снятся цветные сны – невозможные, странные, яркие. В густом, как кисель, синем небе, раскинув огромные крылья, плывет сияющая стальная птица. Я знаю, что ею управляет папа: сейчас она отправится в рейс прямо к солнцу, но на борту есть место для еще одной заветной мечты. Моей мечты.

– Я хочу, чтобы все было как раньше. Пусть этот кошмар закончится, пап! Помоги мне. Помоги мне, пожалуйста! – умоляю в отчаянии, но птица набирает высоту и скрывается за облаком.

Я опустошена и раздавлена горем, но вдруг за кадром раздается веселый голос отца: «Я постараюсь что-нибудь с этим сделать. Не сдавайся и не унывай!» И золотое солнце светит ярче, и все печали оставляют меня, освобождая место в сердце надеждам на лучшее.

Невнятное назойливое бормотание вклинивается в мое безграничное счастье, и картинка сна искажается и меркнет. Просыпаюсь с мокрым от слез лицом и не могу отдышаться.

За дверью шаркают шаги, урчит кофеварка, и Игорь истошно на кого-то орет:

– У меня все готово, какого хера они ломаются? Документы на руках. Да, в сейфе лежат! Что значит «соскочили»? Из-под земли достань и надави!