Дождалась. Зоя и Марик идут в кино. Вдвоем.

Их свидание все равно стало громом среди ясного неба. Или гулом самолета, улетевшего еще одной мечтой за облака.

Слезы льются из глаз, я никак не могу привести дыхание в норму.

«Ладно. Желаю хорошо провести время», – быстро набираю и, шмыгая носом, захлопываю ноутбук.

Я хорошо знаю, почему она поступает так.

Я же теперь «живу в роскоши», а она – нет…

Шок пульсирует в груди и выжигает ее изнутри, пальцы дрожат, я рискую упасть в обморок и откидываюсь на гладкий подлокотник дивана.

Хреново. Боже, как мне хреново.

Вот так просто меня предал последний друг. Если, конечно, он у меня вообще хоть когда-то был.

Просыпаюсь на все том же скользком неудобном диване, и тяжкие воспоминания мутью отравляют все вокруг. На белых стенах застыли красные пятна солнечных бликов и длинные синие тени. Должно быть, спала я довольно долго.

Дико хочется есть, а еще – поговорить с кем-нибудь. Вывалить на кого-то все свои беды, получить дельный совет, от которого слезы мгновенно высохнут, а улыбка вернется на законное место. Жаль, что мама на такое не способна.

В прихожей щелкает замок, звенят ключи, взвизгивают молнии.

Продираю глаза, хлопаю себя по щекам, морально готовлюсь к вечернему ужину в кругу новой семьи – странной чужой отстраненной мамы и ее занудного избранника с идиотским чувством юмора.

Но голосов за дверью не слышно – шаги и возня сменяются шумом воды и насвистыванием незатейливого мотивчика.

Выхожу из комнаты и в темноте бреду к кухонному проему.

– Привет! Как прошел день? Чем занималась? – вдохновенно и бодро интересуется Игорь, за моей спиной загорается голубоватый холодный свет.

Вздрагиваю от неожиданности, оглядываюсь, и ноги слабеют.

Вальяжно подперев накачанным плечом стену, Игорь мерзко скалится – с волос стекает вода, от голого торса исходит пар. Вокруг его бедер обернуто махровое полотенце.

Не знаю, норма ли это. Папа не жил с нами, но едва ли я могу представить его разгуливающим по квартире в таком виде. Быстро отвожу взгляд.

– Привет… – С трудом шевелю пересохшим языком и отступаю назад, больно прижимаясь лопатками к покрытию из каменной крошки. – А где мама?

– Мама задерживается, будет поздно. Дома только мы. Вдвоем.

Игорь направляется ко мне, скалится еще шире, будто не понимая, что весело сейчас только ему. Задев меня скользким локтем, протискивается на кухню и вразвалочку подходит к холодильнику.

Ужас щекочет пятки, я пулей срываюсь с места, прячусь в сумраке комнаты и не могу отдышаться. Забиваюсь в самый дальний угол кровати, превращаюсь в тень, лишь глаза не мигая гипнотизируют дверную ручку.

Она не поворачивается, никто не пытается войти, но меня ощутимо трясет.

В напряженной тишине хлопает входная дверь, раздается приглушенный голос мамы, и волна облегчения превращает тело в вату.

Чья-то рука осторожно гладит мои волосы, щекочет лоб и щеку. Открываю глаза и в лучах утреннего солнца вижу маму – она сидит на краю кровати и тихо зовет:

– Яна! Просыпайся…

– Что? Почему? – Нашариваю под подушкой телефон и хрипло протестую: – Семь утра! Вашу ж мать!.. Опять Игорь твой что-нибудь придумал?

Мама переходит на шепот:

– Яна, хватит! Он так старается найти с тобой общий язык, хотя это нелегко! Послушай… Сейчас многие в отпусках… Меня назначили исполняющей обязанности начальника отдела. Временно. Есть шанс отлично зарекомендовать себя, руководство наблюдает. Я так долго к этому шла. Да и… Перед Игорем неудобно: живем на всем готовом, а я считаю, что нужно вести совместный бюджет…

– И? – перебиваю, готовясь к худшему.

– Придется уходить раньше, а возвращаться очень поздно. Иногда возможны командировки.

Вчерашний день с его кошмарами снова встает передо мной в полный рост – час наедине с Игорем показался мне леденящим душу фильмом ужасов. Не хочу созерцать его голый торс, не хочу слушать тупые шутки и заверения, что он «в доску свой чувак».

– Но мам! – взвизгиваю и тут же прикрываю ладонью рот.

– Знаю, у нас не получится никуда выбраться этим летом. Но ты не должна сидеть в четырех стенах…

Хочется с головой закутаться в одеяло и умереть, но я лишь удрученно вглядываюсь в цветочки на ткани простыни.

– А сейчас давай позавтракаем вместе! Пожалуйста! – умоляет мама с отчаянием утопающего, и от острой жалости сжимается сердце.

Только мама может, как в омут, погружаться в любовь, без остатка доверять людям, слепо следовать за ними, не замечая очевидных вещей.

Она любила моего папу, любила настолько сильно, что была согласна на все, лишь бы быть к нему ближе.

Так на свет появилась я.

Пусть хеппи-энда не случилось, но мама казалась мне сотканной из света, пока он был жив. Я привыкла думать, что она именно такая: хрупкая, сияющая, смешливая и добрая.

Но когда отца не стало, она погасла, превратившись в бледное, молчаливое и задумчивое подобие прежней себя. Мама много курила, с головой погрузилась в работу, и все, что от нее оставалось мне, – остывший обед на плите и записки на розовых стикерах на дверце холодильника.

Нас заедала боль потери, нищета и бессилие, мои проблемы в школе росли как снежный ком, и выхода из тупика не предвиделось.

Но с появлением Игоря надежда в глазах мамы затеплилась снова.

– Мам, ну что ты! – Изображаю оптимизм, заныкав собственные переживания поглубже и понадежней. – Я так рада за тебя!

Выпутываюсь из одеяла, плетусь вслед за ней, умываюсь в ванной холодной водой, старательно и нервно одергиваю пижаму.

В столовой сразу вижу Игоря – он тепло улыбается маме, подносит к губам чашку с черным кофе, приветствует меня и указывает на стул напротив:

– Доброе утро, Яна. Присоединяйся.

Ничто не выдает в нем вчерашней игривости – он застегнут на все пуговицы, придушен петлей галстука, собранность, бдительность и маниакальная аккуратность читаются в каждом жесте.

Без стеснения пялюсь на него в ожидании, что он проколется хоть на чем-то, но мама объявляет:

– Так, ребята. Мне пора. Заканчивайте, и, Яна, приберись тут. Ах, и вот еще что… – Она встает, забирает с полки сумочку, роется в ней и кладет на стол пару мятых купюр. – Сходите с Зоей куда-нибудь.

– Анечка, не нужно. Я сам! – Огромная лапища Игоря накрывает тонкие пальцы, блик от дорогой запонки слепит глаза. – Ты слишком балуешь Яну, но, так и быть…

Он отпускает маму, лезет за бумажником, сокрушается:

– Черт, нет купюр мельче… – И отчехляет мне в десять раз больше.

На фоне новых оранжевых бумажек мелочь, оставленная мамой, кажется жалкой.

Мама часто моргает, благодарно смотрит на Игоря, словно узрела божество.

Я отворачиваюсь. У меня нет аппетита.

Игорь провожает маму в прихожую, оттуда раздаются чавкающие звуки поцелуев, приглушенные стоны и возня, а к моему горлу подкатывает тошнота.

Ссутулившись, разглядываю свои бледные руки, и они дрожат.

Может, мне показалось?

Сегодня он был вполне мил…

Игорю тридцать семь лет, он все еще причисляет себя к современной молодежи – часто ездит в офис на дорогом байке, одевается стильно, не пропускает громких кинопремьер, повернут на вселенной «Звездных войн», коллекционирует виниловые пластинки.

Однако в присутствии мамы у Игоря активируется режим «заботливый папочка»: он запретил мне возвращаться домой после десяти, употреблять алкоголь даже в малых количествах, а еще – категорически – приводить сюда друзей. И мама с легкостью согласилась с этими требованиями.

Зоя уверена, что это нормально: ее родители относятся к ней намного строже, она же с жаром убеждала меня, что я предвзята…

Но однажды, в приступе «разговоров по душам», Игорь сказал, что не хочет прослыть засранцем из-за рамок, в которые пытается меня загнать.