«Добралась хорошо. Гостиница шикарная. Только что закончился фуршет после семинара. Завтра к вечеру буду дома. Как у вас дела?»

Темные строчки тут же перекрывает заставка входящего звонка.

«Игорь».

Воображение услужливо рисует его бледную, перекошенную от ярости холеную физиономию.

«Папочка» вернулся с работы, терпеливо дождался наступления унизительного комендантского часа… А меня все еще нет. Не перед кем демонстрировать превосходство и развитую мускулатуру, некого гнобить и обижать, некого лапать…

– Пошел ты! – огрызаюсь я. – Чтоб ты сдох, придурок!

Отключаю телефон, прячу его поглубже и вздрагиваю: рядом стоит Кит. Вероятно, стоит уже довольно долго.

– Кит, я… – пробую придумать объяснение тому, что он увидел и услышал, но Кит протягивает мне рюкзак.

– Как чувствовал, что ты не ушла.

Отсветы пламени скользят по его лицу, отражаются в глазах, и мне кажется, что передо мной ангел.

Мой ангел-хранитель, вышедший из-за правого плеча.

Жгучее любопытство порождает вопросы.

– Кит, как ты оказался сегодня здесь??? И почему так вовремя? Как ты смог справиться с тем огромным парнем? – пристаю я, но Кит лишь беспечно смеется.

– Да он пьяный в сосиску. Дунь – упадет… Пойдем, провожу. – Он вешает мой рюкзак рядом со своим, ловит и крепко сжимает мою ладонь и тянет меня за собой в темноту.

Крики, вопли и смех отдаляются и смолкают, летняя ночь поглощает все посторонние звуки, воцаряется звенящая тишина. Чувства обостряются от неизвестности и тревоги, но Кит уверенно идет вперед, рюкзаки подрагивают в такт широким шагам.

Память переносит меня в волшебную сказку детства, где мы с папой шли сквозь заколдованный лес, но мне не было страшно, ведь папа – надежный и добрый – был рядом со мной. Невыносимое тепло растекается в груди, слезы теснятся в горле.

С Китом тоже не страшно… Электрические разряды покалывают тонкую кожу там, где она соприкасается с его горячими пальцами.

Кто бы мог подумать, что кошмарный, дерьмовый день окончится так прекрасно!

Тропа расширяется, мы с трудом взбираемся на холм – отяжелевшие от грязи подошвы настойчиво тянут вниз. Я смертельно устала, желудок урчит и ноет от голода. Вдали заплаканными глазами моргают городские фонари, в черном небе застыли красные огни вышек сотовой связи, на их фоне прорехами расползаются бордовые тучи.

Кит отпускает мою руку, щелкает зажигалкой, и лицо с острыми скулами озаряет оранжевый сполох. Не сговариваясь, мы садимся на корточки и переводим дух.

– Так… – Кит первым нарушает молчание и выпускает вверх белый дым. – Думаю, сдохнуть ты желала явно не маме.

Шмыгаю носом и натягиваю рукава олимпийки на замерзшие кулаки. Похоже, разговора не избежать, но мне нельзя втягивать Кита в свои проблемы.

– Ну, это был мой отчим… – отвечаю глухо, и ледяная капля приземляется за шиворот. – Он – полный придурок. Но мама счастлива с ним, и я… В общем, я работаю над собой.

– И поэтому ты бродишь ночью по заброшенным дачам? – смеется Кит, и я спешно выдумываю приемлемые варианты.

– Ну… Мы поцапались утром. Хочу, чтобы он поволновался.

Я вовсе не вру ему, раскрывая лишь часть правды. Кажется, сейчас я и сама верю, что дела обстоят именно так.

Кит давит окурок носком кеда, но не говорит ни слова. Пауза затягивается и бьет по нервам. Я не вижу в темноте его лица.

– По-моему, это как-то тупо, Яна. Тебе лучше вернуться.

Порыв ветра проходится по траве, дождь набирает силу, холодная вода хлещет по щекам и горчит на языке. Кит поднимается и набрасывает капюшон, но я мгновенно вырастаю рядом.

– Нет, Кит. Домой мне нельзя!

– Да я давно понял, – неожиданно серьезно отвечает он, снова берет меня за руку и поудобнее перехватывает пальцы. – Пойдем. Есть один вариант.

Спотыкаясь, мы спускаемся с холма и забираем вправо, продираемся сквозь мокрые кусты и бурьян и углубляемся в лабиринт дачного массива. Подозрение, что Кит возвращается к своим жутким товарищам, быстро рассеивается – наш путь лежит в другую сторону.

– Они тебе не нравятся. Так почему ты сразу не ушел? Зачем тусовался с ними? – перекрикиваю шум дождя и понимаю, что тот же вопрос вчера задал мне Кит.

– Потому что больше не с кем, – отзывается он, цитируя мои слова.

– А еще ты не пил, я видела. Ты притворяешься отбитым наглухо, а люди потом всякое о тебе говорят!.. – не унимаюсь я, вглядываясь в его темный профиль, но парень остается спокойным.

– И что же обо мне говорят?

Смахиваю со лба прилипшие волосы и набираю в легкие побольше воздуха:

– Например, что ты за донат на стене отдела полиции слово из трех букв написал. Что ты употребляешь все, что горит, и жрешь всякое дерьмо. Что спишь с кем попало. Что можешь избить до полусмерти без причины…

– Что я ем младенцев и купаюсь в крови девственниц… – задумчиво изрекает Кит и усмехается. – Ты сама себе ответила. Кто посмеет докопаться, если ты – самый страшный?

Мне требуется минута на осмысление услышанного. Мы оба пережили беду, но по-разному справляемся с последствиями. Я закрылась, ушла в тень, перестала бороться. А Кит повернул безнадежную реальность в свою пользу и решил дать несправедливости бой.

– Но на самом деле… – Он замедляет шаг и вытирает рукавом лицо. – Я не ушел от них потому, что мне тоже некуда податься. У отца на почве пьянок часто отъезжает кукуха, так что… Не ищи скрытого смысла там, где его нет.

Я дергаюсь от его слов, как от оплеухи. Что-то кислое поднимается со дна желудка, сводит зубы, отдается болью в висках.

Тупое бессилие. Злость на этот гребаный мир.

Мы сейчас вдвоем против него – огромного и уродливого, и нам не хватает сил уложить его на лопатки.

Но Кит предельно честен с ним и самим собой, а у меня… Даже нет голоса.

Дождь насквозь прошивает одежду, хлюпает в кедах, заливается в уши и глаза. Бьет озноб, от слабости подкашиваются колени.

Наконец Кит останавливается перед кирпичным коттеджем, угрюмо нависшим над скромными дачными домиками соседей.

Слепые черные окна сонно моргают, отражая голубоватый свет фар с далекого шоссе, и снова погружаются в глубокую летаргию.

– Раньше сюда один мужик по выходным и праздникам приезжал. Когда сваливал, прятал ключ в почтовом ящике. И я нормально так чилил в его отсутствие: телик, кроватка, все дела. Но он умер в начале лета, и ключи больше не оставляют, – поясняет Кит и бросает рюкзак на крыльцо. – Конечно, не хотелось бы наносить урон, но сейчас исключительные обстоятельства.

Он расстегивает толстовку, снимает ее и наматывает на кулак.

Голова кружится, я чувствую чье-то незримое присутствие за спиной и оглядываюсь, но вижу лишь косые полосы дождя на фоне мрака. Кит наносит короткий резкий удар, и по окрестностям разносится оглушительный звон бьющегося стекла. Смахнув с подоконника осколки, он подтягивается, проникает в дом и исчезает в его нутре, а я остаюсь в одиночестве.

Первобытный мистический ужас гонит по венам адреналин. Впервые в жизни я делаю противозаконные вещи, и с кем – с придурком Китом! Но мне чертовски нравится то, что происходит сейчас. Не успевшая повзрослеть девочка робко выглядывает из уютного кокона сожалений и страхов, и ей интересен этот неправильный, перевернутый вверх тормашками мир, где Кит – король.

Поднимаю его рюкзак, вешаю на свободное плечо, с нетерпением ожидая развития событий.

С визгом отворяется металлическая дверь, Кит коротко окликает меня из проема. Преодолев три ступени, я осторожно иду за ним по хрустящим стекляшкам.

Пахнет печным дымом и сыростью, под кедами пружинит мягкий ковер и скрипят половицы.

Кит находит рубильник, опускает его, и под потолком загорается желтая тусклая лампочка.

– Да будет свет! – Он удовлетворенно улыбается и вдруг смотрит на меня так пристально и пронзительно, что я еле слышно всхлипываю. Его изумленное настороженное лицо бледнеет.