Когда Ася, скрывая свою фигуру под плащом, спустилась на первый этаж, она тут же была сопровождена одним из Зайчиков к люку под лестницей. Девушка подогнула голову и аккуратно на ощупь спустилась вниз. Винтовая каменная лестница ни капли не изменилась. Она таким же резким шлейфом уходила глубоко под землю. За ней ввысь тянулись широкие серые колонны, обрамляющие бесконечный темный зал. На своих местах остались и каменные солдаты с мечами наготове. За прошедшую неделю зал ничуть не изменился. Его холодные бетонные стены все также были обиты бархатом, вдоль них стройными рядами тянулись железные плоские канделябры, обставленные толстыми свечами. Лишь их неуверенные огоньки освещали просторный зал.

В центре помещения в ожидании стоял каменный алтарь, а вокруг его окружили три пьедестала поменьше. Ася вдруг рассмотрела на них странные символы, что не заметила в первое собрание.

В зале было тихо. Послушники выстроились плотным полукругом возле алтаря и высокого каменного возвышения у стены напротив. Массивный деревянный трон, на котором в прошлый раз восседал Отец, сейчас пустовал. Он, как и все люди здесь, с предвкушением ожидал появления хозяина.

Сейчас в зале почти не пахло. Ася помнила густой сладкий аромат масел и свечей, наполнивший плотной дымкой зал неделю назад. Сейчас едва можно было различить слабый запах ладана. Видимо, сегодня ароматы играли не ключевую роль в ритуале.

Когда в каменном арочном своде появилась фигура, облаченная в угольно-черный плащ, молчание в зале стало почти оглушительным. Отца сопровождала свита из семи человек, которые тут же присоединились к толпе, встав в первые ряды. Коэн же плавно поднялся на сцену и встал у витиеватой черной трибуны. Несколько мгновений он молча осматривал зал. Ася была готова поклясться, что он увидел ее. Она ощутила это всем своим нутром, всем телом, тотчас покрывшимся мурашками.

— Audi vidi sili [Слушай, смотри и молчи (с лат.)]! — глухо воскликнул он и согнул руки в локтях, выставляя их перед собой. — Этими словами начинается каждое особое собрание. Каждая его вторая часть. Самый важный элемент ритуала «Munus» [Подношение (с лат.)]!

Ася с тревогой вслушивалась в слова Отца. Его мягкий тембр сменился на властный и жесткий баритон. В зале было человек тридцать, но по воцарившейся тишине казалось, что Коэн находится в помещении один. Не слышно было даже чужого дыхания. Все с замиранием сердца внимали словам главы.

— Истина всегда требует жертву. Такова цена. Без страдания нам не познать сути мироздания и не обрести покой, — продолжал Отец. — Жертва — это часть нас. Это элемент души, который мы готовы преподнести взамен на счастье. Если вы сейчас стоите здесь и слышите меня — вы достойны. У вас есть то, что можно отдать. И вы сделаете это сегодня.

Отец махнул рукой, и вперед вышли трое из его сопровождающих. Они встали рядом с каменными пьедесталами и поставили на них глубокие чаши, в свете огня отливающие золотом. Отец внимательно следил за каждым их движением.

— Элементами мироздания традиционно считают пять символов, — продолжил тираду Отец. — Увлеченный — огонь, материальный — земля, жесткий — металл, пассивный — вода, изменчивый — дерево. Одни создают, другие — чрезмерствуют, третьи — разрушают, а четвертые — атакуют. Эти энергии находятся в состоянии непрерывного взаимодействия и изменения! И мы с вами делаем все, чтобы поддерживать хрупкий баланс между элементами! Однако не многие знают о шестом символе. Элемент духовный, созидающий. Это кровь. И я хочу, чтобы вы стали частью пятиконечной звезды мироздания, чтобы вложили в ее сердце частичку себя! Подойдите к рунам и принесите себя в жертву!

После слов Отца толпа послушников медленно разделилась на три части, ровными линиями потянувшись к алтарям, где стояли люди с чашами. Ася невольно втиснулась в центр одной из очередей, почти сжатая между двумя послушниками, которые будто не замечали ее. Девушка, поднявшись на носки, внимательно наблюдала за тем, что происходит впереди. Отец спустился со своего пьедестала и подошел к центральному каменному алтарю. В его руке золотом блеснул короткий ножик, которым в следующую секунду он резко провел по ладони и сжал ее в кулак. Тонкий шелк крови тотчас заструился по руке, с брызгами сбегая на холодный бетон.

— Sudore et sanguine [Потом и кровью (с лат.)]! — воскликнул Отец, заворожено наблюдая за алым ручейком на своих пальцах.

После его слов люди, что стояли во главе остальных пьедесталов, точно также разрезали свои ладони, пуская темно-красную жидкость в золотые чаши. Никто из них даже не вздрогнул, когда острое лезвие вскрывало тонкую кожу рук. Их кулаки с силой сжались, окрашиваясь в алый цвет. Тогда очереди начали медленно продвигаться. Люди в плащах послушно вытягивали ладони вперед, а потом сжимали их, выпуская кровь в сосуды.

Ася ватными ногами продвигалась вперед. Она с ужасом думала о том, как ее ладонь разрежут ножом, что до нее искромсал с десяток чужих рук. У нее не было возможности скрыться — Отец поднялся на постамент и внимательно следил за тем, как проходила эта дикая процессия. Его безразличное лицо не выражало абсолютно ничего, лишь в темных глазах блестели огненные всполохи.

Где-то за спиной послышался стук барабанов. Он ритмично отбивал темп, толкая послушников вперед и словно подгоняя их. Ася чувствовала, как сильно в груди металось сердце, когда она стояла почти у самого алтаря. Стоило девушке подойти к каменному пьедесталу вплотную, как она едва сдержала вскрик. Человек, облаченный в алую мантию, перед ней оказался Павлом. Его холодное лицо, скрытое в тени капюшона, подсвечивалось отблесками свеч. Ася неуверенно протянула тонкую руку вперед, и тогда Павел поднял глаза на нее. Мужчина ошарашенно замер, до белых костяшек сжав золотой кинжал. Ася и сама едва сдерживала дикий ужас, однако еще сильнее ее пугала возможность быть раскрытыми, поэтому девушка шикнула:

— Режь.

— Сделай вид, что тебе плохо, — в ответ зашептал Павел, наклонившись вперед. — Они уведут тебя.

Ася неуверенно скосилась на Отца. Тот внимательно наблюдал за послушниками, и его цепкий холодный взгляд остановился на ней. Нужно было действовать, чтобы старик ничего не понял, чтобы не заметил бледного Асиного лица и напряженной фигуры своего сына напротив.

— Режь, дурак! — процедила она сквозь зубы.

— Прости, — чуть поколебавшись, прошептал мужчина перед тем, как взять в руку дрожащую ладонь Аси и холодным лезвием провести вдоль ее линии.

Ася болезненно зажмурилась, стараясь не застонать от боли. Потом она сжала ладонь в кулак и выпустила поток крови в чашу. Несколько мучительно долгих секунд — и девушка наконец отошла от пьедестала, даже не взглянув на Павла, который, напряженно застыв, наблюдал за ней. Ася вернулась в толпу послушников, прижимая бархат накидки к левой ладони. Рана жгла и ныла, а ручеек крови никак не останавливался, однако его было совсем не видно на красной ткани плаща.

Вскоре все послушники вернулись на свои места, прижимая руки к груди. Тогда Отец, выдержав паузу, заговорил вновь.

— Ваша жертва станет частью миссии. Она соединится в человеческом единстве! — Павел, взяв в руки сосуд, шагнул вперед. Следом его действия повторили остальные двое. Они поставили свои чаши на главный алтарь в центре, и Сын медленно влил их содержимое в позолоченный кубок, инкрустированный драгоценными камнями. Кровь послушным потоком стекала из сосудов, капая на пьедестал бурыми пятнами. Когда бокал был заполнен, Павел отставил пустые чаши и медленно отошел в толпу.

Жар в зале усиливался, и дышать становилось все тяжелее. Ася стояла в третьем ряду, изо всех сил сопротивляясь накатившей слабости. Она понимала, что сейчас совершенно беззащитна. Павел не мог ее защитить, он стал частью ритуала, а люди вокруг вовсе не замечали послушницу, они были поглощены драгоценным сияющим кубком на алтаре и магическими заклинаниями Отца.

Вокруг царила какая-то ядовитая атмосфера жертвенности. Запахи крови и чужих тел смешались с ароматами смерти, страха и благоговения. Церемония медленно подходила к своей пугающей кульминации.