Против обыкновения, серьезный разговор начала не советница, а младшая Дарующая — шлепнула мокрой ладошкой по загорелому плечу соседки по бочке и ехидно поинтересовалась:

— Как тебе Тина с точки зрения мужчины?

Я ответил, не задумываясь:

— Она великолепна!

— То есть, вызывает восхищение и желание обладать⁈ — так же ехидно уточнила Вэйлька.

— Я же сказал: она великолепна! — еще раз повторил я. — А это значит, что способна свести с ума любого мужчину, уже начавшего интересоваться женщинами.

— А за какую сумму золотом ты бы ее продал? — не унималась Дарующая.

— Тина вообще не продае— … — начал, было я, но прервался на полуслове и задумчиво потер переносицу: — Ну да, увидев их такими красивыми и полными жизни, Юрген либо встанет ослом[3], либо подбросит цену до Жемчужины[4]! И что мы тогда будем делать?

— Делать буду я! — хихикнула Вэйлька. — С обеими, пока еще, ар Лиин. А тебе придется страшно мучиться, ублажая Майру и Найту!

— А с чего это вдруг он будет мучиться? — дождавшись, пока стихнет жизнерадостный смех, возмутилась старшая жена, запоздало обратила внимание на цвет лица и шеи «третьей кобылицы», и присоединилась к общему веселью: — Ну да, вместе с молодостью и красотой к Найте вернулась девичья робость и стыдливость!

— Хватит издеваться над девочкой! — «грозно» нахмурившись, потребовал я, а когда Вэйлька развернулась в сторону матери, чтобы снова что-то ляпнуть, легонечко ткнул ее пальцем в живот: — Слышь, любимая, а как тебе с точки зрения женщины я?

— Самый лучший! — ответила Дарующая, потянувшись ко мне яркими сочными губками. Но очередной тычок прижал ее к борту бочки:

— И тебя не смущает мое уродство⁈

— Какое такое уродство⁈ — не поняла девушка.

Я посмотрел на нее с грустью и сочувствием:

— Майра — моя правая рука. Тина — левая. А еще стремительно растет третья — ты…

— Это мелочи! — рассмеялась она. — Мы будем любить тебя всякого…

…То, что шутка про третью руку является шуткой лишь наполовину, я убедился уже через стражу, когда, забравшись под одеяло, перевернулся на левый бок и привычно обнял Майру. Вернее, через десяток сердца после этого, когда ко мне пододвинулась старшая хейзеррка и виновато вздохнула:

— Дочка объяснила, что и как изменять. Если ты собираешься засыпать, то не будешь возражать, если я пробужу Дар?

— Найта, ты чего? — удивилась хозяйка рода Эвис, тут же провернулась в моих объятиях, посмотрела на лицо несчастной женщины и насмешливо фыркнула: — Пробуждай спокойно! И так же спокойно обнимай: Нейл сегодня тихий и не кусается!

Тепло, которое меня обволокло после того, как Дарующая, наконец, решилась меня обнять, было совсем слабеньким. И отличалось от жара Дара Вэйльки, как огонек свечи от лесного пожара. Тем не менее, ощущения, которое оно дарило, были приятными. Поэтому я невольно сдвинул ладошку Найты со своей талии на грудь и замер, почувствовав, что женщина окаменела, а ее Дар начал стремительно остывать!

— Майра, любимая! — мягко потряс я задремавшую супругу. — Ты бы не могла перебраться к девочкам кольца на два-три? Кажется, мне с Найтой очень надо поговорить.

— Давно пора! — ворчливо отозвалась Майра, выскользнула из-под одеяла, стремительно пересекла комнату и исчезла за дверью второй спальни. А я отодвинулся от Дарующей на локоть с лишним и повернулся к ней лицом:

— То, что тебя пугает, давно в прошлом. И это прошлое надо отпустить. Ведь в настоящем, в котором ты живешь, бояться просто нечего!

— Нечего… — мертвым голосом отозвалась женщина. — Только прошлого во мне столько, что оно лезет наружу при любой возможности!

Ее рассказы об отце я помнил более чем хорошо, поэтому скрипнул зубами и попробовал ее успокоить почти так же, как когда-то успокаивал мелкую:

— У каждого из нас в душах живут какие-то страхи. Большие они или маленькие — не важно. Важно другое — то, что с ними и можно, и нужно бороться. Да, не всегда это получается быстро, но если стараться изо всех сил, то они пропадают навсегда. Помнишь, какой была Алька всего полтора месяца назад?

— Помню…

— А что в ней изменилось, понимаешь?

Найта чуть-чуть ожила:

— Она перестала бояться вообще?

— Нет, она научилась справляться с тем, что ее пугает. И добилась его, сначала задавшись целью, а затем делая к ней хотя бы крошечный шаг каждый день.

Дарующая спрятала взгляд под густыми ресницами:

— Но ведь она шла по этому пути не одна, верно?

— Найта, рядом с тобой пять человек, которым ты по-настоящему дорога, и которые с удовольствием тебе помогут! — возмутился я. — Главное — чтобы захотела ты сама, а затем попросила помощи. Или, хотя бы, намекнула, что она тебе нужна.

По губам Дарующей скользнула грустная улыбка:

— Девочки мне не помогут, потому что их я не боюсь. А ты взвалил на себя столько проблем, что страшно даже представить.

— А разве так поступаю я один? С того дня, как я озвучил Тине принцип «каждый делает все, что может», мы вкладываем в семью и души, и сердца. И поэтому с каждым прожитым днем все сильнее врастаем друг в друга.

— Врастаете. Вы… — с болью в голосе поправила меня Дарующая. — А я держусь на расстоянии, потому что боюсь!

— Тебе нравится держаться на расстоянии⁈ — добавив в голос толику разочарования, спросил я.

— Нет!

— Тогда, может, пора попросить помощи?

— Я боюсь тебя выжечь… — еле слышно призналась она. — Или…

— Глупости! — перебил ее я. — Вэйлька слушает нас всегда. Так что бояться нечего: тебя она остановит, а меня вылечит. В общем, тебе нужно просто решиться и начать двигаться навстречу.

Дарующая закрыла глаза, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, а затем осторожно пододвинулась на половину ладони:

— Каждый раз, когда в Улеми приезжал отец, у меня обрывалось сердце: я заранее знала, чем начнется его визит, чем продолжится и чем закончится. Поэтому в постель к нему я ложилась с тем же чувством, с которым приговоренный к четвертованию всходит на эшафот, ведь, ощутив холод вместо жара, он выходил из себя и начинал меня ломать. И морально, и физически. И оставлял в покое только тогда, когда начинал чувствовать себя плохо, что при моем слабеньком даре случалось ой как не быстро. В результате его стараний постель и мужчина в ней очень быстро начали вызывать во мне безотчетный страх. А потом этот страх превратился в ужас и въелся в душу…

«Тварь!!!» — мысленно зарычал я, а Дарующая, бледная, как полотно, заставила себя придвинуться еще немного. Потом кое-как вернула в обычное состояние «колыхнувшийся» в сторону холода Дар, и, нервно сглотнув, продолжила говорить:

— В тот вечер, когда Вэйль утащила тебя из бани, меня трясло от страха за нее так сильно, что будь рядом любая из девочек, я бы ее выжгла за десятую долю кольца! А когда меня накрыло ее Даром, и я ощутила, насколько она счастлива, поверить в это получилось далеко не сразу. Поэтому я то плакала от облегчения, то вслушивалась в тишину, пытаясь поймать хоть какие-то отголоски ее страха.

«Вот почему Вэйлька тогда просила не слушать Найту!» — сообразил я. А вслух сказал совсем другое: — Знаешь, почему род Эвис называют Странным?

Дарующая отрицательно мотнула головой.

— Мы любим, уважаем и ценим наших женщин. В смысле, не демонстрируем эти чувства окружающим, а ощущаем все это на самом деле!

— Я знаю — дочка за меня переживает, поэтому дает тебя слушать почти каждый день… — немного поколебавшись, призналась Найта. Затем набрала в грудь воздуха, зажмурилась и придвинулась ко мне вплотную: — И мне до безумия хочется в это поверить!

Добрые половину кольца поверить как-то не получалось, так как меня бросало то в тепло, то в холод. Но потом Найту постепенно начало отпускать, и периоды, когда меня вымораживало изнутри, стали реже и короче, а вспышки жара — чаще и длиннее. Еще через кольцо, когда я уже почти совсем расслабился, меня выстудило снова. Но буквально на миг. А Дарующая, слегка отодвинувшись, несмело попросила: