Во время ныряния девушка была такой же спокойной, как Алиенна. Только, в отличие от мелкой, во время погружения плавно работала ногами. Пальчики сжала на двадцать первом гребке, когда мы всплыли, издала восторженный вопль, а после того, как с берега отозвались мелкая с Вэйлькой, ласково провела ладошкой по моей спине:
— Я хочу еще!!!
Я улыбнулся и нырнул снова. На этот раз ко дну. Нащупал рукой какой-то камень, повисел над ним с десяток ударов сердца, а затем неторопливо всплыл.
Реакция на такое погружение была просто безумной — девушка повернула меня к себе лицом и взмолилась:
— А можно снова так же, но до тех пор, пока пальцы не сожму я⁈
Нырнули. Повисели над дном ударов сорок пять. А когда оказались на поверхности, Майра аж застонала от удовольствия, а через несколько мгновений сокрушенно вздохнула и сказала, что надо возвращаться к берегу, ибо остальные заждались…
Заждались Алиенна и Вэйлька — стояли по грудь в воде и умирали от зависти. А Тина и Найта, уже успевшие выбраться на берег и переодеться, сушили волосы полотенцами.
— Ну как? — хором спросили девицы, когда мы вынырнули неподалеку от них.
— О-о-о!!! — крайне эмоционально и емко ответила ныряльщица, затем отпустила мои плечи, самостоятельно доплыла до девчонок, нащупала ногами дно и повернулась ко мне: — Арр! Посмотрите на нас и скажите честно — неужели три такие красивые, храбрые, а главное, послушные девушки не заслуживают небольшого поощрения?
— Ка-а-акого поощрения? — тут же заинтересовалась Вэйлька. А мелкая, явно думавшая в одном с Майрой направлении, объяснила:
— Одного… или несколькух прыжков с этого прекрасного валуна?
…С озера уезжали ближе к полуночи. Усталые, но страшно довольные. Ехали, не торопясь, чтобы лошади не переломали ноги, и лениво планировали следующую поездку. Как ни странно, мои спутницы считали, что ехать надо не завтра, а через день или два. Чтобы отойти от прошлых ощущений, отдохнуть от дороги и подготовиться к будущим. Я, собственно, не возражал, поэтому предложил им самим определиться с самым «правильным» днем. За что был назван самым чутким, самым заботливым и самым любимым арром на свете.
Порадовался, не без этого. Потом основательно повеселился, слушая спор Майры и Алиенна по поводу яркости ощущений при нырянии ночью с зельем кошачьего глаза и без него: мелкая, задавшаяся целью научиться преодолевать свои страхи, утверждала, что предпочла бы наныряться до умопомрачения в полной темноте. А моя «правая рука», всегда отличавшаяся неуемным любопытством, жаждала увидеть дно «совсем по-другому». И доказывала, что возможность полюбоваться на какую-нибудь спящую рыбину куда интереснее плавания вслепую.
В итоге сошлись на том, что нырять надо не менее двух раз — сначала без зелья, а потом с ним. Потом, подумав, пришли к выводу, что два раза — это слишком мало, поэтому надо сначала наныряться и напрыгаться с валуна без зелья, а уже потом получать удовольствие от поисков рыбок, красивых камней и чего-нибудь еще.
Вэйль, в основном, посмеивалась. И изредка выдавала ехидные замечания. А старшие, умотавшиеся куда сильнее Майры и своих дочерей, ехали молча. И понемногу проигрывали борьбу со сном.
Колец через восемь с половиной, когда мы уже преодолели большую часть пути, я краем уха отметил, что частота ударов копыт о землю изменилась, и, повернувшись через плечо, увидел, что обе хейзеррки зачем-то приближаются ко мне.
Придержал Черныша. Совсем чуть-чуть, благо расстояние между нами было совсем небольшим. А когда дамы оказались рядом, вдруг услышал еле слышный шепот младшей:
— Арр, впереди кто-то есть!
Вгляделся в серый мир. Пробежался взглядом по изломам теней и, не обнаружив никаких признаков этого самого «кого-то», так же тихо уточнил:
— Вы уверены?
— Один за деревом с раздвоенной верхушкой. Второй чуть левее, за темным пятном, похожим на выворотень. Двигается почти на Жемчужину[1]. И там, куда он идет, есть еще несколько человек…
Мига, который потребовался мне для оценки окружающей местности, хватило, чтобы понять: развернуть лошадей и вырваться из засады всем шестерым почти нереально. Особенно если у татей есть луки или арбалеты. Но Вэйль предоставила очень неплохой шанс выкрутиться, довольно громко — для ночной тишины — попросив:
— Арр, может, остановимся по нужде? А то уже совсем невмоготу!
Я осадил коня, поворчал, затем так же громко объявил, что женщины идут налево, а я, собственно, направо. После чего шепотом приказал Найте положить всех дам на землю сразу же за кустами и ждать моего возвращения.
Она кивнула. Спешилась. Набросила поводья на ближайшую ветку. Пошутила над своей дочкой, унесшейся в темноту так, как будто терпеть пришлось с обеда. Потом потянулась, чуть-чуть размяла «затекшие» в дороге ноги и поплелась к остальным. Я последовал ее примеру, в смысле, спешился, затем похлопал по холке Черныша, тут же начавшего щипать траву, привязал его повод к подходящему суку и, на ходу развязывая шнуровку на мотне, вломился между деревьев. А там изменил направление движения и перешел на лесной шаг.
Дугу, выводящую под ветер к тому, кто, по словам Вэйльки, стоял за деревом, «прострелил»… быстро. Наверное. Ибо ориентировался не по времени, а по ощущениям. Почувствовав запах пота, немытого тела, гнилых зубов и чеснока, краем сознания отметил, что девушка была права, и отрешенно удивился. Затем еще раз уточнил направление, в котором, по ее словам, ушел соратник любителя чеснока, и скользнул вперед…
…Тать оказался здоровым, но глуховатым и слишком нетерпеливым. Стоя за деревом и глядя на наших коней, он тискал десницей рукоять увесистого топора, пританцовывал на месте и изредка смотрел на Жемчужину, видимо, неслабо расстраиваясь из-за необходимости кого-то там дожидаться.
Когда я оказался за его спиной, он как раз переступал с ноги на ногу, поэтому среагировал на мое появление не тогда, когда моя левая ладонь заткнула ему рот, а во время последнего движения «Тройного пореза». Естественно, это меня совершенно не расстроило. Даже наоборот — опустив уже мертвое тело на землю, я так же отрешенно порадовался, что удалось ограничиться одной-единственной связкой, а затем выскользнул на дорогу и вдоль опушки понесся к своим.
— Это я, Нейл! — тихо прошептал я, оказавшись по другую сторону кустов, за которыми прятались дамы. — Сейчас вы выходите на дорогу, запрыгиваете на своих лошадей, берете Черныша заводным, быстрым шагом едете обратно и ждете, пока я вас догоню.
К моей безумной радости, никто не задал ни единого вопроса. Лишь только Вэйль, задержавшись рядом, тихо шепнула:
— Их там толи семь, то ли восемь. Один остался на месте ночевки. Остальные спешат сюда…
Я кивнул, легонько подтолкнул девушку в спину, и убедился, что она заторопилась. А потом рванул обратно. Так же, как и в первый раз, заходя под ветер.
Успел с большим запасом. Поэтому прошел мимо тела здоровяка и продолжил двигаться на Жемчужину. И уже через полторы сотни шагов услышал тихий, но очень быстрый шепот:
— Гаварю ж, шестеро! Али две, али три бабы! А с мечом вааще тока адин!
— Ну и проп-стили бы мимо! — глотая буквы, недовольно заворчал собеседник первого. — Сл-дов мы не ост-вили, не н-йдут…
— Зачем прапускать? Тама ж бабы и лошади! Пригадяца! — подал третий.
— Адну бабу мне! — прогнусавил еще один.
— Дер-во не пад-р-бить — а-адна мел-чь! Пи-ирипрыгнут…
— Ниче, дарога узкая, быро не развернуца! А Комель их астановит!
— Адну бабу мне!!
— А еси тавось, ушли?
— Дагоним, значцца…
— Адну бабу мне!!!
Спорили, как лоточницы на рынке, не поделившие хлебное место. Но достаточно тихо. Заткнулись, как только услышали негромкий, но уверенный рык кого-то из конца колонны:
— Ша!!!
И в меру своих возможностей стали изображать Нетопырей[2].
Я в это время уже занял место под ветром и чуть в стороне от цепочки следов того, кто за ними бегал. Поэтому смог оценить ухватки каждого и подготовиться к бою.
