Убивать этого гостя я не стал, решив, что у меня скопилось слишком много вопросов. Поэтому ударом кулака в голову перевел его в бессознательное состояние, уложил на пол и надежно связал. Потом пришел к выводу, что способность самостоятельно передвигаться и жестикулировать ему уже никогда не понадобится, и засапожником перехватил пленнику связки под коленями и под мышками. После чего использовал по назначению еще и кляп.
Пока я обездвиживал жертву, Майра лежала тихо, как мышь. А когда закончил и выпрямился, вдруг тихо спросила:
— Арр, а вам не кажется, что они похожи на хейзеррскую боевую звезду[12]? Уж очень легко они зарубили Рыка…
— А что с Генором? — уже догадываясь, каким будет ответ, спросил я.
Девушка уткнулась лбом в пол и еле слышно выдохнула:
— Его тоже убили. Он успел стряхнуть со своей клюки ножны[13] и ударил кого-то из них, но куда ему до молодых и здоровых?
Мое сердце гулко ударилось в грудную клетку и остановилось. А потом словно провалилось в какую-то жуткую бездну. Сколько времени я простоял, ничего не видя и не слыша, не скажу. Просто в какой-то момент вдруг почувствовал, что где-то на краю сознания ощущаю редкие, слабые, но ритмичные удары. Кажется, по ногам. И не слышу, а чувствую чей-то горячечный шепот, обжигающий меня словами, которые почему-то находят отклик в моем напрочь замерзшем сердце:
— Арр, у ворот — еще двое убийц! Кровь Генора требует отмщения!!!
Через какое-то время я начал соображать. Нет, тоска по единственному человеку, последние три года хоть как-то связывавшему меня с тем прошлым, в котором были живы мои родители, никуда не делась. Но ее удалось отодвинуть куда-то в сторону. И начать упиваться будущей местью.
— Ты с-себе не предс-ставляеш-шь, как это меня радует! — прошипел я, скользнув к двери.
— Арр, вспомните, вы говорили, что месть должна быть холодной, а тот, кто берет кровью за кровь — бесстрастным!!!
— Это говорил не я, а мой отец… — уточнил я уже из коридора. И зачем-то процитировал: — «Месть должна быть холодной, как лед, а тот, кто берет кровью за кровь, спокойным и бесстрастным, как вечность. Ибо в противном случае месть может превратиться в глупый фарс или самоубийство…»
Что пискнула в ответ Майра, я, честно говоря, не услышал, так как вдруг понял, что не двигаюсь. То есть, стою на одном месте в паре шагов от комнаты ключницы и, загнав чувства в оковы воли, обдумываю, что требуется сделать для того, чтобы в фарс или самоубийство не превратилась моя схватка с хейзеррцами, оставшимися во дворе.
Обдумал и нашел решение. Перебрал еще с десяток вариантов будущих действий. Выбрал самый лучший и попытался представить, что может помешать ему реализоваться. А когда уверился, что очень немногое, вдруг понял, что Майра опять умудрилась сделать невозможное — не дала утонуть в пучине отчаяния и не позволила тупо убиться об сработанную пару хорошо подготовленных противников.
Хмыкнул. Решил, что месть никуда не убежит. Вернулся в комнату, из которой только что вылетел, опустился перед своей ключницей на одно колено и склонил голову в знак благодарности:
— Ты спасла мне жизнь. Я этого никогда не забуду…
…Один из двух бойцов, ожидавших моего возвращения во дворе, оказался подготовлен на уровне хорошей Тени. Нет, очень хорошей Тени! Что еще раз подтверждало версию Майры о боевой звезде. Он действительно работал. То есть, не просто стоял, уткнувшись взглядом в калитку и заклиная ее побыстрее открыться, а по-настоящему вслушивался в окружающий мир. Да и место за будкой привратника он выбрал правильно, встав именно так, как когда-то объяснял отец. Поэтому, почувствовав, что он ощутил мое приближение шагов с пятнадцати, я почти не удивился. Хотя мысленно отметил, что хейзеррец даже и не подумал шевелиться или подавать какой-либо знак напарнику.
Только вот он был в гостях, а я у себя дома. И не просто приближался к незваному гостю с подветренной стороны, не глядя в его сторону и усиленно стараясь раствориться в порывах ветра и шелесте листвы, а выходил в место, заранее подготовленное еще отцом. Точно зная, там меня не достанут, а я не промахнусь.
Добрался. Вскинул прихваченный из дома арбалет. Выстрелил вроде бы прямо в стену караулки. И, не дожидаясь результата, метнулся вперед. Само собой, выпустив из рук уже разряженное оружие.
Хейзеррец, прятавшийся как раз за ней, не мог знать, что некоторые участки стены — лишь имитация из нескольких слоев сначала проклеенной, а затем и покрашенной под дерево бумаги. Поэтому, услышав щелчок, сначала решил, я стреляю не в него. А потом стало слишком поздно — бронебойный болт, с легкостью прорвав фальшивое бревно, пробил темную тканевую накидку и кольчугу. И отбросил тело в нужную мне сторону.
Глотку ему я перехватил походя, чтобы не беспокоиться из-за возможного выстрела или броска ножом в спину. Но надежно — клинок не просто перерезал вены и артерии, но и чиркнул по позвоночнику. А я, продолжая движение, бросил метательный нож в силуэт, застывший в тени около внешнего края ближней створки ворот. И попал. В горло. Но отправил в полет второй. А затем третий. Правда, уже не в горло, а в нижнюю часть бедер, не прикрытую кольчугой. И тоже попал. А когда оказался на расстоянии удара, на всякий случай врезал сапогом по рукояти последнего, торчащего из раны в ноге. После чего вбил следующий нож в глазницу только-только начавшего оседать трупа…
…В дом я вернулся тем же путем, что и вышел. То есть, через окно. Так как допускал, что за парадной дверью меня может ждать какой-нибудь не очень приятный сюрприз вроде рассыпанного по полу чеснока[14] или настороженного арбалета. Двигался, ощущая себя куском льда: убедился в том, что Майра в порядке, краем сознания отметил, что она уже в состоянии самостоятельно передвигаться, раз сидит в нише рядом с дверью с заряженным арбалетом в руках. И позволил себе дорваться до вожделенного — отправился потрошить пленника. А так как методику допроса хорошо подготовленных профессионалов вроде Теней или «лучей» хейзеррских звезд отец в меня вбивал так же добросовестно, как и все остальное, был уверен, что вытрясу из своей жертвы все, что захочу.
Угу, как бы не так — оказалось, что за время моего отсутствия эта тварь не только пришла в себя, но и, перекатившись к ножке кровати, некоторое время билась об нее правой щекой. Полый зуб, о возможности существования которых я позорно забыл, сломался. А яд, заключенный в нем, быстро и надежно избавил хейзеррца от не самой приятной перспективы.
Пинать труп было бессмысленно, и я, в сердцах обозвав себя тупым и самонадеянным придурком, сделал единственное, что оставалось возможным в такой ситуации — зажег лампу, раздел тело самоубийцы и убедился, что под правой лопаткой имеется крошечная татуировка, изображающая цветок с пятью лепестками.
— Он что, как-то умудрился принять яд? — удивленно спросила Майра, заглянув в комнату и правильно оценив происходящее.
— Угу… — раздосадовано буркнул я. — Полый зуб, ножка кровати, отсутствие желания говорить. Кстати, ты была права — это была хейзеррская боевая звезда!
— То есть вы в одиночку положили пятерку незримых служителей Бездны⁈ — захлопав ресницами, восхищенно выдохнула она.
— Я в норме… — буркнул я, сообразив, что она не видит выражения глаз, поэтому «на всякий случай» пытается меня успокоить. Затем встал, повернулся к ней, разглядел обезображенное лицо и скрипнул зубами: — Собери-ка ты, краса моя ненаглядная, все, что нужно для того, чтобы привести твой носик в порядок. И пойдем в баню!
— Надо сначала вынести тела и замыть по— …
— Сначала твое лицо, потом все остальное! — рявкнул я, и девушка тут же сорвалась с места: метнулась к шкафу с вещами, вытащила оттуда свежую нижнюю рубашку и несколько полотенец, а затем достала из сундука с лекарствами какие-то баночки и бинты:
— Все, я готова!
— Умница! — похвалил ее я и вышел в коридор…
…Своим относительным спокойствием я не обманывался и прекрасно понимал, что держу себя в руках только потому, что еще не остыл после боя. Срываться или впадать в депрессию в мои планы не входило, поэтому я немного подумал и решил, что могу сосредоточиться на душевном состоянии ключницы. Увы, все более-менее нормальные способы поднять ее самооценку я перепробовал еще в то время, когда помогал девушке вернуть уверенность в себе после выхода из тюрьмы — тогда, увидев в зеркале свой дважды сломанный нос и опухшее лицо, Майра настолько расстроилась, что ушла в себя и ни за что не хотела возвращаться.
