Он вкладывает в это все свои чувства, так же как во время выступления на сцене.

Я отстраняюсь, потому что вести разговор, когда мы буквально прижаты друг к другу губами, не только смешно, но и сложно.

– Помню, как ты однажды сказал, что не целуешься с теми, с кем спишь. Мне просто интересно, почему это для тебя так важно.

Его взгляд опускается к моему рту.

– Как я и говорил тебе тогда. Поцелуи все усложняют. Заставляют думать, что между нами нечто большее, чем есть на самом деле.

Странный приступ боли пробирается в меня при этом воспоминании.

Дело не в том, что это важно для него… А в том, что это важно для них, и он не хочет, чтобы женщины все неверно истолковывали.

– Ага, я помню.

Его губы вновь находят мои, но я кладу руку ему на грудь, останавливая.

Возможно, Феникс в чем-то прав.

– Раз уж мы только друзья по сексу, может, нам стоит перестать целоваться.

Он сжимает челюсть.

– Мы друзья по сексу только из-за тебя.

Нет… Из-за него.

И это еще одна причина, по которой мне стоит начать проводить четкие границы, пока они не размылись.

– Просто… В этом есть смысл, понимаешь? Я считаю, нам стоит исключить поцелуи.

– Ага. – Феникс отстраняется. – Ты права.

Мне следует испытывать радость от того, что мы с ним пришли к согласию в данном вопросе, поэтому я заставляю себя игнорировать дурацкую боль в груди.

Наступившая тишина затягивается до такой степени, что становится почти невыносимо. Запутанно.

Я смотрю мимо Феникса в окно. Солнце уже полностью взошло, птицы щебечут, возвещая о начале нового дня.

– Я вымоталась, и ты, наверное, тоже. Пойду в свою комнату.

Во мне вспыхивает искра надежды: а вдруг Куинн уже будет там.

Я отодвигаюсь, но длинные пальцы обхватывают мое запястье.

– Всякий раз, когда мама укладывала меня спать, то целовала меня в лоб. – Феникс отворачивается, замыкаясь в себе. – Каким бы отстойным ни был день, она всегда заканчивала его словами: «Я люблю тебя, мой гага avis», а затем целовала… И только потом уходила. – Он тяжело выдыхает. – Я цеплялся за эти воспоминания, потому что только тогда чувствовал себя любимым. Но эта любовь обернулась болью. И чем дольше мамы не было, тем больнее становилось.

Он переводит взгляд на меня.

– Я не хотел привязываться к другой женщине, потому что единственная женщина, которая никогда не должна была разбивать мне сердце, раскрошила его на тысячу чертовых кусочков.

Мое собственное сердце обливается кровью. Теперь во всем этом столько смысла.

Не только в поцелуях. Но и в том, что Феникс никогда не хотел заводить отношения.

Он не хочет подпускать к себе другую женщину.

Не желает испытывать боль.

Я глажу его по щеке.

– Мне так жаль.

Ненавижу то, что эта женщина так сломила собственного сына, что он с тех пор перестал открываться людям.

Она не просто лишила его своей любви, но и отняла способность принимать любовь от кого бы то ни было.

Феникс пожимает плечами, будто в этом нет ничего особенного.

– Просто подумал, что ты, как никто другой, заслуживаешь знать правду о моем правиле.

Я провожу большим пальцем по его слабой щетине.

– А я-то по глупости решила, что тебя оттолкнул первый неудачный поцелуй.

Его губы изгибаются в ухмылке.

– На самом деле мой первый поцелуй был великолепен… Пока я все не испортил.

С уверенностью могу сказать, что он возбудил мое любопытство.

– Что случилось?

Его голубые глаза удерживают меня в плену.

– Ну, она была моим репетитором, но между нами возникла сильная связь, которая привела к дружбе.

У меня сводит живот, потому что эта история звучит ужасно знакомо.

– Она помогла мне сдать экзамен по английскому, чтобы я смог окончить школу. Я встретился с ней в классе, дабы сообщить хорошие новости, но как только увидел ее за пианино… Возникло ощущение, что кто-то врезал мне по голове стальной трубой.

Я не могу говорить. Не могу дышать. Не могу пошевелиться.

Он делает вдох, на который у меня не хватает сил, и его пальцы зарываются в мои волосы, притягивая ближе.

– Я думал обо всех часах, на протяжении которых она мне помогала, о ручке для чтения, которую мне купила… О ее непоколебимой вере в меня.

Взгляд Феникса опускается на мои губы, и он тянется ко мне.

– Когда я сказал ей, что сдал экзамен, она подбежала и обняла меня, но этого оказалось недостаточно. Я хотел большего.

О боже.

Он касается моих губ своими.

– С ней… Я хотел большего.

Множество эмоций переплетаются в моей груди, когда его рот скользит по моему.

Первый поцелуй Феникса случился со мной.

Мне почти хочется рассмеяться, потому что я сама была настолько неопытна, что никогда бы не узнала, что у него плохо получается.

Пульс подскакивает, когда его пальцы обхватывают мой подбородок, удерживая на месте. Из меня вырывается задыхающийся стон, когда он углубляет поцелуй, и я чувствую, как мое сопротивление ломается с каждым движением его языка.

Он определенно в этом хорош. Если уж на то пошло, даже слишком хорош.

Это почти несправедливо.

Знание того, что я единственная в мире, кто может разделить с ним эти ощущения, заставляет меня чувствовать себя… особенной.

– Поцелуи снова в деле, – бормочу я ему в губы.

Феникс закидывает мою ногу себе на талию, и я чувствую, как он ухмыляется.

– Мы их никогда и не отменяли.

Черт возьми, Леннон. Возьми себя в руки.

Я слегка отстраняюсь.

– Мы все еще друзья по сексу. – Я пытаюсь перевести дыхание, но это невозможно, поскольку он смотрит мне в глаза, выкачивая весь воздух из легких. – Но я бы солгала, если бы заявила, что между нами нет сильного физического влечения, верно?

Уголки его губ приподнимаются.

– Верно.

– Исходя из этого, было бы несправедливо отказывать себе в полноте ощущений, да?

Полнота ощущений.

Мне становится не по себе. Но я должна была произнести эти слова, не так ли?

Теперь Феникс полноценно ухмыляется.

– Да.

Словно почувствовав, что я вот-вот зациклюсь на своих мыслях, он вновь соединяет наши губы.

Мы целуемся так долго… что я теряю всякое представление о времени.

Мы целуемся так долго… что я никогда не хочу расставаться.

Мы целуемся так долго… что я почти забываю, насколько это больно.

Глава 53

Леннон

Балансируя тарелкой с яичницей, ветчиной и тостами, я выхожу из кухни и открываю раздвижную дверь в спальную зону.

Прошло три дня с тех пор, как мы заявили о пропаже Куинн, но до сих пор не получили никаких вестей.

В первый день Феникс полнился оптимизма, что мы найдем ее, поэтому организовали еще одну поисковую группу до и после концерта.

На второй день… он разозлился. Не кидался бутылками, но взбесился настолько, что довел до слез бедную женщину в гардеробе, а звукооператор несколько раз грозился уволиться.

После этого все, кроме меня, избегали его, если не возникало срочных вопросов.

На третий день его гнев превратился в страдание… И с тех пор он остался в этом состоянии.

Скайлар безостановочно пишет Куинн в социальных сетях, но безрезультатно. Каждый наш звонок на ее номер попадает на голосовую почту.

Мы собирались задержаться в Чикаго еще немного, но Чендлер закатил грандиозную истерику и пригрозил позвонить Вику, если мы не загрузимся в автобус.

Излишне говорить, что Феникс был крайне недоволен.

Как только мы сели в автобус, он сразу же отправился на свою койку и до сих пор не выходил. Я знаю, что мои слова не исправят ситуацию, но я в растерянности, поэтому сделала то, что папа всегда делал для меня, когда я грустила.

Я приготовила Фениксу завтрак.

К сожалению, в холодильнике осталось не так уж много продуктов, и хотя я приличный повар, но с бабулей мне и близко не сравниться.