– Нет, я.

От его признания пол уходит из-под ног.

В моей голове проносится столько мыслей – за которыми следует еще больше вопросов, – но я держу рот на замке.

Феникс наконец-то заговорил, и я не хочу давать ему повод останавливаться.

На его предплечье выступают вены, когда он крепче сжимает бутылку водки.

– Но я был так обдолбан, что в итоге съехал на обочину. – С его уст слетает душераздирающий звук. – Джош сказал, что он в состоянии доехать обратно… Но это было не так. Я знал, что он не в порядке, ведь мы вместе веселились почти всю ночь. – Феникс судорожно вздыхает. – Черт, этот ублюдок только что занюхал целую дорожку героина с приборной панели.

Широкие плечи будто прогибаются под тяжестью всего мира.

– Но я слишком туго соображал, чтобы обратить на это внимание, поэтому отдал ему ключи и поменялся с ним местами. – Его тон понижается. – Даже не стал возражать.

Я ломаю голову, пытаясь придумать что-нибудь, что могло бы смягчить его вину… Но ничего не получается.

– Когда я очнулся, Джош был еще жив. Он даже пошутил. – Свободной рукой Феникс хватается за затылок. – Машина разбилась, но, по крайней мере, мы выжили, понимаешь? – В его тоне сквозит печаль. – А потом я наблюдал, как он умирает.

У меня в груди все сжимается, пока я обдумываю его слова.

Не могу представить, насколько это, должно быть, ужасно – в одно мгновение видеть своего друга живым… А в следующее наблюдать за его смертью.

Неудивительно, что Фениксу до сих пор снятся кошмары.

Неудивительно, что он застрял в этом порочном круге.

Феникс делает долгий глоток из бутылки.

– Я не понимал, что мы столкнулись с другой машиной, пока Сторм не вытащил меня из нашей.

Помню, как репортер упомянул в новостях, что произошла авария с участием двух автомобилей, но он не сообщил никаких подробностей о том, кто был в другой машине… Кроме того, что они не выжили.

Его руки сжимаются в кулаки.

– Девушка в той машине была всего на год старше меня. – Мышцы его спины напрягаются. – Она была беременна… и ехала со своим четырехлетним сыном на заднем сиденье.

Меня пронзает приступ острой боли, когда он продолжает:

– Она собиралась на подработку, но не смогла найти няню, поэтому решила взять сына с собой, потому как ей нужны были дополнительные деньги и она не могла отказаться. – Его стыд настолько ощутим, что едва не выбивает у меня землю из-под ног. – Ее мать сказала, что девушка была нашей преданной фанаткой и постоянно слушала нашу музыку.

Мучительный стон заполняет комнату.

– У них вся жизнь была впереди. – Я вздрагиваю, когда Феникс запускает бутылку в стену. – Но я все разрушил.

Он поворачивается ко мне, и от выражения его лица у меня перехватывает дыхание.

Он совершенно разбит.

Его потрясенные голубые глаза смотрят прямо на меня, а голос ломается, словно битое стекло на ковре.

– Я точно такой же, как он.

Нет. Его отец был пьяницей, который избивал собственного ребенка.

Хотя Феникс далеко не святой, и, Бог свидетель, на его совести несколько ужасных поступков, причина, по которой он застрял в этом водовороте саморазрушения, заключается в том, что его гложет чувство вины за совершенную ошибку.

Уже одно это доказывает, что он совсем не похож на того мужчину.

– Иди сюда.

Горе искажает черты его лица, когда Феникс, пошатываясь, подходит ближе.

Откинув одеяло, я помогаю ему лечь в постель.

Опустив взгляд, провожу пальцем по линии его острой скулы.

– Нас определяют не ошибки, Феникс. А то, как мы поступаем после того, как совершили их.

Я собираюсь уйти, но его пальцы обхватывают мое запястье.

– Останься.

Боже, сколько боли таится в единственном слове.

Игнорируя все причины, по которым я не должна этого делать, я заползаю в кровать рядом с ним.

Выдохнув, Феникс переворачивается на живот.

– В тот момент, сев за руль, я подписал им смертный приговор. – Его следующие слова приглушены подушкой. – Весь мир считает меня богом… Но живу я в аду.

Временами нельзя найти подходящих фраз, дабы улучшить ситуацию. Никаких слов поддержки или утешения, которые помогли бы смягчить боль.

Иногда единственное, что можно сделать, это находиться рядом… Чтобы человек не оставался один.

Я осторожно провожу кончиками пальцев по голой спине Феникса, надеясь его убаюкать.

Когда его дыхание становится глубже, изучаю большую татуировку у него на спине. Я замечала ее несколько раз с тех пор, как оказалась здесь, но до этого момента у меня не было возможности ее рассмотреть.

Прекрасное произведение искусства.

Яркие разноцветные языки пламени окружают непоколебимого феникса, поднимающегося из кучи дымящихся угольков. Птица наполовину черная, наполовину цветная… Словно ее что-то удерживает и не позволяет полностью возродиться.

Она пытается изо всех сил одолеть то, что ее уничтожило.

То немногое, что я знаю о прошлом Феникса, и все, что он рассказал мне сегодня вечером, оседает тяжестью в моей груди, пока я обвожу крылья кончиком пальца.

– Это я должен был умереть, – шепчет он. – Не они.

Такое чувство, словно кто-то залез мне в грудь и вырвал бьющееся сердце.

Потому что, если он будет продолжать в том же духе… так и произойдет.

– Мне бы хотелось, чтобы это был я. – Отчаяние в его голосе режет острее ножа. – Мне бы ужасно этого хотелось.

Знаю, что он действительно так думает.

Я продолжаю обводить линии татуировки Феникса, пока его тяжелые веки не смыкаются, а затрудненное дыхание не выравнивается.

Фениксам положено возрождаться из пепла…

Но этот всегда желал сгореть.

Глава 38

Леннон

Просыпаться рядом с Фениксом Уокером одновременно и странно, и причудливо знакомо. Будто встреча со старинным другом, которого не видел много лет.

Проснувшись и увидев меня, он ухмыляется.

– Привет.

Черт возьми, незаконно так выглядеть, когда только просыпаешься.

– Как ты себя чувствуешь?

Зевая, он, точно кот, вытягивает свои длинные конечности. От этого движения с него спадает одеяло, обнажая плоский рельефный живот… и шрам на торсе.

– Дерьмово.

– К счастью, до саундчека у тебя еще есть пара часов.

– Ага. – Засунув одну руку под подушку, он удерживает мой взгляд. – Спасибо за прошлую ночь.

Меня переполняют эмоции, пока мы продолжаем смотреть друг на друга. И боль оседает в груди, когда думаю обо всем, что он мне рассказал.

Но столь же быстро… срабатывает мой инстинкт самосохранения, напоминая о том, что мы не друзья.

Хотя я чувствую себя ужасно из-за произошедших событий и не думаю, что Феникс должен провести остаток жизни, причиняя себе вред… Это не меняет того, что он сделал со мной.

Провести ночь в его постели – пусть даже из соображений комфорта, а не по сексуальным причинам – не только ужасный поступок с моей стороны, но и настоящая глупость.

– Мне пора.

Мои ноги едва успевают коснуться пола, когда сильная рука, обвив за талию, снова утаскивает меня на кровать.

Прижимаясь к моей спине, Феникс находит губами чувствительное место за ухом.

– Останься.

В отличие от прошлой ночи это слово не пронизано болью… В нем сквозит чистое желание.

Внушительный утренний стояк, впивающийся в мою задницу, вызывает во мне слишком знакомую внутреннюю борьбу.

– Феникс.

– Не волнуйся. – Мое дыхание сбивается, когда подушечкой большого пальца он скользит по голому участку кожи над поясом моих шорт. – На этот раз я позволю тебе кончить.

Его голос подобен теплому меду со ржавчиной: он в равной степени ласкает и терзает меня, пока его рука медленно пробирается вверх по футболке…

Тем самым предоставив мне достаточно времени, чтобы прийти в себя, пока не стало слишком поздно.

Откинув его руку, я встаю с кровати.

– Этому не бывать.