— То есть, помощь предложил ты и должен тоже ты? — пытаюсь уложить в голове.

— Сложная схема, — отмахивается. — Главное, у нас будет первоначальная информация. Звони.

— Ты отлично сам справляешься, — ворчу.

— Я тебе все еще плачу. Звони.

Закатываю глаза и нажимаю на вызов. Смолин принимает, но молчит. Валентин тоже.

— Полагаю, как окажемся в город, нам нужно куда-то заехать, — вздыхаю тяжко. — Скорее всего в Следственное Управление, но по какому району не ясно.

— Южный, — с неохотой отзывается Константин.

Бросаю взгляд на Валю, тот сдержанно кивает.

— Как дети! — раздражаюсь и гневно тыкаю в экран, сбрасывая вызов. Пыхчу, как паровоз еще минут пять, а чтобы отвлечься, переключаюсь на дело: — Думаешь, смерти Марины и Андрея связаны?

— Вероятно. Рано строить версии. Звони.

— Ты серьезно? — щиплю угрожающе.

— Работаем, Викуля, работаем, — пропевает Невзгодов.

— И такая дребедень целый день, — насмешливо декламирует Смолин, ответив на очередной вызов.

— Расскажи про деньги, — отвечает ему Валентин.

— Они были, а потом их не стало, — ехидничает Смолин. — Это точно не по телефону, — добавляет адекватным голосом взрослого мужчины.

— Сколько?

— Двадцать шесть миллионов.

— И ты даже бабкину квартиру не продал? — поражается Валентин.

Я сижу, будто меня гвоздями прибило. Это же чертова прорва денег… а шесть лет назад и подавно. Я никогда в жизни не видела даже пачку пятитысячных. Понятно, почему ему резко стало не до моих розовых соплей. Хотя, вряд ли это единственная причина, скорее последняя капля. А учитывая вероятное предательство лучшего друга и моего родного брата… не лучшее время для «нас».

— Копейки, — сдержанно отвечает Смолин. — И погоды не сделало бы. Все?

— Пока да. Чтобы не терять время, в Управление поеду один. Вы займитесь гаражом и личными вещами Андрея. Встретимся в Викиной квартире.

— Нет. В моей. Адрес скину, дубликат ключей у консьержа.

— Зачем это еще? — подаю голос я.

— Затем, что пока ты в городе, я глаз с тебя не спущу, — рычит Смолин.

— Да я даже вещей не брала, у меня тут все есть. Там. Дома, — бормочу маловразумительно.

— От гаражей три минуты. Придумай отмазку получше, время есть.

Он отключается, а я растерянно смотрю на мобильный в руке. Думала, будем изредка пересекаться, чтобы обсудить расследование, но круглые сутки вместе — это…

Отворачиваюсь к окну, пряча от Невзгодова улыбку. Боже, какая же я глупая. И ни капельки не повзрослела. Стоило ему лишь появиться, и я готова снова прыгнуть в свой персональный котел в аду. За годы разлуки мое сердце покинула только обида, да и та по большей части не к нему относилась, а к судьбе. Спасает лишь его убежденность в нашей с Невзгодовым связи. Надо просто держаться поближе к Вале и тогда все будет в порядке.

Перед выездом в город останавливаемся на заправке. Последние четыре часа без остановки идет дождь, я трусцой, перепрыгивая через лужи, спешу в кафе, но вхожу все равно промокшей. Смахиваю капли с лица, спешу в уборную, беру кофе, чтобы немного согреться, жду, когда Валя расплатится за бензин, чтобы рвануть вместе с ним.

— Дальше я один, — сообщает, отходя от кассы. — Нет смысла тормозить еще раз.

— Давай там не особенно задерживайся, — бурчу напоследок и совершаю марш-бросок до машины Смолина.

— Заяц, — хмыкает, с улыбкой трогаясь с места. Настраивает климат контроль, делая потеплее.

— Васе позвонил? — стараюсь думать исключительно о цели моего прибытия в родные края.

— Зачем? — удивляется Смолин.

— Так гараж же открыть надо.

— Открою.

Секунд тридцать разглядываю его профиль, а потом все же спрашиваю:

— Чем ты занимаешься?

— В смысле досуга или работы? — ухмыляется.

— Работы, — конкретизирую, отводя взгляд.

— У меня ресторан в центре. И несколько кофейней по городу.

— Ресторан? — переспрашиваю озадаченно.

— Угадай, какой.

— Да что за наказание! — всплескивает руками мама. Отбрасывает кухонное полотенце на стол и выходит, приняв очередное поражение.

В последнее время она часто раздражается. Папы не стало полгода назад, сердечный приступ, скорую даже вызвать не успели. Мы все по нему очень тоскуем, и каждый выражает свою скорбь по-своему. Андрей почти не появляется дома. Я — ничего не ем.

Слышу, как она горько плачет в спальне, сама роняю слезы в кашу, которую она приготовила для меня.

— Так, — появляется на пороге мама спустя минут десять. Глаза красные, веки припухшие. Другой ее я уже и не вижу. — Не хочешь — не ешь. Одевайся, пора в школу. Андрей отведет, я опаздываю на работу.

Она целует меня в щеку, выходит в прихожую и через минуту покидает квартиру, а я сижу над тарелкой и плачу, пока не заходит брат, наконец-то помывшись.

— Опять? — спрашивает недовольно. — Когда уже матери нервы трепать перестанешь? — берет мою ложку, пробует кашу. — Вкусно. Ешь давай, скоро ветром сносить будет.

Я часто киваю и в самом деле пытаюсь, но она на вид и вкус… как смерть. Отвратительная бледная и холодная. А теперь еще и соленая.

Андрей уходит одеваться, а входная дверь снова хлопает.

— Собрались? — шумит Костя и я сползаю со стула, чтобы броситься к нему. К единственному, кто в состоянии выносить мои капризы, объяснить причину которых я не в состоянии. — Эй, ты чего? — вздыхает и присаживается на корточки, принимая меня в объятия.

— Не жрет опять, — с раздражением кричит Андрей из комнаты. — Запарила!

— Вик, ну не дело, — укоряет Костя тихо. — Смотри сюда, — обхватывает большим и указательным пальцами мое тоненькое запястье. — Как спичка. Неужели совсем есть не хочется? Так не бывает.

— Хочется, — сообщаю доверительно.

— Андрюх, она голодная, — передает брату.

— Мать сварила три разных каши. Три! Чтоб я так жрал! Пошли, у нее математика первая.

— Два плюс два? — хитро улыбается Костя.

— Четыре, — фыркаю важно.

— Она все знает, — надменно констатирует Константин. Поднимается, разувается, берет меня за руку и ведет на кухню. — Что тут у нас… — приподнимает ложку из каши и морщится. — Выглядит так себе. Может, бутерброд? — распахивает холодильник, чешет затылок. — С маслом… У меня есть сыр. Правда, он немного засох… Хочешь сыр?

— По шее она хочет, — ворчит брат.

— Помолчи, а? Вик?

— А можно макароны? — спрашиваю робко.

— Макароны? — удивляются хором.

— С сахаром, — добавляю, опустив глаза. — Как папа любит.

— Понял, — вздыхает Костя и лезет в шкафчик за кастрюлей.

— Любил, — хмуро поправляет брат.

— Любит, — стою на своем.

На завтрак — макароны с сахаром. На обед — с сыром, в качестве компромисса. На ужин — мамины горькие слезы, крепкие объятия и извинения, что не догадалась спросить сама.

Воспоминания проносятся за секунду.

— Итальянский, — отвечаю без раздумий.

— Это было легко, — улыбается Костя.

— Почему ресторан?

— Детство голодным было. И ничего другого в голову не пришло.

— И все это за каких-то шесть лет…

— Оказалось, легко ходить по головам, когда нечего терять.

На моих губах появляется лживая улыбка, которую я годами репетировала перед зеркалом.

— Пожалуй. Все равно не понимаю, как тебе удалось расплатиться и поднять бизнес за такой короткий срок. И почему вообще ты оказался крайним. Допустим, он какие-то бумаги подписал, принимая ответственность за перевозку, расписка там или что… Если уж на то пошло, спросить должны были с меня, как с единственной родственницы, — рассуждаю отстраненно и замолкаю. Сглатываю, по ощущениям, комок колючей проволоки. Смотрю на Смолина. — С меня и спросили?

— Какая теперь разница, Вик? — морщится. — Я все вернул. Не забивай свою светлую.