Мой кулак сжимается сам собой. Я не хочу действовать как Школьников и бить по самому уязвимому месту, я отвечаю прямо. Прямым и точным ударом в нос с ведущей левой.

Конечно, он не падает, но его белоснежную рубашку заливает хлынувшей кровью. Я трясу рукой, пытаясь избавиться от боли, но болит в тот момент во мне все. И когда к нам подбегает Смолин, увидев через окно, что я разбила нос Школьникову, мне хочется только одного — врезать еще и ему. И он понимает это, судя по нервному движению кадыка.

— Рассказал? — спрашивает, замерев в метре от меня. — Прости меня, Вик, — говорит с отчаянием. — Прости, я не знал, что еще предпринять… я был в панике. Я так за тебя боялся… клянусь, малыш, если бы не все то дерьмо, что на нас свалилось, я бы никогда так не поступил с тобой.

— Надеюсь, когда-нибудь ты простишь самого себя, — выталкиваю из себя слова, осознав, что скрывать и дальше нет ни смысла, ни желания. Отмечаю, как в его глазах мелькает непонимание и договариваю: — Я искала встречи, чтобы сообщить тебе, что беременна. Была.

— Беременна? — переспрашивает хрипло. Без слов смотрю ему в глаза, и он переводит взгляд на Васю. — Ты знал? Отвечай! Знал?! — орет на него, но и тот предпочитает отмалчиваться и смотреть волком. — Конечно, ты знал, ублюдок, — отвечает сам себе и набрасывается на него, валя с ног весом своего тела.

Из ресторана начинают высыпать гости, мужчины спешат разнять драку, а я пробираюсь через толпу в обратном направлении. Я так опустошена, что плевать даже, чем закончится их стычка. Только ноющая рука напоминает о том, что я еще жива. Только внутренняя боль держит на плаву.

«Забери меня из этого ада», — хочу написать сообщение Вале, но вспоминаю, что телефон разряжен. Собираюсь отловить прохожего на улице и позвонить ему, но, когда выхожу через главный вход один из припаркованных автомобилей мигает фарами.

— Возьми пистолет из бардачка, — немного строгий голос Вали выводит меня из ступора.

— Пистолет? — поворачиваю к нему голову. — Думаешь, стоит вернуться и перестрелять там всех к чертовой матери?

— Возьми пистолет из бардачка и приложи к руке. Он прохладный, а у тебя отек, — поясняет развернуто.

Опускаю взгляд на свои скрюченные пальцы и пытаюсь разогнуть, но получается слабовато. Послушно открываю бардачок и достаю оружие, задумчиво пристраивая его в ладони правой руки.

— Палец с курка, — грозно комментирует Валя.

— Хорошо, что у меня не было его десять минут назад, — опускаю ствол на костяшки пальцев и невольно закрываю глаза, ощутив что-то сродни экстазу. — Почему ты никогда не учил меня стрелять?

— Вот из-за таких вот мыслей, — наставительно отвечает Валя.

— Я не хотела скандалить, — оправдываюсь вяло, — он вышел за мной и… слово за слово, хером по столу. Сам знаешь, как это бывает.

— Знаю. И все слышал.

— Классные кусты, да? — фыркаю. — Надежное укрытие и никакой шумоизоляции.

— Да, но откуда об этом знаешь ты?

— Я снова заяц. И на меня открыт сезон охоты, — хмыкаю и рассказываю о своем небольшом приключении. — Так что возвращаемся вместе. Ты рад?

— Смотря чему, — ворчит Невзгодов.

— Конечно, ты рад, — улыбаюсь и переворачиваю пистолет другой стороной, вновь прикрывая глаза. — Классная вещь. Многофункциональная. Но у меня вопрос. Почему мы уезжаем прямо сейчас?

— Я все сделал днем.

— Ты копал могилу моего брата днем? — широко распахиваю глаза.

— Не лично, но да. Не ночью же этим заниматься. Разрешение от начальника кладбища имеется, будний день, посетителей раз два и обчелся, да и те в основном у свежих захоронений, так что… не вижу смысла задерживаться.

— Я с ним переспала, — брякаю не в тему.

— Ожидаемо, — скупо комментирует Невзгодов.

— Телефон разрядился, напомни в девять…

— Выпить противозачаточные. Хорошо, — он открывает подлокотник, а я вспоминаю, что в машине есть зарядка.

— Или так, — вздыхаю и достаю провод. — Что по жертвам? Есть новости?

— По предыдущим глухо. Результаты ДНК по останкам есть, но совпадений в базе нет. Так что наша единственная зацепка — твоя находка. Отличная работа, хвалю.

— Она жила в деревне Масловка. Можно попробовать найти ее родственников, ну и вообще поспрашивать, вдруг она все-таки вернулась туда? Вдали от дома тяжело, когда знаешь, где он. Она — знала.

— А ты — нет?

— Я уже ни в чем не уверена, Валь. Головой вроде понимаю, почему он так поступил… обидеть побольнее, отвадить от себя, отдалиться, решить проблемы. Мои проблемы, не свои даже. Вроде бы достойный поступок, но реализация и то, к чему это привело…

— Василий — темная лошадка, — размышляет Невзгодов, встав на шоссе за фурой. — Я до сих пор не понимаю его мотивы. То, что он пытался втемяшить сегодня тебе — бред сивой кобылы. И если бы он любил тебя, как уверяет Смолин, он бы ни за что не рискнул. Что хочешь дам на отсечение. А еще, надо иметь стальные яйца, чтобы вообще решиться на этот трюк с полетом с моста. Одна попытка, нужно сломать себя, перебороть все инстинкты, а на размышления — доля секунды. Профессиональные каскадеры годами нарабатывают эти навыки. Соглашусь со Смолиным вот в чем — парень не прост. Далеко.

— Ни любви, ни верности… семья? Его отец, судя по рассказам Смолина, тот еще тип.

— Как бабки на лавке, — недовольно хмурится Валя, а я прыскаю. — Но, допустим. Зачем? Смолин и без того согласился на его условия.

— Убить последний шанс на воссоединение. Ребенок — это не просто прилипчивая девчонка, это — ответственность, которую, уверена, он бы принял. И уделил бы максимум внимания, а все оно должно было быть сосредоточено в другом месте.

— Нужно побольше разузнать о нем. Попробую что-нибудь нарыть через своих новых знакомых, но для этого нужно что-то дать взамен…

— Кулон?

— Точно. Ты молодец.

— А еще… — нерешительно мямлю, — я понимаю, что мы и так закопались…

— Говори уже.

— Я видела, на какой машине уехал этот Руслан. И записала номера.

— Пробьем, не проблема. Надеюсь, Смолин знает, что делает, но лучше быть наготове. Вспомнишь солнышко, — говорит неожиданно, бросив взгляд в зеркало заднего вида.

Я оборачиваюсь и вижу, как к нам стремительно приближается автомобиль. Обгоняет, вклинивается между нами и фурой и включает аварийные огни, постепенно сбавляя скорость и принуждая нас сделать то же самое.

Останавливаемся на обочине.

Смолин вываливается из машины, встает перед капотом машины Невзгодова, в свете фар. Порванная рубашка в крови, волосы в беспорядке, брюки грязные, на скуле ссадина, правый кулак разбит до живого мяса. Он смотрит прямо на меня, ждет. А я не знаю, что ему сказать. Мне тошно от его поступка и вместе с тем нестерпимо жалко нас обоих.

Выхожу, подхожу к нему. А он вдруг падает на колени и обхватывает меня обеими руками, прижавшись щекой. И дрожит. Плечи, весь, его трясет. У меня было шесть лет, чтобы справиться с потерей, у него — меньше часа. Да, наши ощущения могут отличаться, но кто сказал, что ему легче? Что ему проще? Он сам подвел к трагедии, своими руками, целенаправленно.

Запускаю пальцы в его волосы, и он обнимает меня еще крепче.

— Ангел мой, прости меня. Прости.

— Встань, Кость, — прошу тихо. — Встань, хватит. Ничего уже не вернуть.

— Мне не дали его убить. А я так этого хотел.

— Хотел стать убийцей? Странная фантазия, Смолин. Такие извращения мне не по душе.

Он хмыкает и поднимается, взяв меня за руки. Опускает взгляд и смотрит на наши разбитые припухшие костяшки.

— Моя малышка умеет драться, — бормочет озадаченно. — Моя милая нежная малышка разбила мужику нос.

— Не драться, а давать сдачи, — поправляю его. — Запомни этот день, этот момент и этот гребаный факт. Я уеду сейчас, уеду, потому что договаривались. Но, если ты еще хоть раз так со мной поступишь, если снова решишь за меня, на этом все. Никакого будущего у нас не будет. Мы либо партнеры, либо каждый идет своей дорогой. Услышал?