— Незаконный аборт? — хмурится Невзгодов, а я молча киваю. — А мотив?

— Чтобы не отвлекать Смолина от выплаты долга. Все вписывается, понимаешь? Все!

— Рязанцев — обычный мошенник. Не думаю, что он пошел бы на подобное. Но и не исключаю. Хочешь, дам задание Троянскому слить всю информацию всем родственникам всех, кто когда-либо лежал в его отделении или в клиниках? Еще в сеть и правоохранительным органам во все возможные структуры. У него будут большие проблемы.

— Или его просто убьют. Точнее, его наверняка убьют. Так что нет. Пусть лучше живет на побегушках у Осина. Я должна ему, в каком-то смысле. Считай, вместо себя подарила ему верного пса.

— Не так уж и абсурдно его решение, да?

— Ой, отвянь, — ворчу и отворачиваюсь от него.

— Знаешь, что меня действительно радует во всем этом? — спрашивает через пару минут.

— Без понятия.

— Ты наконец-то отпустила. Перестала цепляться за свое горе, за свое прошлое. Ты можешь говорить об этом без слез на глазах, можешь принимать рациональные решения, избавилась от ненависти. Ты в самом деле отпустила и эта перемена разительна. И я счастлив, что ты можешь двигаться дальше.

— Я так не думаю, — отвечаю на шумном выдохе.

— Почему?

— У меня задержка, Валь. Все мое движение — по кругу.

— Смолин знает?

— Нет.

— Не повторяй своих ошибок.

— Я уже, — нервно смеюсь и тру лицо. — Ну куда сейчас, Валь? Пусть думает о том, как выпутаться.

— Не думаешь, что эта новость только подстегнет? Он будет осторожнее.

— Или наделает глупостей. Или оступится. Или еще миллион вариантов. Один из которых — я не беременна. Надо убедиться, заедем в аптеку на обратном пути.

— Идет, — легко соглашается и сворачивает с шоссе. — Итак. Мы — молодожены. Твоя обожаемая бабуля недавно попала в больницу, сломала ногу. Ей требуется постоянный профессиональный уход, я готов раскошелиться, потому что втайне мечтаю избавиться от нее, то есть, сбагрить не на время, а на ПМЖ. Ты переживаешь, будет ли ей комфортно, суешь свой нос в каждую щель, общаешься с постояльцами. Будет весело.

— Как всегда, — хмыкаю, доставая «дежурное» обручальное кольцо из бардачка.

Все идет идеально. Нам показывают сначала комнаты, затем — территорию. Бабушку Марины я замечаю сразу же, она сидит в одиночестве на скамейке и смотрит в одну точку. Пока выдумываю предлог, чтобы к ней подойти, вмешивается Невзгодов.

— Шизанутых тоже берете? — недовольно спрашивает у администратора.

— Нет-нет, что Вы! — оправдывается женщина. — Психически нездоровых людей в стенах учреждения нет и быть не может. Этим особенным людям требуется особый уход и лечение. Но в штате наших специалистов есть психолог. Консультации доступны всем постояльцам. Уникальный в своем роде профессионал! Поэтому атмосфера…

Дальше уже не слушаю, направляясь прямиком к Елизавете Андреевне.

— Здравствуйте. Могу я присесть? — говорю по возможности ласково и, не получив не то, что ответа, даже реакции, сажусь. — Как Вам тут? Бабушке нужен уход… переживаю. Вас не обижают?

Кажется, будто на лице старушки появляется ухмылка, но рассмотреть не успеваю, к нам подходит администратор и Валя.

— Она не разговаривает, — тактично шепчет мне на ухо женщина. — Уже много лет.

— По состоянию здоровья? — хмурюсь, а женщина тушуется и бегает взглядом.

— Нет, — все-таки отвечает. — Скорее, какая-то душевная травма, что-то случилось дома и…

— И после этого Вы продолжите утверждать, что тут грамотный психолог?

— Бездарь, — неожиданно говорит Елизавета Андреевна, продолжая смотреть прямо перед собой.

Невзгодов хрюкает, я недовольно поджимаю губы, а администратор заметно краснеет.

— Обсудим скидки, — Невзгодов невежливо утаскивает ее подальше, а я разворачиваюсь к Школьниковой.

— Меня зовут Виктория, — представляюсь, решив не ходить вокруг да около. — Сестра Андрея.

— Вы похожи, — медленно моргает старушка.

— Вам рассказали о Марине?

— Да.

— Кто?

— Внук.

— Что конкретно?

Она поворачивает голову и довольно долго разглядывает мое лицо.

— Уезжай, — произносит тихо. — Так далеко, как только сможешь.

— А Вы, видно, всю жизнь хотите провести за забором? — надменно закатываю глаза. — Прям вижу, как Вы наслаждаетесь. — Старушка приподнимает брови, а я закрепляю успех: — Я знаю о квартире. И она пустует. Не обещаю, что не нагряну однажды сама, но… вряд ли Вас будут искать, раз запихнули сюда.

— Меня никто не держит, Виктория. Я могу уйти хоть сегодня.

— Было бы куда, да?

— Куда, зачем… все это уже неважно.

— Расскажите все, что знаете и я обеспечу Вас жильем и стимулом для жизни.

— Нет, — отрезает и снова отворачивается. — Уходи.

— Отлично. Поговорю с Васей.

Я поднимаюсь, а она хватает меня за руку и испуганно смотрит снизу вверх.

— Нет, не надо, не общайся с ним. Уезжай, послушай старуху. Уезжай, пока не поздно!

— Андрею и Марине Вы то же самое посоветовали?

— Да что за наказание! — всплескивает руками старушка. — Сядь.

— Вам тяжело угодить, — иронизирую, плюхаясь обратно и встречаюсь с ее недовольным взглядом. — Я все равно все выясню. С Вашей помощью или нет.

— Я воспитала монстра, — проговаривает отстраненно, снова отворачиваясь. — Жадного беспринципного и бездушного монстра. Надеюсь, я проживу еще долгие годы. Я выбирала для себя самую дорогую тюрьму.

— Так, ладно, переезд Вам неинтересен, — говорю быстро, чувствуя, как время утекает сквозь пальцы и скоро меня попросят на выход. — Как насчет того, чтобы уберечь мою голову?

— Уезжай, — повторяет, нахмурившись и повернувшись ко мне.

— Нет.

— Настырная, — злится и теребит платочек в руке. — Я случайно услышала разговор. Сын велел устроить так, чтобы Мариночка не смогла иметь детей. На время. Кричал на Васю, что либо он все сделает, либо он разберется по-своему. Мол, ему не нужен внук от дворовой шпаны. Увидел меня и пригрозил, что, если я хоть слово скажу, он убьет Андрюшу. И я замолчала. Замолчала! — выкрикивает и морщится. Вытирает пот со лба и прикрывает глаза. — Закрылась здесь. Закрылась и молчала. Но они поняли, не знаю как. Приезжали, задавали вопросы. И до этого приезжали, раз в неделю, я всегда хорошо относилась к Андрею, поэтому ничего не рассказала. Пока они не сообщили, что Марина опять забеременела. И тогда я велела им уезжать. Помогла с жильем, у меня были сбережения… А потом эта авария, Мариночка пропала… Уезжай, Виктория. Уезжай, Богом молю! Погубит, всех погубит. Никого не пощадит. Детей своих не щадил, тебя и подавно. Он любит только деньги. И это моя вина. Уезжай.

Окидываю взглядом ухоженную территорию с обилием цветов, кольца на ее пальцах, подвеску, серьги, дорогую стильную одежду, молодых санитаров, с улыбками бегающих с подносами с напитками, таблетками и закусками. Встаю и ухожу, не прощаясь.

— Мне тут не нравится, — сообщаю администратору и Вале, присевшему ей на уши.

— Что? Но почему? У нас прекрасные условия!

— Люди тут… — подбираю слово, подняв взгляд к потолку, а потом плюю на все и добавляю, как думаю: — Говно.

Уходим быстро, пока администратор от возмущения хватает ртом воздух.

— Не удивлюсь, если Марина приемная, — шиплю раздраженно, плюхаясь в машину.

— Точно нет. После обнаружения останков сравнивали ДНК с ДНК ее отца.

— Значит, она в мать, земля ей пухом. И я бы тоже лучше сдохла и отдала своего ребенка в чужие руки, чем позволила воспитывать его вот таким вот родственничкам!

— Предложил бы выпить, но…

— Я так зла! — вскрикиваю, а из глаз брызгают слезы.

Рычу, сжав кулаки, плачу и смертельно хочу что-нибудь разрушить. Например, свою жизнь, набросившись на Школьникова с кулаками.

— Это он! Он убил брата, я уверена!

— Младший или старший?

— Плевать! Оба! — кричу от бессилия. — Оба! Ненавижу! Ненавижу!!!