Подумав, отказался, не нужно тут прогрессорствовать, местная молодежь легко может понять возможность халявных денег. Решаю закатить его в подъезд, и так с ним и поднимаюсь до третьего этажа. Звоню в дверь, открывает Олег-младший.

– Привет, – киваю ему, – Аленка дома?

Он молча освобождает проход.

– Кто там? – кричит вчерашняя больная.

– Жених, – буркает брательник.

Я так понимаю, отца и матери дома нет, на работе.

– Ой, Толя, – обнимает меня Фаранова в самовязаном длинном свитере. – Я так рада, что ты не утонул!

– А я-то как рад, – поддерживаю ее настроение.

– И не жених вовсе! – кричит Аленка брату. – Нужна я ему, он там в городе пучок таких найдет.

– Ты такая одна, да и сама увидишь, через годик за тобой столько ухажеров бегать станет!

– Ай, нужны они мне сто лет. Пошли чай пить, расскажешь, что там вчера было.

Чаек да с малиной идет хорошо. Аленка болтает без умолку обо всем – что отец приехал ночью и пьяный, краску пока не отвезли, но отвезут, что самой Аленке ставили банки и теперь там наверняка страшные синяки.

– Покажь? – я слушаю и поддакиваю в нужных местах.

– Дурак, да? Как я покажу, они на спине? – возмутилась рассказчица. – Олег дома же.

– А… – тяну я, удивляясь ее логике, мол, помеха только одна – брат-свидетель, а так показала бы.

Аленка и сама поняла двусмысленность своей фразы и покраснела, хотя и поправляться не стала. А я не стал педалировать тему, так как особого влечения к девушке не испытывал, по крайней мере к ней теперешней. Сейчас она, скорее, красивая кукла. Тем более появился повод пошутить, когда Аленка сказала:

– Папа сегодня до обеда работает, придет пораньше.

– А мы же ничего такого не делаем, – вспомнил шутку я.

– Ну да, да, – рассеянно кивнула она.

– А времени остается все меньше и меньше? – продолжаю я.

– Ну да, да… Что? Штыба, вот ты наглый какой!

– Что я сказал? – фальшиво удивляюсь я.

– Ты про что сказал? Про поцелуи или чего похуже? – попыталась нахмуриться она.

– Ален, какие поцелуи? А что может быть хуже поцелуев? Ладно, не отвечай. Я не про то. Но ход твоих мыслей мне нравится.

Аленка заливается звонким колокольчиком и говорит:

– Знал бы ты, что мне мама рассказывала вчера. Мол, дружить с тобой можно, а вот позволять тебе давать волю рукам – нет. Она вроде и врач-педиатр, а с формулировками не справилась.

– Родители бывают такие, – серьезно киваю я. – Но твои тебе точно не враги, слушай их. Мой тебе совет.

– Ой, Штыба, не будь таким скучным! А ты точно решил уехать?

Мы еще поболтали немного, и я засобирался домой, чтобы не столкнуться с похмельным дядей Мишей. За время чаепития мой мопед не украли, но рядом на лестничной клетке уже стояла типичная такая советская бабулька, которая, завидев меня, тут же высказала всю правду-матку обо мне. Я, как человек опытный, знал все, что она еще скажет, и, не слушая и тем более не вступая в споры, качу свою технику по ступеням вниз.

Обратно еду мимо тех же луж и тех же пацанов на плотах. И такое желание самому залезть на такой вот самодельный плот и, отталкиваясь штакетинами, изображать из себя великого кормчего. Но справился. Гормоны, что ли?

По приезде домой рассказываю бабуле детали своей встречи в райкоме комсомола, про дорогу, про дождь и прочее.

– Не сдашь, – коротко резюмирует бабушка, имея в виду экзамен, и тут же, себе противореча, добавляет: – Надо за билетами ехать, может уже не быть. Собирайся, поедем на станцию.

Станций у нас рядом было две, одна в районном пункте, вторая небольшая в районе ГРЭС. Поехали, само собой разумеется, в маленькую. До этого долго ждали автобус, который оказался забитым пассажирами до отказа. Автобусы сейчас ходят не по расписанию и редко, вот и набивается в них народ. Сидячих мест не было, но для бабули нашли, я же стоял между сумкой с овощами и клеткой с кроликами. Автобус ехал по всем населенным пунктам, так сказать, был экскурсионный. Доехали почти целые и идем прямиком через ж/д пути к пункту продажи билетов – одноэтажному зданию, больше похожему на деревянный сортир, типа «Мэ-и-Жо». Ах да, на станции стояли вагоны с углем, и обходить их было далеко и долго, так мы пролезли под ними – обычное дело, хотя, конечно, локомотива было не видно. В кассе нас ждал облом. От Ростова до Красноярска поезд идет четыре дня, вроде нормально – сел и доехал, но нет билетов на нужную дату! Что поделать – сезон отпусков. Только купе в наличии, а оплатят мне его или нет, неизвестно. Серега намекал на плацкарту. Разница в цене приличная – вместо тридцати пяти рублей почти полтинник. Но бабушка решительно достает завязанный в платок старомодный кошель, расшитый бисером, и вынимает две двадцатипятирублевки!

– Поезд триста двадцать пятый, вагон восемь, место семнадцать нижнее, в середине вагона, отправление двадцать седьмого июля в четырнадцать часов десять минут московского, прибытие тридцать первого июля в девять часов ровно, тоже московского, – зачитала голосом регистраторши из загса кассирша.

Может, на самолете лучше? Помнится, из Новосибирска летал рублей за шестьдесят до Москвы.

– Спасибо, бабуля! Я отдам, – обещаю я на полном серьезе.

– Да что уже теперь, купили и купили, могло и этих не быть, – машет рукой старушка.

Дальше часовое ожидание автобуса обратно, на этот раз стоять пришлось обоим, кругом одни старухи и старики, некому уступить место. И все с сумками! Приехали вовремя – как раз привели корову. Дома уже был батя. Трезвый, кстати.

– Куда это вы мотались? – мрачно спросил он.

– Сыну твоему билет покупали, уезжает он в конце июля на учебу, – пояснила бабка, ожидая дальнейших расспросов.

Но их не последовало. То ли батя решил, что я в техан еду рядом с домом, то ли ему неинтересно. Эх, батя, батя.

Иду утром за хлебом. Его выпекают несколько раз в день, и пекарня находится как раз напротив моей калитки. По этой причине выхожу налегке – рубашка, кеды, трико не самого целого вида. Навстречу мне идут три молодых парня расхристанной внешности и явно с похмела. Возраста все около двадцати лет, каждый на полголовы выше меня. К слову, свой рост я измерил, и он пока сто шестьдесят восемь сантиметров.

– Штыба, куда пропал? Идешь куда? К нам, может? – невежливо хватает один из них меня за рукав.

– За хлебом иду, – отвечаю я, одновременно вспоминая, отчего мне их физиономии кажутся знакомыми.

– Это ты молодец, а вот что наш уговор забыл, это проблема, – тянет на блатной манер тот же самый «рукастый» парень.

– Нет у меня проблем и договоров у нас нет, – отвечаю уверенно и вспоминаю, что, оказывается, есть.

Около месяца назад, да вот перед самыми праздниками, я в компании с этими личностями подломил кладовку в Доме культуры, ну, он еще у нас как кинотеатр используется и как танцплощадка.

Вынесли мы усилок, колонки, магнитофон и так, по мелочи. Мне, вернее Толику, тогда очень хотелось начать уголовную карьеру, так что я был рад, когда меня запрягли припрятать украденное. Спрятал я его в чужом гараже, от которого у меня был ключ. Хозяин не навещал его по полгода, да и ценного там ничего не было – так, небольшой деревянный сарайчик в ряду других таких же. Я выбрал его из-за близости к месту преступления. И надо же такому случиться, буквально на следующий день хозяин заявился в свой гаражик, увидел кучу украденного добра и вызвал ментов. Украденное вернулось в клуб, а я стал должен этим типам. Выставили мне предъяву аж на пятьсот рублей, сумма неподъемная для школьника. И до того, как я попал в тело Толика, тот уже успел пообещать расплатиться с ними бабкиной винтовкой или орденами. Ипаный идиот! Винтовка для бабки больше значит, чем все ее остальные ценности. А ордена Толик за большие ценности не считал. Тут на Девятое мая полно стариков, у которых ордена всю грудь завешивали. Не понимал он разницы между боевыми и юбилейными. Все это всплыло в памяти за секунду, еще пару секунд я тормозил. Этой заминки хватило, чтобы шпана перешла к угрозам.