Удовлетворенно откидываюсь назад. Не потерять тетрадку бы. Прячу ее под коврик. Судя по количеству пыли под ним, это вполне надежное место, тем более убираюсь в своей комнате я сам.

Утром в новом костюме иду в школу. Настроение приподнятое. С собой ничего нет, даже сменки, а дневники мы еще вчера сдали нашему классному руководителю. По-советски украшенный спортзал намекал на торжественность, а меня так не впечатлил – одни лозунги из украшений. Последний звонок обычно для десятиклассников после экзаменов, но сегодня общешкольное собрание, оно же для всех, кроме восьмых и десятых классов, последнее.

После речи директора первым вызвали меня. Наградили двумя грамотами, одна от райкома комсомола, вторая от школы за доблесть на пожаре. Да, да, я не шучу, так именно и написано в грамоте – доблесть. Народ, в основном мои однокашники, малость офигел от моего героизма, остальным было все равно – меня в школе плохо знали, не звезда я. Потом всех отправили по своим классам для озвучивания оценок за год. Нам пока оценки не говорили, а лишь зачитали ведомости, у кого что выходит, ну и раздали дневники, оценки там стояли карандашом. Собрали два класса вместе и зачитали общую информацию, в том числе и по экзаменам. Со следующего года девятый класс останется один, человек пятнадцать из сорока закончат обучение на восьми классах.

На классном часе прощаюсь с друзьями, хотя смысла в этом нет – еще экзамены же, да и мало кто сразу уедет летом. Смотрю в свой дневник – чуда не случилось, одни трояки почти. Хотя четверка по труду – явно свежий подгон за пожар. Как же так, вы спросите, ведь в ведомостях тройки по всем четвертям? Да подправили уже все, комар носа не подточит, а дневники не хранят в школе. Итого, четыре четверки – черчение, изо, трудовое обучение и физическая культура. Поведение удовлетворительное. Тройки по русскому языку, литературе, алгебре, геометрии, истории, основам советского государства и права, географии, физике, химии, биологии, иностранному языку и музыке. А ведь ни одного урока по иностранному языку и не было у меня в новом теле. Я бы блеснул знаниями, ведь и немецкий, и английский у меня на хорошем уровне. Нет, может, каких советских хитростей я и не знаю и последних инструкций ВЦСПС не читал, но понимать иностранную речь и говорить могу уверенно. Ладно, что выросло, то выросло.

Эта мысль запала в голову, и, придя домой, я стал записывать свои навыки и знания, кроме языков. Бокс, борьба вольная – первый разряд, шахматы – третий разряд, навыки программирования, уж «бейсик» и «фортран» для меня – раз плюнуть, тем более языки простые. Более зрелые, вроде «паскаля» или Си++, знаю уже похуже, но уверен, могу кое-что. Навыки бывалого таежника – приходилось и на снегу ночевать, вернее, на лапах еловых, немного рыбачил, да это ерунда. Ох ты батюшки! В голове куча сюжетов книг и фильмов, знаю, что выстрелит. Вообще не писал про это, да тут и недели мало все описать. Будь что будет, пусть в голове хранится. Анекдоты, приколы, шутки? Мелочовка.

Завтра уже начинаются консультации к экзаменам, правда они не обязательны, и я на них ходить не буду. Первый экзамен пройдет четвертого июня – русский язык.

Утром меня разбудил не петух, а ор бати – с кем-то он там на улице ругался.

– Ба, а с кем он там? – спрашиваю у уже хозяйничающей старушки.

– Друг из тюрьмы вышел, приперся к нам пожить, – поясняет она и добавляет: – Да не пущу я его, хватит и одного алкаша в доме.

Выхожу во двор, осторожно выглядываю на улицу через калитку и вижу расхристанного мужика, уже датого, ростом с отца, но худее.

– Валера, ты меня знаешь, и я тебя прошу – месячишко перекантуюсь, – пытался уговорить он.

– Тьфу, алкаш, – сказал батя, наконец зайдя в дом и, увидев мое невысказанное замечание, мол «сам такой», добавил: – Я хоть веду себя прилично.

Дзинь! Разбилось окно в сенях. Этот гад камень бросил, да так удачно!

– Урою щас, – недоуменно произнес отец и рывком выскочил на улицу.

Урывать не было никакой надобности – бывший сиделец сам упал и расфигачил себе рожу о камни. Да что же такое! Деревня во всей своей красе.

Отец умотал на работу, его потенциальный собутыльник – искать себе приключения, а я решил прокатиться до Галины. Она работала в садике поварихой, что очень удобно – и дочка при ней, и сама там столуется, и часа в четыре, после приготовления полдника, уже уходит с работы.

Доехать до Галины не получилось – меня встретила Архарова по дороге. Вернее, я сам ее заметил и лихача сделал круг вокруг нее на одном заднем колесе.

– Толик, привет! А я как раз к тебе иду домой! – изумила меня до остолбенения Верка.

– И зачем? – лихорадочно ворочая версии в башке, тупо спросил я.

– Вот хочу тебя к себе в гости позвать! – радостно сообщила мне она, увеличив количество версий вдвое.

– Да? – мой голос дал петуха.

– Ты не так понял, родителей дома нет…

– Я согласен! – сглатываю слюну, ведь у Верки не был в гостях ни я в своем прошлом теле, ни Штыба тем более.

– Дурак! На что согласен? Я еще ничего не сказала! Может, я тебя хочу ноги заставить себе массажировать.

– Вера! Я и это умею, – немного краснея, сообщаю бывшей однокласснице.

– В «мафию» играть я тебя зову! Озабоченный! – обозлилась Верка.

– Я так и понял! Просто массаж ног не помешает игре, – остывая, сообщаю я, а сам думаю: «И на фига мне это? Ведь Галка точно даст, а Верка – точно нет». Это Толик, сука!

– К одиннадцати приходи, бухло не тащи, родители потом мне голову оторвут, – почти сердито произнесла девушка.

– К одиннадцати? Ну, не знаю. А кто еще будет?

– Кто будет, тот будет, – туманно поясняет Архарова. – А чего «не знаю»?

– Поздно уже! Одиннадцать вечера, – шучу я, и шутка доходит.

– Дурачок, одиннадцать утра! – смеется она. – А ты куда в такую рань?

– Я, Вер, по бабам хотел, но теперь обломлюсь.

– Сам решай, а насчет обломлюсь – это верняк. И чего я к тебе такая добрая стала?

– Я обаятельный!

– Что есть, то есть, – задумчиво произнесла Архарова, взметнула короткой юбкой, развернулась на сто восемьдесят градусов и, покачивая бедрами, как модель, пошла домой.

«Хороша Маша, но не наша!» – подумал я и тоже поехал домой.

– Толик, хорошо, что ты вернулся. Покорми поросят, там на печке варево, а мне уйти надо, – попросила бабушка.

– А куда ты? – промежду прочим спросил я, хватая с тарелки только что испеченный оладушек.

– На кладбище, – буднично произнесла бабуля, а я поперхнулся чаем.

– Рано еще тебе! – попытался пошутить я.

– Могилку дочки прибрать надо, – не приняла шутки она.

– Так были в апреле вроде.

– Там уже заросли, сам знаешь, как у нас все по весне цветет.

Мне стало стыдно. Мама, хоть и не родная мне, получается, а все же мама. Даю себе слово зайти самому на кладбище и навести порядок на могилке мужской рукой.

До одиннадцати еще полно времени, и я занимаюсь хозяйством. Покормил свиней, потом поросят. Кормили мы их от души, то есть досыта, и приходилось постоянно чистить кормушки. Поросята, сволочи такие, старую еду жрать не будут, если есть новая. Управился минут за тридцать – дело привычно, часто помогаю бабке. Зачем она их растит? Да на продажу, мяса нам хватает, в отличие от других граждан страны.

Бабка вернулась вовремя, и я собираюсь к Верке. Надел, конечно, свой модный спортивный костюм. Поднимаюсь на второй этаж панельной пятиэтажки и стучусь в обитую дерматином дверь, звонок почему-то не работает. Открывает дверь рослая хорошистка из нашего класса – Наташка Пилипенко. Она тоже из Веркиной команды и выполняет все ее мелкие и не очень поручения.

– А, Штыба, это ты, – вяло произносит она. – Только что тебя вспоминали. Ну, заходи.

У Верки отличная по советским меркам трешка. Батя у нее из милиции, но сейчас он с ними не живет, а заканчивает какую-то академию в Москве. Если ее не закончить, то потолок звания будет полковник, и то на дембель. Мама Веры тоже не простая домохозяйка, а начальник базы снабжения, а это, я вам скажу, связи как у генерала. Еще ездят по стране «толкачи», которые заняты поиском нужного дефицита, и Веркина мама для них очень полезный человек. В доме от этого налаживания связей полно дефицита. Зайдя в зал, увидел, что народу собралось уже прилично, а на столе стояла большая чашка с клубникой, уже наполовину опустошенная.