Возбужденный такими алчными мыслями уснул поздно, но проспать не дала бабуля, которая будить умела не хуже нашего петуха. Надеваю новую рубаху и новые брюки – пора выглядеть прилично.

В классе меня радушно встретили позавчерашние гости.

– Штыба, как сам? – облапил меня Горин, не иначе обласканный Веркой.

Я подсел к Похабу.

– Ну, колись, как вам бражка зашла? – ехидно уточняю у кореша.

– Да ну ее! Мы пить не смогли. Я отлил батиного самогона – нормально зашло.

– Высекли уже? – якобы сочувственно спросил я, зная его отца и мать.

– Я долил в бутыль воды, никто и не заметит, – гордо сказал выпивоха.

– Смотри, так часто не делай, а то поймет отец, что градус ниже стал.

На переменке ко мне подошел разобиженный Складнев и начал выговаривать, что я его не позвал на днюху.

– Треплешься много, – осадил я приятеля.

Сижу на большой перемене и наслаждаюсь жидким чаем с горячими булочками с повидлом. Я доволен жизнью и собой. Мои друзья уже ушли из столовки, а я не тороплюсь. Тут ко мне подсаживается наш комсорг Зиночка.

– Штыба, твое предложение принято, – фамильярно начала она. – Комитет комсомола школы принял решение наградить тебя почетной грамотой!

– А не слишком жирно? – попытался подколоть ее я.

– Цени! Это мое решение! Повесишь потом дома на стенку, дети будут смотреть и спрашивать, – окончательно рассмешила меня комсомолка, и я чуть не поперхнулся чаем.

– Чего смешного?

– Да детей своих представил, – отмазался я.

Ага, будут смотреть и спрашивать, а чё это за фигня такая – комсомол? Жаль, не помню, когда ВЛКСМ развалился, после ГКЧП вроде. А вот куда имущество делось этой организации и деньги – это вопрос.

– Завтра последние классные часы пройдут, будут из райкома комсомола, не опаздывай и выгляди опрятно, ну вот как сейчас хотя бы, – польстила мне Зиночка.

Вот же зараза. Да шут с ней. Несмотря на завтрашний последний звонок, у нас экзамены будут только в июне, уже висит расписание, и последний из них – алгебра письменно – десятого числа. А в среду у нас классный час с оглашением оценок, а потом торжественное вручение аттестата. Перед уходом с урока ко мне подошла Фаранова и попросила отойти.

– Олежку-старшего батя вчера наказал, меня тоже дышать заставлял. Ты, если он подойдет к тебе, говори, мол, не знаешь ничего, пили только газировку, – попросила она.

– Да ради бога, это и в моих интересах тоже, – пообещал я.

– Какого бога? Ты что, верующий? Ты же комсомолец! – удивилось небесное малолетнее создание.

Я хотел уже опять пошутить, но увидел, как дым повалил из закрытого помещения кабинета труда.

«А вот и пожар подоспел!» – подумал я, уже начиная действовать.

Ногой открываю дверь кабинета труда, которая оказалась не заперта, и вижу очумелого трудовика, пытающегося залить водой место возгорания, которое оказалось под потолком в распределительной электрической коробке. Ой, идиот!

– Стоп! Нельзя тушить водой электричество, – ору ему и выскакиваю обратно в коридор.

Щиток с автоматами рядом, и я выключаю сразу все, не желая разбираться, какой отвечает за кабинет труда. Далее по заранее обдуманной схеме – на пожарную лестницу, хватаю огнетушитель, хвала богам, у Николая Николаевича тут все в порядке. Бегу с тяжелым цилиндром в кабинет и вижу, что трудовик все-таки залил водой место возгорания. Ничего не коротнуло из-за моих действий, но огонь уже охватил часть декоративной отделки деревом стен и потолка. Включаю струю и опустошаю флакон, заливая пожар. За этим меня и застает директор, слоном ворвавшийся на место катастрофы.

После пары минут выговора трудовику Сусане, высказанных в основном с применением нецензурной лексики, а кое-где и сплошняком, без вкраплений, на чистом русском матерном, директор обратил взор на меня.

– Штыба, ты как тут?

– Нормально, стою, с Аленкой разговариваю, вижу дым, забегаю, а тут замыкание, пришлось свет выключить.

– А водой зачем залил? – спросил директор.

– Это я тушил, – гордо сказал Сусана. – А чем его? Дерево уже загорелось.

Николай Николаевич горестно вздохнул и показал мне глазами на трудовика, мол, смотри, с каким идиотом работать приходится.

– И это, Штыба… – он доверительно вполголоса говорит мне. – Сегодня отец Фарановой приходил, ты бы там с ней поаккуратнее был. Я за тебя поручился, мол, парень с головой.

– Да вы что, Николай Николаевич. Мы просто общаемся, да и уезжаю я.

– Ну ты понял! Иди, я этого деятеля еще потерзаю, – вытолкал меня в коридор он.

– Ну, что там? – с жаром спросила упомянутая Аленка.

– Ерунда, пожар потушил! Э-э-э! Куда лезешь? – заорал я на паренька, копавшегося в щитке, не иначе по чьему-то поручению.

– Слушай, Толик, а ты и вправду верующий? Или так сказал? – неожиданно спросила Аленка.

Хм, ну у нее и вопросы. Зачем ей?

– Правда, мама меня и крестила, – вспоминаю прошлое Толика. – И крестик дома есть.

– Я тоже! И у меня крестик есть! Я его не всегда ношу, но тебе скажу, – несколько сумбурно, запнувшись, призналась она. – Хочешь покажу?

– Покажи, – соглашаюсь с ней, думая: и на фига мне эта ее откровенность?

Аленка потянула меня на пожарную лестницу, ведущую на второй этаж, она обычно закрыта, и свидетелей сверху не приходится ожидать. Аленка расстегивает блузку, пару пуговок всего, и вытаскивает старинный серебряный крестик приличного размера.

– Вот, от бабушки достался, она меня тоже крестила.

Я с интересом заглядываю в расстегнутую блузку и обнаруживаю там грудь в бюстгальтере, может, уже и не нулевого, но и не первого размера.

– Толик! Ты куда смотришь? – возмущается Аленка, но блузку не застегивает и крестик не прячет. – У меня очень маленькая грудь.

Я хотел было сказать, что вырастет, а потом вспомнил, что нет, не вырастет и в восемнадцать, да и еще ранняя смерть у нее! Жить ей осталось лет пять, так как одноклассницу похоронили перед самым моим приходом из армии. Ничего, решил я для себя, попробую ее спасти, хотя и трудно это будет – она почти сразу после школы выскочит замуж и родит девочку, а муж, думаю, не сильно рад будет советам чужого мужика.

Мы попрощались, и я пошел домой, хотя Аленка намекала на «проводить». Дома решил подойти серьезно ко вчерашним мыслям, по-взрослому. Мозги наконец встали на место, и Толик уехал вглубь, а на первое место стало выходить мое взрослое сознание. Взял тетрадку и ручку и стал вспоминать все, что помню из будущего.

Землетрясения:

Спитак – декабрь восемьдесят восьмого.

Нефтегорск – двадцать восьмое мая девяносто пятого года. Дату помню точно, у первой жены там мама жила, которая хоть и не погибла, но пострадала.

Япония – вроде две тысячи одиннадцатый год. Ездил отдыхать в это время с семьей в июне на Черное море, а само землетрясение было весной, плюс там цунами было еще.

Гаити – не помню, но было сильное. И до японского в Индийском океане также было, смотрел фильм про него, дату не помню.

Другие катастрофы:

Чернобыль – весна восемьдесят шестого.

Саяно-Шушенская ГЭС – в районе две тысячи десятого.

Поезд взорвался из-за загазованности в результате прорыва газопровода в районе Башкирии – вроде до девяностого года. Там есть ориентир – за год ровно до этого взрыва был подрыв взрывчатки под Арзамасом, тоже на ж/д. Судя по тому, что я был в армии, дело было в 1988 или 1989 год.

Орлеан топило сильно в Штатах. Дату не помню.

Все. Ничего больше не выдавил из себя. И что? Напишу я японцам или американцам, мол, спасайтесь. Мне поверят? Пустая информация в основном – землетрясений не предотвратить. Дальше занялся политикой. Игры Доброй воли в восемьдесят шестом, ГКЧП в девяносто первом, распад СССР и так, по мелочи. Потом спортивные соревнования. Футбол помню отлично. Бокс, борьбу и прочие единоборства – фрагментно. Но все записываю.

Уверен был, что помню многое, а оказалось, что нет. «Может, все мои знания в башку к Толику не влезли?» – приходит ко мне бредовая мысль. Потом стал записывать бизнес-идеи и, дойдя до две тысячи десятого, бросил это дело. Там все ясно – купить по десять центов, продать по двадцать тысяч в конце семнадцатого, или еще дороже, но позже. Никакой бизнес такого дохода не даст. Год, когда действовало незабвенное МММ, я помнил примерно – вроде девяносто четвертый, а когда продавать, знал – к середине июля. Я в свое время в феврале купил чуток этих акций, а потом в мае продал и корил себя, что рано это сделал. Акции-то дорожали, но брать боялся заново, понимая, что эту лавочку вот-вот прикроют. Заодно выписал еще несколько компаний, без дат, ну и другие разводы на деньги, вроде как почтовые переводы по списку восьмерым, те еще восьмерым и так далее. Было такое одно время повсеместно. Закончил я персоналиями, тупо записывая на всех, кого вспомнил из политиков и бизнесменов, информацию, ту, что мог вспомнить. Кстати, скоро Рейган станет президентом второй раз, а в следующем году к власти придет Меченый – Горбачев.