— По моим наблюдениям, я знаю совсем немного. Думаю, вам наверняка уже известно намного больше, — осторожно ответил Орочимару. — Единственное, на что я прошу обратить внимание — это на необдуманные поступки, некоторых из ваших учеников.

— Да, не лезь ты ни в свое дело, — пробурчал Джирайя.

— Учитель, — продолжил Орочимару, — они опять вдвоем удумали…

— Ну-ну. — Хирузен поднял трубку, и Орочимару тут же осекся, даже бубнеж Джирайи резко прекратился. — Цунаде, мне рассказали про вашего капитана. И как ты отважно борешься за его жизнь. Это весьма достойный поступок, я бы сказал поступок настоящего ирьенина. Но даже им надо уметь вовремя остановиться.

Щеки от злости тут же вспыхнули — у Цунаде уже не осталось никаких сил выслушивать одно и то же. Она думала уже возразить, но Хирузен вдруг продолжил:

— Эти слова я скажу любому ирьенину, даже своей жене, — он опустился трубку и пронзительно посмотрел на нее, — но не тебе. Ты же Цунаде не любой ирьенин, не так ли?

— О чем вы говорите? — растерялась она.

Хирузен вместо ответа огляделся и трубкой показал на свободный стул в конце шатра. Джирайя тут же подсуетился и поставил его перед ним.

— Бивако не рассказывала тебе, какими потрясающими техниками ирьёниндзюцу обладал твой дед? — спросил Хирузен, присаживаясь напротив нее.

— Нет, — ответила она.

— Наверное, подумала, что тебе рано это знать, но раз такая ситуация. — Он сделал еще одну затяжку, выпустил дым и продолжил: — Ты бы могла попробовать. Клеточный контроль, кажется, эта техника так называлась…

— Простите, Учитель, но не думаю, что у меня что-то получится, — перебила Цунаде, — Быть может, она бы вышла у Наваки, это же ему передалось столько способностей нашего клана. А у меня есть только одна — крушить.

— Разве одна? — удивился Хирузен. — Разве не ты уже несколько суток почти без перерыва используешь ирьёниндзюцу?

— Это совсем другое, — замотала она головой.

— Нет, не другое. Даже моя дорогая жена Бивако не способна на такое, — он ненадолго замолчал, а затем резко спросил: — Где твой кулон?

Цунаде еще больше растерялась, и только когда Джирайя что-то пробурчал про карман жилета, наконец поняла, что хотел от нее Учитель. Она достала из кармана жилета фамильное ожерелье, и Хирузен, зажав трубку в губах, забрал его, положил на свои ладони и принялся задумчиво разглядывать изумрудный камень.

— Почему ты его не носишь? — спросил он.

— Я… — запнулась Цунаде. — Его же носил Наваки, я не могу…

— Тогда почему ты до сих пор лечишь капитана?

Цунаде вздохнула, опустила взгляд и задумалась. Она хотела всего лишь одного, чтобы Дан поскорее очнулся.

— Надень, — произнес Хирузен, она подняла взгляд и увидела, что он тянул к ней ожерелье. Цунаде наклонила голову, и изумрудный камень тяжелым грузом повис на ее шее.

— Что я должна сделать? — спросила она.

— Закрой глаза, — ответил он, пододвинулся поближе, взял ее за ладони и тихо продолжил: — и представь, что ты обычно видишь, когда используешь лечебную чакру. А затем попробуй идти дальше…

Цунаде прикрыла глаза, руки Хирузена приятно грели, и она с уже привычной легкостью зажгла зеленую чакру. Ей никогда не приходилось задумываться, как происходило само лечение, знала только одно — чакра помогает сращивать ткани. Их она сейчас и почувствовала, но дальше… Дальше она ничего не видела, кроме пустоты.

— Не получается, — вздохнула она и открыла глаза.

— Хочешь, я себе что-нибудь порежу? — раздался голос Джирайи из-за спины. — Может быть, тебе так легче будет? — уже более неловко добавил он.

— Цунаде, продолжай, — произнес Хирузен, бросив грозный взгляд на Джирайю.

Она вновь прикрыла глаза, но сколько бы ни пыталась увидеть что-то за пустотой — ничего не выходило. Представляла Дана и его бледное лицо. Думала, как сейчас ему нужна эта техника. Зажигала чакру вновь и вновь, но ничего не видела. От безысходности она уже хотела заплакать, но глаза не открывала…

— Думаю, пора прекращать, — наконец произнес Хирузен. — Мне очень жаль, Цунаде, но пришло время прекращать мучения вашего капитана.

Она не знала, что ответить, только почувствовала, как в груди все сдавило. Посмотрела на Джирайю, тот стоял мрачный и отводил от неё взгляд. Посмотрела на холодное лицо Орочимару и нахмуренного Учителя. Глубоко вздохнула, как учил её Дан, с усилием встала, вышла из шатра на ватных ногах и вернулась к нему в палатку. Сменила ирьенина, села на табуретку перед его постелью и зажгла зеленую чакру… Все были правы: она лечила уже мёртвое тело, и надо было это прекращать. Но она никак не могла отдернуть руку. Хотела, но не могла. Она погрузилась в тяжёлые мысли и потерялась во времени, как вдруг в палатку зашёл Учитель.

— Цунаде, ты как? — спросил он, в ответ она замотала головой, сдерживая слезы. Хирузен аккуратно придвинул к кровати еще одну табуретку, сел, коротко посмотрел Дана, а затем перевел взгляд на Цунаде. — Мне мальчики рассказали, что капитан для тебя стал очень дорогим человеком. Мне жаль, что ты оказалась в такой тяжелой ситуации.

В палатке стало тихо. Цунаде смотрела на свою ладонь, и только сейчас заметила, насколько она научилась хорошо контролировать чакру. Поток шел ровно и беспрерывно. Более того, она могла зажигать чакру только в одной руке, как делала это Бивако.

— Учитель, скажите, пожалуйста, почему вы именно Дана назначали в наш отряд капитаном?

— У меня, к сожалению, нет для тебя красивого ответа. Просто подумал, что молодой шиноби, сможет найти к вам подход. И, кажется, я не ошибся. Смотри: Джирайя победил в сражении, ты стала ирьенином, и даже Орочимару почти не жалуется. — Хирузен улыбнулся. — Так что ваш капитан сделал то, чего я не мог сделать долгие годы. Он заслужил всех почестей, и я бы очень хотел сам поговорить с его семьёй. Она же у него есть?

— Да, есть, — кивнула Цунаде, посмотрев на Дана, и с нежностью улыбнулась. — Он мне иногда про них рассказывал: мама и сестра, они живут в Конохе. Только я бы хотела сама им рассказать, что случилось. Вы можете не отправлять им пока никаких известий?

— Конечно, — согласился Хирузен.

— Но как же им больно будет это услышать. — Цунаде опустила голову и заплакала. Хирузен заботливо приобнял ее. Так она и лежала у него на груди, одной рукой продолжая вливать чакру в Дана. — Вы и вправду думаете, что я должна его отпустить?

— Да, — вздохнул он.

— Мне так жаль… Это же я во всем виновата, Учитель, — она горько заплакала, — и мне так жаль, что у меня ничего не получилось.

— Цунаде, это была всего лишь крошечная надежда. Никто бы не справился.