— Цунаде, прости, но я не знаю. Может быть, поэтому, а может быть мой муж что-то еще придумал. Но ты не спеши расстраиваться, совсем скоро он сам сюда прибудет, и ты у него все спросишь. А сейчас можешь быть свободна.

Бивако улыбнулась и опустила взгляд на бумаги. Цунаде, не желая больше отнимать ее время, вышла из-под шатра, вдохнула полной грудью свежий вечерний воздух и осмотрелась.

Бой закончился еще с утра. В небе сгущались тяжелые тучи. И несмотря на то, что над горизонтом полыхал тревожный желтый закат, на сердце у Цунаде разливался покой. Наконец-то день подошел к концу, и все, за кого она переживала, были живы. Обессиленная Икки спала в госпитале рядом с ранеными. Орочимару ходил между рядами шиноби в поисках чистой воды, чтобы умыться. Дан отчитывался за работу своего отряда, а Джирайя был черт знает где… На этих мыслях Цунаде тяжело вздохнула и услышала, как ее живот громко заурчал.

— Сколько же я не ела? — удивилась она.

Полевую кухню еще не успели организовать, так что пришлось искать свободное место под тентами, где можно было съесть сухой паек и не промокнуть под дождем, который должен был совсем скоро пойти. Она уходила все дальше и дальше от госпиталя, пока на склоне не заметила маленькую палатку. Именно в этот момент из нее выходил шиноби, и внутри, под светом яркой масляной лампы, она увидела человека в кожаном костюме, сидящего на коленях с завязанными за спиной руками. Это был он… Тот самый человек, которого она видела на базе повстанцев, тот самый человек, которого схватил Джирайя, тот самый человек, который начал восстание…

— Это не моё дело, — произнесла она и постаралась сосредоточиться на своем голоде. Но взгляд так и возвращался на палатку, а ощущения — на чакру пленного.

Вдруг резко стемнело и с неба рухнул дождь. Все вокруг засуетились, закрывали голову жилетами, уносили раненых под тенты и собирали воду в железные ведра. А Цунаде неожиданно для себя вспомнила, что такой же холодный дождь шёл в тот самый день, когда она шла по размытой дороге на опознание… И она, как завороженная, подходила все ближе и ближе, насквозь промокнув под дождем. Остановилась недалеко и не могла оторвать взгляд от просвета в палатке, в которой сидел главарь повстанцев. И какое же удовольствие она испытала, когда увидела, насколько тот был сильно избит: синяки, ссадины, кровоподтеки. Наверняка Джирайя бил даже без чакры… И она никак не могла понять, почему этот страшный человек сейчас сидел в тепле и сухости под шатром, когда на улице всех заливало холодным дождем? Почему он дышал вечерним воздухом и полузаплывшим взглядом лагерь Конохи, когда многие не выжили после этого боя, сгорев под золотым огнём? А главное — почему он был жив, а ее брат мертв?

Цунаде знала, что сейчас ей лучше уйти и больше никогда не приближаться к этому месту. Только желание заглянуть в его глаза было настолько велико, что она посмотрела на высокого и худого охранника с черными короткими волосами и подумала, как же от него по-тихому избавиться. Он стоял под небольшим тентом перед входом в палатку, и пока шум дождя ещё не стих, у нее возникла мысль собрать последнюю чакру в ноги и неожиданным рывком его обезвредить. Но все же он был шиноби Конохи. Совесть взяла верх, и она решила действовать по-другому: отдернула мокрую форму, обтерла лицо и уверенно подошла к охраннику, сложив руки на груди.

— Ну, чего ждешь? — требовательно спросила она. — Впусти меня.

— С чего бы? — ответил он, высоко подняв бровь.

— С чего? — возмущённо переспросила Цунаде, показав на повязку ирьенина. — Я ирьенин, меня госпожа Бивако прислала, залечить нашего пленного. — Она косо посмотрела в просвет палатки, уже ближе увидела избитого главаря повстанцев, и внутри от волнения все подскочило. Но ей надо было сохранять спокойствие, так что она сделала глубокий вдох и продолжила: — Ничего себе, как его отделали. Надо же, на что способны ученики Хокаге…

— Цунаде Сенджу, — усмехнулся охранник, — думаете, я вас не узнал?

— Ну да, кто ж меня не знает? — Она издала нервный смешок. — Ну так что, вроде познакомились, теперь пропустишь?

— Приказано: никого без разрешения не впускать.

— Знаешь, меня попросили привести в порядок пленного не просто так. Поговаривают, что сам Хокаге совсем скоро прибудет сюда. И что будет, если он увидит его в таком виде? Конечно, если бы перед тобой стоял какой-нибудь обычный ирьенин, я бы тоже, наверное, не пустила. Но мне-то можно доверять, я все-таки как никак Сенджу…

— Хорошо, я вас пропущу, — улыбнулся он, — но только когда вы принесете письменный приказ.

— Что ж, — вздохнула она, пожав плечами, — как хочешь. Тогда я вернусь к Бивако и попрошу ее оторваться от какой-нибудь важной операции ради тебя. Конечно, быть может, она как раз сейчас спасает твоего друга. Но это же пустяки, правда? Ничего, найдет время пару строчек тебе написать. А может лучше ей и вовсе самой сюда прийти?

Цунаде коротко улыбнулась, сдержав свое недовольство, развернулась и стала отходить от палатки. Сделала несколько шагов и внезапно испытала такое облегчение, как будто тяжелый дорожный мешок сняли с её плеч. Она вспомнила, что хотела поесть, а дальше после небольшого отдыха решила обязательно вернуться в госпиталь лечить раненых. Но этому не суждено было сбыться. Цунаде никогда не узнала, что в тот момент подумал охранник. Испугался ли он появления Бивако, или же посмотрел на избитого пленного и подумал, что Хокаге подумает на него и сделает выговор, или же он доверился Сенджу? Но в тот вечер охранник окликнул ее, а она, почти без сомнений, обернулась.

— Ладно, проходи, — произнес он.

У нее еще был шанс уйти. Но холодный дождь напомнил не только о морге, но и о том обещании, что она дала себе перед тем, как уйти на войну.

— Я обещаю, я отомщу за тебя, — тихо повторила она свои же слова, кивнула охраннику и молча зашла в палатку.

Главарь повстанцев поднял заплывшее от побоев лицо, медленно перевёл взгляд на повязку ирьенина на её плече и неприятно усмехнулся.

— Правду говорят, что Коноха за последнее время стала слишком бесхребетной, — хрипло произнес он на удивление совсем без акцента.

Цунаде ничего не ответила, присела рядом с ним на корточки и поднесла ладони к его лицу. В ладонях слабо загорелась зеленая чакра — все же ей и вправду не помешало бы отдохнуть.

— Если ты не слышал, — твердо произнесла она, — мое имя Цунаде Сенджу.

— О, — протянул он, — сама внучка Первого Хокаге пришла ко мне. И чем же я удостоен такой чести?

Цунаде в ответ лишь поджала губы.

— Рад знакомству, — продолжил он. — Теперь по правилам приличия и я должен представиться, не так ли? Все меня называют Красным Тигром или же Хиньян, что значит господин. Настоящее мое имя тебе никогда не узнать, но можешь быть уверена, что меня назвали в честь пламени солнца и обжигающего ветра…

— Что ж, Тигр, — со злостью проговорила Цунаде, — из-за вашего восстания погиб мой брат.