В движениях девушек пылал призыв, в глазах наблюдающих за ними мужчин — желание, столь явное и осязаемое, что становилось жарко. Звучание барабанов ускорялось, становилось все более отрывистым, ритмичным, и в круг, вышли молодые люди. Тоже босые, с обнажёнными торсами. Их тела были совершенны. Их руки на бедрах девушек— по-хозяйски уверены.

Они кружили, то сближаясь, то слипаясь телами. Их темные силуэты выделялись на фоне пылающих костров, на смуглой коже плясали отблески пламени, а сам танец все больше походил на то, что происходит между мужчиной и женщиной за закрытыми дверями спальни.

И в этом безумии Доминике мерещились янтарный глаза Брейра. Каждый удар, каждая нота били прямо в сердце, заставляя его сжиматься от тоски и желания увидеть, прикоснуться к нему еще хоть раз.

Барабаны резко смолкли, и Ника обнаружила, что сидит, подавшись вперед, едва дыша, жадно всматриваясь в происходящее. Облизав пересохшие от волнения губы, она упала обратно на сиденье, пытаясь перевести дух.

Какой же это танец жизни? Разврат сплошной.

Не в силах больше на это смотреть и справляться со своим собственным дыханием, Доминика извинилась, потихоньку выскользнула из-под лекарского навеса и побрела обратно.

Хватит с нее на сегодня впечатлений. И так теперь не заснуть, после всех этих потрясений, новых знакомств и плясок.

В конце концов, это они варвары, а ей не пристало такими глупостями заниматься.

По дороге Доминика заглянула в шатер, предназначенный для нуждающихся в помощи. Прошлась, ведя пальцами по полочкам со снадобьями, покрутила в руках какие-то приспособления, о назначении которых оставалось только догадываться, а потом устало опустилась на лавочку, возле заваленного бинтами и тряпками стола.

Тошно было, и мысли все настойчивее возвращались в Вейсмор. Приросла она к нему, привыкла. Не хватало лесных просторов и воздуха, наполненного свежестью, старой Нарвы, улыбчивого чуткого Серхана и его непоседливой дочери, веселых воинов, всегда встречающих ее громкими криками. И хозяина Вейсмора не хватало. Как он там? Все еще сидит в подземельях Андера? Или уже набрался сил и вышел? Злился наверное, что сбежала в очередной раз.

Вспомнила, как в янтарных глазах темные вихри закручивались, когда кхассер сердился, и неожиданно для себя разревелась. Горько, отчаянно, чувствуя себя бесконечно несчастной и одинокой.

— Где Дарий? — внезапно в шатер ворвался воин.

Ника с перепугу вскочила на ноги, поспешно размазала слезы по щекам.

— Где-то в лагере.

— Лекарка?

— Да.

И следом второй воин, прижимающий к груди хрупкое тело. Худенькая рука безвольно свисала вниз, и с длинных изящных пальцев капала кровь, оставляя на полу дорожку из алых капель.

Он положил свою бесчувственную ношу на ближайшую койку, а Доминика уже была рядом. Собственные переживания ушли на задний план, осталось лишь желание помочь.

— Что случилось? — спросила, поспешно закатывая рукава.

— Возвращались с обхода. Одинокий валлен, прямо у нее под ногами выпрыгнул, ну и… — вояка обреченно махнул рукой.

— Переверни ее на спину, — подышав на ладони, Ника потянулась к раненой. И замерла, так и не прикоснувшись.

Потому что в этой бледной, едва дышащей девушке она узнала ту, которая с самого начала превратила ее жизнь в Андракисе в ад.

Это была Мойра.

— Что стоишь! — прикрикнул воин, — ты целительница или так просто, посмотреть пришла? Живей давай!

Доминика через силу прикоснулась к своей извечной сопернице. Собрала разорванные линии жизни, восстановила органы, срастила мышцы, наполнила силой, вливая свою собственную. И при этом недоумевала. Почему так вышло, что Мойра использовала свой дар, чтобы причинить вред, а теперь приходится ее лечить?

Десять минут напряженной борьбы, и пациентка расслабилась. Перестала дрожать, вдохнула полной грудью и провалилась в спокойный здоровый сон.

— Все в порядке, жить будет, — произнесла Доминика, вытирая о подол вспотевшие ладони.

— Молодец, — воин опустил тяжелую руку ей на плечо, так что у целительницы чуть не подогнулись и без того ослабшие колени. — оставляю ее вам.

Сказал и ушел, а Ника проводила его взглядом и вздрогнула, только сейчас заметив Дария, который стоял на входе и, сложив руки на груди наблюдал, за ней.

И давно он тут?

— Почему замешкала? — спросил, подходя ближе. Окинул Мойру пристальным взглядом, приложил руку к прохладному лбу, убеждаясь, что с ней все в порядке.

Ника пожала плечами:

— Так вышло.

— Ты не хотела ее лечить, — не спрашивал. Утверждал.

Она раздраженно подняла взгляд к потолку, но Дарий по-прежнему ждал ответа.

— Хорошо. Не хотела. Я ее знаю.

Он только брови поднял, требуя продолжения:

— И она очень нехорошо поступила по отношению ко мне. Из-за нее моя жизнь в Андракисе изначально сложилась не так, как могла бы! Я столько всего натерпелась…

— И что дальше?

— В смысле, что дальше? Она мне жизнь сломала, а я была вынуждена ее лечить! Разве это справедливо?

Задумчиво потирая щеку, Дарий скользил по ней неспешным, будто рассеянным взглядом, под которым с каждой секундой становилось все сложнее держать себя в руках и не краснеть.

— Сложно тебе здесь будет, — наконец выдал главный целитель.

— Это почему? — возмутилась Доминика, — я вылечила ее, справилась.

— Молодец, — сказал он, но почему-то это не прозвучало как похвала, — ты знаешь, что Мойра делает прекрасный морок?

— О, да, — горько рассмеялась Доминика, — У нее талант.

Одно зеленое чудище, усыпанное бородавка чего стоило. Как оно бродило по Вейсмору, хрипело, каркало и распугивало бедных прачек.

— Она помогает разведчикам. Ее магия позволяет незамеченными проскользнуть мимо больших скопищ валленов и вернуться нашим воинам обратно. Живыми. И если бы ты мешкала еще дольше и не вылечила ее, то это была бы потеря для всего лагеря.

Ника насупилась, хмуро глянула на спящую Высшую и отвернулась.

— Не важно, что произошло между вами в прошлом. Теперь вы обе здесь. И в лагере нет разделения на свои-чужие. Как нет места и обидам, и по-детски надутым губам.

— Я не дуюсь, — проворчала Ника, — и задержалась всего на миг…потому что удивилась.

— Удивление тоже придется оставить до лучших времен, потому что иногда все происходит так быстро, что каждый лишний вдох может стоить кому-то жизни, — Дарий поджал губы и горько усмехнулся, — поверь, я это знаю. Каждый, кто здесь живет, это знает. Потому что каждый хоть раз да не справлялся, терял контроль, время, уверенность в своих силах… И ты через это пройдешь.

Доминика упрямо покачала головой.

— Пройдешь, Ника, пройдешь. Может завтра, может через неделю, но это случится, потому что лагерь дает жестокий урок каждому. Кто-то ломается и сбегает, кто-то остается и становится сильнее и мудрее. Как будет с тобой — я не знаю. Просто хочу, чтобы ты запомнила. Мы не воюем друг с другом. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Не осуждаем, не воротим нос. Делаем все, что в наших силах. Там, — он неопределенно махнул рукой, — настоящая опасность. Общий враг, перед лицом которого все равны. Если нападут на тебя — люди без колебаний придут на помощь, и ты должна делать то же самое. Даже если чем-то недовольна или считаешь, что тебя незаслуженно обидели.

— Хорошо, — пробурчала она.

— Ты пока не понимаешь, о чем я говорю, — тяжко вздохнул он, — вернемся к этой теме, когда получишь свой урок.

— Я могу идти? — она гордо расправила плечи.

— Конечно, — Дарий опустился на край пустующей койки, и на какой-то миг показался Доминике прозрачным, бесконечно усталым стариком, — иди.

Она уже отогнула полог, чтобы ступить в ночной сумрак, когда за спиной раздалось:

— Ты хорошо ее вылечила. Молодец. И потенциал у тебя гораздо выше, чем у многих в этом лагере.

— Но?

— Я не стану напрашиваться к тебе в учителя. Просто узнай у других, про рассеивание сил.