— Идем, Ника, — он как-то по-хозяйски, бесцеремонно, но без злого умысла, взял ее за плечи и утянул в узкий проход между адоварами.

Она шла, пытаясь запомнить дорогу, но спустя два десятка поворотов, нескончаемых шатров и проходов, то узких как кишка оленя, то широких и оживленных, поняла, что бесполезно. Что при всем желании ей не удастся найти дорогу обратно, и единственная гарантия ее безопасности — это браслеты, подаренные императором.

Вард уводил ее все дальше и дальше в лагерь, неспешно рассказывая обо всем, что их окружало.

Это шатер разноглазой Валты, которая смотрела за рабами. Это загоны для степных оленей — в такую жару мясо выгоднее хранить в живом теле, там сторожевые псы. Это главная площадь — сердце лагеря, где вечерами полыхают костры до самых небес. Шатер кхассеров, из которого доносились незнакомые голоса.

Лекари были разбросаны по всему лагерю. То тут, то там встречались пятачки, между двумя-тремя шатрами, отмеченными крылатым змеем. Над скромными костерками были подвешены котелки, до краев наполненные бурой, пахучей жижей, в которой Ника без труда узнала отвар из равнинника.

Вард мог оставить ее в любом из этих пятачков, но повел к шатру главного лекаря.

— Вот здесь твои обитают, — произнёс он, указывая на широкий адовар с красным куполом, — иди.

Поблагодарив его, Доминика отправилась дальше одна, но возле самого входа ее одолела робость.

— Иди уже! — зашипела на себя, когда поняла, что уже несколько минут топчется на пороге, не смея перешагнуть через него.

Внутри было на удивление свежо и прохладно, и под покатым сводом неспешно проплывали световые сферы, озаряя скромное помещение.

Кроме двух десятков коек, рабочего стола и плетеных походных сундуков вдоль стен здесь ничего больше не было. И никого. Если не считать одинокого босого мужичка, клубком свернувшегося на одной из лежанок.

— Простите, — начала Доминика, подходя ближе к нему, — я приехала….

В ответ раздался утробный храп и явных аромат вишневой браги.

Мужчина был неопрятен и жутко пьян. Его длинные до плеч волосы покрытые россыпью седины, были начёсаны, пятки — черные и шершавые даже на вид. Темная одежда вся смята и покрыта пятнами — зелеными, бурыми, коричневыми.

— Жуткий какой, — прошептала она, двумя пальцами толкая его в плечо, — проснитесь!

Мужчина лишь громче всхрапнул и попытался перевернуться на другой бок, но запутался в одеяле и едва не свалился на пол.

— Пить меньше надо, — проворчала Доминика, наблюдая за его неуклюжими движениями.

Времени ждать, пока тот проспится и сможет трезво думать, у нее на было. Поэтому, брезгливо сморщив нос, она приложила пальцы к его вискам, сдавила так, что застонал, и одним махом вытянула линии жизни, приводя его в порядок. Только головную боль лечить не стала. Нечего со всякими обормотами цацкаться и жизнь им упрощать! На улице разгар дня, а он лыка не вяжет! Стыдоба.

Мужчина вздрогнул, открыл осоловевшие глаза и зевнул. Потом сел, с хрустом в спине потянулся и, нащупав ногой под койкой стоптанные пыльные сандалии, кое-как заправил в них ступни.

— Новая лекарка? — хрипло спросил он, рассматривая Доминику.

Равнодушный взгляд скользил по чистому походному платьицу, задержался на руках, сжимавших ремень сумки, потом поднялся выше, на ее лицо.

— Да, — немного чопорно произнесла Доминика, — приехала из Андера, по поручению императора. У меня есть сопроводительное письмо.

Она достала из бокового кармана свернутый в несколько раз лист с гербовой печатью Тхе’Маэса и протянула его мужчине. Тот взял, без интереса покрутил его в руках и, даже не открыв, бросил на койку рядом с собой.

— Зовут как?

— Доминика. Можно просто Ника…

— Руку дай, — он протянул ей открытую ладонь и не дождавшись ответа, требовательно поманил пальцами, — давай.

Она с опаской протянула руку и громко ахнула, как на удивление сильные мужские пальцы, сдавили узкую ладонь.

— Что вы…

— Тихо, — цыкнул на нее, прислушиваясь к чему-то, доступному лишь ему, — хм, сильная.

— Я вообще-то Высшая, — фыркнула она, — училась в гимназии Ар-Хол, если вам это о чем-то говорит.

— Сильная, — повторил он, — но пока глупая.

— Да как вы смеете, — возмутилась она, выдергивая руку из его захвата, — я помогать приехала. Людей лечить! А вы меня оскорбляете!

— Даже не думал, — он с кряхтением поднялся с койки, поправил неопрятную рубаху, прошелся пальцами по спутанным грязным волосам, — просто говорю, как есть. Молодая, неопытная еще.

— Между прочим, я много лечила! И ни одного пациента еще не потеряла! — сжав кулаки, сказала она, — всех вылечила. Всех до единого!

От возмущения у нее звенел голос.

— Я же говорю, опыта у тебя нет, — тем временем он взял со стола кувшин и прямо из него, проигнорировав стоящий рядом стакан, сделал несколько жадных глотков, — вот когда он появится, тогда и смотри на меня с осуждением. Если сможешь.

Ника не нашлась, что возразить на эти странные слова. Сердито блеснула синими глазами:

— Мне главный лекарь нужен.

— Вот он я.

Час от часу не легче!

— Я хотела узнать, где могу оставить свои вещи и когда приступать в работе.

Он, не оборачиваясь махнул рукой куда-то в сторону:

— Там шатер, все скажут.

— Но…

— Иди.

Не дождавшись от него больше ни слова, Доминика тиснула кулаки и выскочила на улицу.

Невероятный хам! Даже не представился! И как, скажите на милость, с таким мерзким типом работать?

Продолжая ворчать себе под нос, Доминика обошла полевой лазарет и вывернула к неприметному адовару, распластавшемуся по земле серой непонятной кучей. Изнутри доносились голоса, громкий смех и звон стаканов. Кому-то было весело.

Сил возмущаться уже не было, поэтому она просто отогнула полог и шагнула в спасительную прохладу. Шатер сразу затих, а собравшиеся там люди дружно обернулись к ней.

Ника пробежала взглядом по столу: можжевеловый чай, подносы с фруктами, тарелочки со сладостями и небольшие пиалы с вареньем, при виде которых у Доминики заурчало в животе.

— Добрый день, — скованно произнесла она, получая в ответ настороженный интерес.

— Добрый.

— Я из Андера, по поручению императора. Приехала лечить, у меня есть письмо…

— Ну и черт с ним, с письмом, — отмахнулась румяная женщина, — иди к нам. Голодная небось. Пока из столицы доберешься — сама себя сжуешь.

Лекари бодро раздвинулись, освобождая место на лавке, и Ника опомнится не успела, как уже сидела за столом. В одной руке тяжелая чашка, в другой кусок лепешки, намазанной джемом.

— Я…эээ…

И сказать-то ничего толком не могла, потому что опешила и растерялась.

— Ешь. Сегодня лепешки Бренна пекла, они у нее всегда особенные. Корочка хрустит, а внутри мягкие, как облако. Зовут-то тебя как?

Ника послушно откусила, прожевала, проглотила и, чувствуя себя не в своей тарелке, пробубнила:

— Доминика. Можно просто Ника.

— А меня Опра. Если что обращайся — расскажу, покажу, на путь истинный наставлю.

Остальные тоже представлялись, но она лишь рассеянно улыбалась, перескакивая взглядом с одного улыбающегося лица на другое.

— Мы тут, видишь, чаи гоняем. До ужина еще далеко, а есть жуть как хочется.

— Я вообще-то лечить приехала…

— Некого лечить, — не без гордости сообщила Опра.

— Как некого?

— Вот так. Ночь жаркая выдалась, глаз не смыкали, а сейчас тихо.

— Ну вот…

— Ты расстроилась, что ли, глупая? Радоваться надо.

Да какая там радость?! Ника чувствовала исключительно смятение. Оттого что все здесь было не так, как она себе представляла. Думала, приедет, наденет форму лекаря и будет в лазарете между коек ходить и помогать раненым бедолагам.

А здесь все не так! Неправильно. Главный лекарь — как бродяга подзаборный, его помощники больше не беззаботных сплетников похожи. Никакой серьезности, степенности и такта. Да и койки пустые!