Значит, что-то случилось в короткий промежуток времени, что они не виделись. Бессмертной не давал покоя бокал, выпавший из руки ослабевшей шатенки. Правильно, что она его не касалась, но, возможно, следовало присмотреться к расплескавшемуся содержимому?

Могли ли Дженну отравить?

Это первый вопрос, который задал ей босс. Который она сама себе задавала каждую минуту. В их сфере могло произойти что угодно. Но зачем? Кому это могло понадобиться? Кому могла помешать отзывчивая и незлопамятная девушка?

Мысли путались.

При одном упоминании о Дженне эмоции брали верх, и Николь хотелось рычать от ярости. В апартаментах Райнер, где она нашла временный приют, абсолютно всё напоминало о подруге, и вампиресса металась по комнатам, силясь справиться с тем, что становилось неподконтрольным, ширилось и росло.

Тьма заволакивала взор. Хотелось растерзать всех и каждого, кто смел покуситься на Дженну! На её милую ласковую Дженну, которую она успела полюбить всем сердцем и привязаться почти так же сильно, как… Нет, только его не хватало!

К утру состояние подруги стабилизировалось.

Несмотря на улучшения, к ней никого не пускали весь следующий день.

За ночь Николь так извела себя, что окончательно перестала понимать, где реальность, а где фантазии воспалённого разума, где настоящая она, а где глубинная тёмная сущность, которая претворялась ею.

В связи с этим ранним утром она поставила Барнса в известность, что не явится на работу, поскольку ещё не отошла от шока. Деловой агент попытался возразить, но вампиресса оборвала звонок. В том состоянии, на грани которого она находилась, повседневные проблемы казались всё более незначительными.

За коротким разговором следовал длительный провал.

Когда бессмертная вновь включилась в реальность, тело уже находилось на полпути к центральному госпиталю, куда увезли Дженну. Если это не обманчивый сон, то ей, кажется, пришло сообщение от Дэвида: угроза миновала, и к Райнер разрешили посещения.

Похоже, важная новость вырвала её человеческую часть из сладостного забытья и вынудила вернуться к жизни. Задыхаясь от волнения, Николь бежала по проспекту, и стук каблуков перемежался с оглушительным биением сердца.

Дженна осталась её последним якорем в мире смертных, и вампиресса не могла потерять ещё и подругу. Лишиться человеческих привязанностей приравнивалось к тому, чтобы лишиться себя и обратиться к той, кого Николь боялась даже больше, чем Ханта.

Поскольку охотник, по крайней мере, умел себя контролировать. А она если и могла похвастаться тем же, то давно забыла, как это делается.

В общем, они с Райнер нуждались друг в друге.

Взбежав по ступенькам, Николь ворвалась в приёмную и дрожащим голосом назвала имя подруги. Сама не поверила своему счастью, когда ей назвали нужный ярус и номер палаты.

Вот сейчас, совсем скоро она увидит знакомое лицо, услышит радостный голос и звонкий смех, и затянувшийся кошмар закончится. Она сумеет справиться со зверем, рвущимся на волю, усмирит и запрёт его в глубине груди.

Снова станет собой.

Редкие посетители глазели на всклокоченную бледную девицу с явным неодобрением, и, опомнившись под осуждающими взглядами, вампиресса взяла себя в руки. Пока поднималась в лифте, оправила пальто, перевязала шейный платок, сбившийся набок, заправила волосы за уши.

В длинный светлый коридор вышла куда более степенным шагом, озаботившись покоем остальных пациентов.

Было тихо.

Так неестественно тихо, что каждый шаг вспарывал тишину, словно нож.

Бессмертная балансировала на грани, и все чувства обострились до предела. Стерильные запахи клиники щекотали ноздри, звенящее безмолвие давило на воспалённые мысли, метавшиеся в голове, как обезумевшие.

Николь казалось, что если она сию минуту не увидит Дженну, не убедится, что с девушкой правда всё в порядке, то лишится рассудка.

Один поворот отделял вампирессу от нужной палаты, когда чуткое ухо хищника уловило знакомые интонации. Ненавистный голос — тягучий, томный, капризный — заставил её застыть, как вкопанную, и прислушаться.

Камилла Лемейн.

Николь стиснула зубы, сжала кулаки и бесшумно приблизилась к двери. Это без сомнения была она, но что эгоистичной девице могло понадобиться от Дженны?

— Этого не должно было произойти, — прошептала Камилла. — Ты не должна была пострадать, Райнер, только не ты… Ведь ты единственная, с кем мне нечего делить. Единственная, кого я могу выносить. Как такое могло случиться?!

В голосе Лемейн звучала горечь и злость, но отнюдь не раскаяние.

От удивления Николь раскрыла губы, вслушиваясь в тишину, однако ответа не последовало. Затаив дыхание, заглянула в просвет двери. Подруга лежала с закрытыми глазами и казалась мирно спящей. В руку поверх одеяла бежала капельница.

— Я не хотела причинить тебе зла, — голос брюнетки дрогнул, но она совладала с собой и с бессильной яростью продолжала: — Я всего лишь пыталась избавиться от белобрысой выскочки! Это Николь должна была оказаться на твоём месте!

Соперница говорила что-то ещё, но вампиресса уже не слушала её эгоистичные речи. На глаза обрушилась пелена гнева и заволокла мир алым цветом.

В голове билась единственная судорожная мысль: «Это Камилла отравила Дженну! Пыталась убить меня, но вместо этого из-за неуёмной ненависти пострадал невинный человек!»

Дженна, которая так ждала своего свидания. Возможно, судьбоносного.

Дженна, жизнь которой едва не была разрушена по чужой прихоти!

Не осознавая, что творит, вампиресса вошла в палату и прикрыла дверь. Жаль, ключа в замке не оказалось, но ей и без того хватит времени, чтобы всё выяснить с конкуренткой, которая зашла слишком далеко.

С той, что мучила её и доводила все эти месяцы. С той, что не останавливалась ни перед чем, чтобы заполучить желаемое. То, чего хотели они обе. Камилла вздрогнула и обернулась. В ту же минуту её раскрасневшиеся щёки утратили краски.

— Что ты тут… — успела пискнуть гетера, прежде чем Николь подскочила к ней и схватила за предплечье.

Лемейн даже не попыталась закричать или воспротивиться. Должно быть, суеверный ужас, угадывавшийся по глазам, сдавил ей горло, лишил свободы воли. А может, тому способствовал и нечеловеческий алый оттенок, разлившийся по радужке вампирессы.

— Ты сделала это с ней! — прошипела она, прижав ослабевшую от страха девушку к стенке.

Камилла трепетала в её руках, на угольно-тёмных ресницах собирались слёзы, губы тряслись.

— Говори правду и не вздумай кричать, — приказала бессмертная, бесцеремонно врываясь в сознание уязвимой куртизанки.

Камилла замерла, чёрные глаза остекленели, и, ведомая внушением, она призналась в том, что совершила.

Николь затрясло.

Ненависть захлестнула её, проникла в каждую жилку и клеточку тела, воспламенила кровь. Похолодевшие пальцы со стальной жёсткостью стиснули плечо несостоявшейся убийцы, ломая мелкие косточки.

Лемейн распахнула ресницы, раскрыла губы, но не смогла произнести ни звука.

Красивое лицо гетеры исказило мукой, и зверь, вырываясь на волю, упивался чужими страданиями. Впервые за много месяцев их желания почти совпали: человеческая часть вампирессы жаждала справедливости, животная — расплаты.

Всё смешалось внутри неё, ненависть и отчаяние сплелись в единый тугой клубок, разобраться в котором не представлялось возможным. Райнер спала глубоким сном, сморённая действием восстанавливающих препаратов, и некому было образумить бессмертную.

Николь жаждала расправы.

Желала мести той, что отравляла жизнь ей и всем, кого она любила.

Уступив соблазну, она надавила ногтем в искалеченное место, заставив Камиллу прокусить губу от резкой боли. Рдяная дорожка побежала по подбородку. Вампиресса приблизилась к побелевшему лицу жертвы и слизнула кровь кончиком языка.

Терпкая жидкость пьянила и звала.

Демонически улыбнувшись, она вцепилась в нижнюю губу Лемейн, жестоким поцелуем разрывая чувствительную плоть. Кровь хлынула в рот, и бессмертная зажмурилась от удовольствия.