Интрига дразнила, но вместе с тем и напрягала.

Я не сумел избавиться от подозрений и, воспользовавшись ускорившимся темпом «Танго смерти», увёл партнёршу в стремительную дорожку шагов, вынуждая отвлечься. И когда она поднималась с одного колена, я наконец-то сумел выхватить её глаза.

Выхватить и догадаться.

— Ты?! — выдохнул в лицо леди, вмиг растерявшей всю свою таинственность.

И как я умудрился её не узнать! Даже не знаю, нужно ли больше спать, меньше работать или почаще тр… В общем, завести девушку на постоянной основе.

Потому что не признать в самоуверенной незнакомке Камиллу и воспроизводить с ней камасутру в вертикальном воплощении — это уже перебор. Особенно для меня!

Молодец, Марк, вычеркнул её из жизни, так вычеркнул! Пять баллов!

— Ты и впрямь не узнал меня? — рассмеялась ночная бабочка.

Как символично.

Что за противоречивое создание? То нежный легкомысленный мотылёк, то ядовитая гадюка, пригревшаяся на шее.

— Не злись, Марк, — попросила куртизанка, и, опомнившись, я расслабил пальцы, грозившие оставить синие следы на холёной ладошке. — Я здесь, чтобы извиниться.

— Извиниться? — переспросил, не веря своим ушам.

Чтобы такая гордячка, как Лемейн, перед кем-либо извинялась?..

Я так удивился, что забыл о первом желании оттолкнуть девушку прочь и покинуть паркет. Признаться, он мне осточертел!

— Да. Я прошу прощения за те гадкие слова в Фалконе, — смутившись, произнесла красавица.

Голос брюнетки дрогнул, и ей потребовалась пауза, чтобы совладать с ним.

Я увёл партнёршу в разворот и сменил направление движения, чтобы не столкнуться с наёмником. Стоило бы воспользоваться суматохой и слинять, но Камилла сумела меня заинтриговать.

— Я вспылила и выпалила то, что на самом деле не думаю, — продолжала она, покраснев. — Верность — редкое качество, заслуживающее уважения. Не имеет значения, жив человек или мёртв.

Я приподнял бровь, не найдясь, что сказать.

Может, у неё биполярное расстройство?

Сначала искренний, доверительный разговор после пробежки. Затем ядовитый выпад в «Дэйвиле». Теперь это… Блестящие глаза, которые она наконец решилась на меня поднять, дрожащие губы, словно у испуганного ребёнка.

У меня голова скоро треснет, как перезревшая тыква.

— Ладно, Камилла, проехали, — кивнул, глядя сквозь неё: туда, где Николь, нахмурив прелестное личико, слушала охотника.

О чём вообще они могли говорить?

— Пойми, это ничего не меняет. Мне льстит твоё внимание, но я не могу ответить взаимностью, поскольку увлечён другой женщиной.

— Марк, если бы ты только попытался меня узнать, — вздохнула гетера, прижавшись щекой к моей щеке и обнимая за шею.

Вампиресса права: я избалован вниманием привлекательных женщин — издержки профессии.

— Заглянуть под маску, которую я вынуждена носить для всех остальных. Разглядеть настоящую меня… Признайся, тебя ведь увлёк наш танец? Мы понимаем друг друга с полувзгляда.

— Ты чудесно двигаешься, Камилла, — согласился, подхватив её за талию и поддерживая в подобии перекидного прыжка — элементе эффектном, но опасном в длинной юбке.

Зрители разразились аплодисментами.

— Однако это лишь танец. На который я тебя не приглашал.

Пришлось добавить в голос жёсткости, чтобы вернуть её в реальность. В который раз. Лемейн надула губы и ничего не ответила. Сомневаюсь, что в знак согласия, но я не стал развивать тему.

Тем более что затянувшееся танго подходило к концу, музыка стихала, волна зрителей отхлынула, освобождая пространство для финального акта и последующего поклона.

Отдав инициативу в руки Камиллы, я поймал её под поясницу за миг до того, как она разбила бы затылок о паркет. Мелодия оборвалась. Восстанавливая дыхание после быстрого танца, мы глядели глаза в глаза, растягивая последние мгновения близости.

И всё могло бы закончиться хорошо.

Это была бы красивая точка в наших несложившихся отношениях, но куртизанка пошла дальше. Улыбнулась шальной улыбкой и, сдвинув мою маску в сторону, впилась в губы. Впилась с пронзительной животной страстью, не закрывая глаз, горевших лихорадочным огнём.

Я опешил, пришибленный сильнейшим ощущением дежавю. Отстранился и выпрямился, возвращая маску на место, и, не до конца выйдя из образа, бросил партнёршу под ноги.

Некоторые люди не меняются. Одни используют те же подлые трюки, усыпляя бдительность сладкими речами, другие на это ведутся, хотя пора бы давным-давно утратить веру в человечество.

Избавившись от настойчивой брюнетки, огляделся в поисках Николь, но вампирессы и след простыл. К счастью, в углу паркета вырисовывался Хант, чья издевательская ухмылка радости мне не прибавила.

Мечтая оказаться как можно дальше и от упорной искусительницы, и от самовлюблённого упыря, и от алчущей зрелища толпы, зашагал прочь, надеясь, что наяда не застала страстное завершение нашего танца.

Правда, сдавалось мне, что закон подлости никто не отменял.

Ник нашлась у пруда, в сумраке ночи больше похожего на гладкое вулканическое стекло. Казалось, по нему можно рассекать на коньках, но я знал, что иллюзия обманчива. Во второй половине холодного сезона может быть, но не в начале ноября.

Подруга стояла ко мне спиной на небольшом причале, вдававшемся в водную гладь, и опиралась на кованое ограждение, изображавшее ветви и листья.

Я приблизился к вампирессе, и она чуть повернула голову в сторону, поскольку уже знала, что не одна. Прогнула спину, позволяя прорисоваться изгибам фигуры, будто недостаточно дразнила воображение.

Не сумев отказать себе в соблазне, прошёлся кончиками пальцев по скользящему атласу на пояснице, повторяя изящные очертания. Николь взглянула на меня из-за плеча, такая красивая и далёкая, что кровь закипала в жилах.

— Это ты, — в тихом голосе проскользнули нотки безразличия, словно на моём месте мог оказаться кто угодно.

Лёгкое пренебрежение царапнуло слух, и я изогнул бровь в немом вопросе.

— Прости, я задумалась.

— Ты исчезла с паркета, словно ветром гонимая. Больше ничего не боишься? — бессмертная покачала головой.

Мордочка кошки больше не скрывала лица, и девушка крутила её в руках. Я последовал примеру собеседницы — наедине нам маски ни к чему.

— О чём вы говорили с Хантом?

— Я попыталась выяснить, зачем он отнял мои воспоминания, — она устремила взгляд на противоположный берег озера, где тускнели фонари, а ветер-коллекционер срывал с деревьев последние золотые монетки листвы.

— Но узнала только, что ему нет никакого дела до них, — невесело улыбнулась Ник. — Однако он что-то скрывает, и это тревожит меня. Охотник играет с нами. Почему он так уверен в себе?

— Ты по-прежнему ничего не помнишь? — я облокотился о заграждение спиной к воде, чтобы видеть лицо бессмертной.

Лампы бросали на него тёплые отсветы, смягчая неестественную бледность, ставшую для меня почти привычной.

— Ни намёка, ни единого наития? — погладил подругу по плечу. — Что до преследователя, он с самого начала был на редкость самонадеян.

— Не он один, — усмехнулась вампиресса.

Ладно, туше. Что есть, то есть.

— Нет, — выдохнула печаль, словно сизый дым, и опустила ресницы, — мне даже сны не снятся, и не знаю, снились ли когда-нибудь. В голове сплошное чёрное пятно, словно я вырвана из мира, любого из миров.

Помолчав, Николь обратила на меня взгляд:

— Знаешь, когда Лео отнял твои воспоминания, я ощутила нечто, чего не могу объяснить. Страх и удушающую тревожность, но далёкие, отстранённые, как будто из прошлого. Я переживала не за тебя — хотя за тебя, конечно, тоже — а за себя. Возможно, ту себя, какой была прежде…

Николь растянула губы в неискренней улыбке, словно силилась посмеяться над собой и не могла. Я тоже не находил в её откровении ничего смешного. Помнил, как паршиво ощущать в себе эту пустоту и растерянность.

Вздохнув, обошёл подругу и обнял за плечи, коснулся кончиком носа волос.