— Что ты видишь? — голос Лены-проводника.

— Черную кляксу.

— Поздравляю тебя, это сущность.

— Что за сущность?

— А вот ты и спроси. Спроси: кто ты, зачем пришла? Попроси ее явить лицо.

Хлоя вскрикнула. Перед ней было безобразное, пугающее нечто, такое она видела когда-то в фильмах ужасов для среднего школьного возраста, смотрела с сыном. Перед ней стоял монстр.

— Она пришла, чтобы убить меня.

— Попроси ее уйти.

— Вот так просто?

— Вот так.

Хлоя представила, как монстр берет свои пожитки и выходит за дверь.

— Только вежливо попроси.

Чудище разжало тиски — подобрало щупальца, убрав их от ног Хлои, вытащило что-то круглое из ее головы, сняло скобу с затылка.

— Теперь зови наставника.

Красивый седовласый старец в красном берете шел к ней. Хлоя залюбовалась — он походил на Джорджа Клуни. Она пошла ему навстречу, как вдруг черные кляксы одна за другой, как бешеные летучие мыши, заляпали ей весь экран — если бы экран там был.

— Тут сущности, — сказала Хлоя растерянно.

— Сколько?

— Много.

— У нас больше нет времени говорить с ними. Вежливо выпроводи их за дверь.

Хлоя замешкалась: как это вежливо выпроводить? Может быть, как Федора Егоровна? Вымести? Но это не слишком-то вежливо. Спрашивать у Лены показалось ей глупой затеей. Поэтому она попросила:

— Идите, пожалуйста.

Черная вода потекла на свет.

Клуни приблизился к ней.

— Спроси его, как он будет говорить тебе «да».

— Он будет вскидывать руку.

— Спроси его, как он будет говорить тебе «нет».

— Он будет показывать ладонь.

— Спроси его, в чем твой урок.

Клуни раскрыл свой плащ, как маньяк, и внутри засияла черная пустота.

— Это не наставник. Спроси его, почему он остался, когда все уходили. Ему, что, особое приглашение нужно?

— Он говорит, я Хульдра.

— Чего?

— Он говорит, у меня щель в спине и коровий хвост. И каждый раз, когда кто-то давит на меня, щель растет.

— Уходи оттуда, Анна.

— Я Хлоя.

— Позови наставника.

— Он говорит, я должна уйти в воду, откуда пришла.

— Анна.

— Я Хлоя.

— Беги на свет.

— Он говорит, океан подойдет.

— Где наставник?

— Он идет.

— Как он выглядит?

— Как маленькая девочка. Не ожидала, что наставники могут быть детьми.

— Наставник — необязательно седовласый старец.

— Я поняла.

— Что она говорит?

— Она говорит, мой урок — увидеть себя.

— Попроси ее отвести тебя в корневую жизнь.

Несколько веков на быстрой перемотке. Маленькая заброшенная деревня в Эльзасе. Бедная девушка собирает на стол людям, у которых служит. Тот человек, которому она подает блюда, давеча в коровнике воспользовался ею, и теперь в ней зародилась ненужная жизнь.

— Мать меня не хотела, — говорит Хлоя, и слезы стынут под полотенцем.

— Она передумает.

— Нет.

Хлоя видит, как ее мать — Женевьева — идет в каминную залу, берет раскаленную кочергу и протыкает ею себя. Кровь течет по ногам, длинный стальной прут вонзается в тонкую пульсирующую плоть.

— Она избавилась от меня…

— Не от тебя.

— Как это?

— Ты здесь.

Анна смотрит на кочергу. Анна видит ее длинный острый край — очень рядом, так близко, что ощущает его тепло, но боли нет. Боли нет, потому что кочерга проткнула не ее.

— Это была Хлоя…

— Дай мне поговорить с ней.

— Я здесь.

Когда ты появилась впервые? Мне было, наверное, лет четырнадцать. Моя подруга (Ирка Семенова, мы торчали у нее дома после уроков) достала родительский спирт. Спирт был налит в бутылку из-под севен апа. Бутылка пошла по кругу. Ирка сказала, что ее мать называет севен ап «зубом», ну типа читает так латинские буквы. В общем, мы сделали по глотку. Горло горело, но я старалась не подавать виду. Потом зашли на второй круг, на третий. После этого

После этого я подошла к Альберту и взяла его за руку. Я спросила: пойдем? Альберт оказался тупым и ответил: куда? Тогда я просто потянула его за рукав. Мы пошли в ванну и закрыли дверь. Альберт спросил: ты чё? Я сказала: умеешь целоваться? Альберт сказал: и чё? Он, правда, тупой. Мне хотелось сделать что-то совершенно безумное. Я сказала: давай примем душ? Тупой Альберт смотрел на меня странно. «Ты хочешь купаться?»— спросил он. Нет, сказала я, просто давай типа залезем в ванну. В одежде? Ну ок, в одежде. Мы залезли в ванну — носки намокли сразу, а потом и все остальное, когда я включила воду. Потом мы обнялись, у него сердце колотилось как у нормального, но в остальном он был тупой. Я сняла майку и спросила: хочешь потрогать? Тупой Альберт не настолько тупой все-таки, чтобы отказаться, но в самый интересный момент в дверь начала ломиться Надька, потому что вообще-то Альберт считался ее парнем, и дальше

В школе Альберт спросил меня: пойдем сегодня к Ирке? Я спросила: зачем? Он смотрел на меня как на сумасшедшую и сказал: ну ок, а куда пойдем? Я сказала: я домой пойду, а ты — не знаю. Дома выяснилось, что у меня двойка за контрольную по физике. Мать кричала, что я дура безмозглая и стану дворником, когда вырасту, а хотя нет, меня и дворником не возьмут. Я спросила: до экзаменов еще целая вечность, что ты меня долбаешь? А она сказала: ты как с матерью разговариваешь! И ударила меня искусственной гвоздикой. Эти гвоздики всегда стояли в вазочке под портретом дедушки Егора. Тогда я заплакала (больше от обиды, чем от боли), пошла на кухню, нашла в холодильнике пиво и

Я сидела в комнате, слушала музыку, и когда мать вошла и попыталась отнять у меня магнитолу, сказала, что она не права, что оценки — не главное в жизни человека, и когда она спросила «а что главное?», сказала, что жизнь, отношения, здоровье, чтобы не было войны. Она усмехнулась: какой войны? Я сказала: любой. На самом деле я никогда не хотела никакой войны, даже с тобой

— Ты ведь не исчезла, осталась с Анной?

— Я осталась с Амбер.

— Это еще кто?

— Моя сестра-близнец.

Мне столько же лет, сколько раз ее мать… — наша мать, окей — вообще улыбалась. Она почти никогда не улыбается, особенно когда смотрит на нас. Поэтому Амбер стала думать, что проблема в ней. Она казалась себе слишком тихой, слишком стеснительной, ей не хватало энергии и уверенности.

Я была всем, чем хотела стать моя сестра. Красивая, веселая, смелая — нет никого, кто не любил бы меня. Умная и шустрая, я за десять минут могла научиться чему-то новому, пока Амбер только вникала в задачу.

Я запомнила один случай, послушай, когда мать ругала ее за испорченный ковер. Амбер случайно пролила на него краску, и мать та-а-ак разозлилась! Нет, ну понятно, он достался ей очень непросто. И тогда Амбер представила, как я встаю рядом с ней, я просто встала рядом с ней, и она взяла в руки тряпку, и я взяла в руки тряпку, и начала — мы начали — убирать краску с ковра, смеясь и даже подшучивая над случившимся.

А потом мать спросила ее: кто тебе помогал? И Амбер сказала: Хлоя. Какая еще Хлоя? Нет никакой Хлои. Мне было так больно

— И зачем ты с ней осталась?

— Мне было обидно, я тоже хотела жить эту жизнь.

— Ты завидовала Амбер?

— Я все время вставала между ней и другими людьми. Я хотела, чтобы ее не замечали так же, как и меня.

— Чем это кончилось для Амбер?

— Она никогда не любила. Ее никто не видел, и она не видела никого. Даже себя не видела в зеркало. Сплошная муть.

— А Хульдра? Почему ты стала Хульдрой?

— Потому что Хульдра — та, что прячется.

— Ты хочешь, чтобы мы тебя нашли?

Чтобы защищать тебя, помогать тебе, быть лучшей версией тебя, мне нужно было остаться с тобой. Нужно было стать тобой. Я пряталась в тебе, и каждый раз, когда ты позволяла мне

— Ты стоишь между Анной и миром сейчас?