— Милый, ну ты вообще-то в школе учишься, — напомнила из кухни мать. — И тебе действительно стоит попробовать шутить здесь, по крайней мере для начала.

Предки ему не помощники — Наум понял, значит, денег взять неоткуда. Воровать без Дженни он не решался, оставалось последовать ее совету и заработать. Наум почитал про курьеров, вроде ничего сложного. Бегает Наум быстро — на физре всегда сдавал нормативы с неплохим результатом.

В Снежногорске доставщиков не было, там вообще ни черта не было, если честно, поэтому на следующий день он первым же утренним автобусом отправился в Мурманск.

Пока ехал, скачал приложение, нажал на кнопку «стать курьером». В школе его отсутствия никто не заметил, редкий случай, когда то, что он был невидимой тенью, сыграло ему на руку.

Нужно было только предъявить документы, что ему уже есть восемнадцать. Наум раздумывал недолго, написал Селедке: «Приезжай в Бургер Кинг после школы. Дело есть».

— Чё получается, — спросил Селедка, когда они сели за столик с бургерами, — поедешь в Питер в марте?

— П-п-поеду, — говорит Наум с набитым ртом. — Оформишься за меня в их офисе?

— Не, у меня репетитор. — Селедка всегда говорит, что у него репетитор. На самом деле, ему просто лень — так думает Наум. — Ты надолго или?

— П-п-посмотрим, как п-п-пойдет, — говорит Наум, чувствуя себя так, будто все уже свершилось — он стендапер, живет с Дженни и вот приехал из Питера в город детства повидать друга.

Селедка дал ему паспорт, сказал, что Наум ему процент торчит — с заказов.

Наум согласился, все заполнил, как нужно — комар носа не подточит. Одна фигня — с Селедкой они не похожи. Когда пришел получать сумку, сказал, что просто волосы обрезал и похудел. Боялся, что не прокатит, а прокатило. Сумку и куртку он первые дни прятал под лестницей в школе: шел туда, переодевался, выбегал — и на автобус. Потом и это перестал делать. Просто с утра выходил пораньше, чтобы предки не увидели желтый большой рюкзак, почти не завтракал, чтобы не попадаться, автобусом уезжал практически самым ранним. Мать даже радовалась — «надо же, как взялся за ум», однако к ужину забывала. Утром уходил раньше, а вечером прятался в своей комнате.

Работа Науму нравилась — как говорится, на свежем воздухе. Он ходил по улицам какого-никакого, но города, читал вывески, пялился на витрины, даже прикидывал, что подарит Дженни — ей нравились всякие цацки: чокеры, браслеты, кольца. Заказы иногда были тяжелые, оттягивали плечи, зато он не мерз, быстро бегал, а иногда ему давали чаевые — чаще виртуальные, но бывало, что и деревянными. И вот в четверг, кажется, он опять замер у витрины, потом зашел внутрь, стараясь не повалить ничего своей неуклюжей сумкой, и купил ей браслет — из тонкого серебра, с каплями прозрачного янтаря. Браслет стоил дешево, но все равно был красивым, к тому же продавщица сказала, что янтарь оказывает разные полезные действия — в смысле иммунитета и стрессоустойчивости и еще всякого разного, — Наум не запомнил. У него у самого был стресс, потому что скоро он увидит Дженни и вполне может ей не понравиться, но себе он янтарь покупать не стал и вообще решил так: не может он ей не понравиться, она его принимает таким и вообще приглашала. Хотя она просто говорила: «тебе нужно в Питер, приезжай», что, конечно, совсем не значит «ко мне».

Но он все равно надеялся. Узнал, сколько стоит билет. На поезд это было подъемно, просто придется постараться. Работать он мог не целый день, «после школы» нужно было вернуться домой. На выходных тоже не вырвешься незамеченным. Наум придумал себе еще занятие — научные лекции (в спорт никто бы не поверил). Это добавило ему еще пару рабочих часов в неделю, но все равно их не хватало — он посчитал, что надо на билет, а еще на ресторан, и, вообще, он ведь надолго едет, а Селедкин паспорт там мог и не прокатить.

Через три недели скопилась какая-то сумма. Наум подсчитал, что этого хватит на билеты, но вот на жизнь в Питере — это вот вряд ли. Из страха, что уехать придется срочно (а так, в общем-то, и случилось) и его в случае чего отследят по транзакциям, он снимал деньги с карты и хранил их во внутреннем кармане куртки, чтобы всегда при себе.

Это грело. И он часто держал руку на груди, поглаживая свое будущее.

18

— А что, если я люблю его? — спросила Хлоя, как будто сама у себя.

— Пфф, ну ты даешь, бля. Ну какая такая прям безумная любовь в нашем возрасте? — Алка даже хрюкнула от удовольствия.

— А в нашем возрасте что? Доживание? — Хлое принесли новые настойки, по порядку: вишня, клюква, облепиха. Она смотрела на рюмки так, как будто ее жизнь прямо сейчас зависела от того, с какой начать.

— Московское долголетие не за горами, — кивнула Алка и заржала. — А мы все в Мурманске сидим.

— Кто в Мурманске, а кто и вовсе в Снежногорске, — процедила Хлоя перед тем, как опрокинуть очередную рюмку.

— Покажи хоть фотку, — попросила Алка.

И Хлоя вдруг поняла, что у нее нет ни одной фотографии Ильи. Просто как-то не приходило в голову снимать его — да и когда снимать? У них не было ни минуты свободного времени. Она смотрела на него, или трогала его, или разрешала трогать ему, но уж точно не было ни мгновения, когда бы они сидели без дела и можно было достать телефон и прицеливаться. Время с ним всегда нужно было беречь.

— Вообще, знаешь, мы поговорить с тобой хотели, — вдруг начала Алка, как заправская тамада. — Ты не обижайся, но мы считаем, тебе надо как бы решить проблему.

— Вы о чем? — Хлоя смотрела на подруг с улыбкой, не совсем понимая, что они имеют в виду.

— Ну, знаешь, может быть, стоит подумать о том, чтобы, как бы это сказать помягче… — говорливая Алка мучительно подбирала слова, Хлоя даже удивилась, что бывает и такой режим.

— Ой, да скажи ты ей прямо! Вот сиськи мнешь, — вмешалась Еся. — Лечиться тебе надо, вот что она говорит. Подшиться.

— Девочки, вы чего? — Хлоя все еще улыбалась, думая, что они не всерьез.

— А чего? Пьешь как лошадь. А чего пьешь-то? Вроде все хорошо у тебя.

— Сенька, погоди. — Алка отодвинула Есю локтем. — Ты на нас не обижайся. Мы тебе добра хотим. Кто тебе скажет, если не мы.

— Вы правда считаете, что я алкоголичка, что ли? — Хлоя смотрела со смесью интереса и ужаса. — Ну вы даете.

— Да мы не то что считаем. Мы не считаем. Факты, понимаешь, факты…

— Понятно. Что ж. Ну я вас услышала, — Хлоя начала собираться, но никак не могла попасть рукой в рукав пальто — ее заметно потряхивало.

— Вот видишь, — сказала Алка. — Уже абстинентный синдром.

Хлоя кивнула.

— Угу.

— А завтра, между прочим, собрание в школе, — вставила Еся, похожая на старосту класса.

— Не пойду, — махнула рукой Хлоя. — Расскажешь потом.

…Дома ее встретил Толя.

— Ну чё, — сказал он. — Дожили. Мне твои подруги звонят.

— Какие еще подруги? — удивилась Хлоя. — И почему тебе?

— Ну какие у нас подруги? Еся ваша блаженненькая.

— Не сомневалась. Чего хотела?

— Советовала тебя подшить.

Хлоя с самого утра накинула соточку. Потом шла в школу по улице — по узкой косе между сопкой и длинным домом-кораблем — и чувствовала себя первопроходцем. Музыка в ее наушниках отдавала в виски. Проезжающие мимо автомобили стреляли в нее глиняной водой, но она смеялась и пританцовывала.

На уроке смотрели короткометражку про потепление и проблемы экологии. Хлоя сказала, что ОАЭ таскает к себе ледники танкерами, потому что в некоторых местах уже невозможно жить. Хотя вот так смотришь в окно — всемирного потепления и не видно.

Потом в туалете накинула еще пятьдесят.

В середине урока ворвалась Усатая. Усатая всегда не вовремя — прямо в момент катарсиса.

— Что это у нас? — спросила она, стоя в дверях руки в боки.

Класс встал, тихой рябью прошла волна голосов.

— Сколько я могу повторять, а? Ну это же уже ни в какие ворота, простите! — плевалась желчью Усатая. — Вы должны следовать инструкциям, использовать методичку…