Но Дженни не такая и не дает ему толком тренироваться.

— Я пойду тут, а ты пойдешь там, а вечером посмотрим, чё у кого!

— Эм. А что надо украсть?

— Ща покажу.

Дженни скинула ему фотки каких-то разноцветных тюбиков и блестящих баночек.

— Это чё? Не понял.

Тупица неполноценная.

— Короче. Я недавно кино смотрела, там у одной бабы был глиттер — «ночное небо», еще был хайлайтер, это когда наносишь и блестит, понял? Нам надо такое. Но это дорого, и к тому же меня отец убьет, ему классуха и так все время пишет, что я как шлюха в школу хожу. Давай украдем? Вместе. Тебе понравится.

Наум остановился там, где его застала Дженни своим уникальным предложением — в снегу по щиколотку, — ничего не слышал, паниковал и думал на всякий случай: она не всерьез.

Но Дженни была настроена решительно.

— Пиздить просто. Ты зайдешь, короче, смотри, где консультанты. И где камеры. Шарься между отделами, а потом аккуратно прячь. Карманы есть у тебя?

Наум карманы проверил — довольно глубокие, кстати.

— Еще варик — зайти в большой супермаркет, там будет отдел поменьше, но людей побольше. На кассах самообслуживания можно половину не пробивать. Пробить какую-нибудь херню за сто рублей, а остальное просто так в мешок сложить, понял? И за мешок, кстати, тоже можно не платить.

Наум кинул на эту реплику огонечек.

Что, поджилки трясутся, ссыкло?

Для операции под названием «Блестка» Наум выбрал почему-то большой парфюмерный магазин со всякой всячиной, куда однажды заходил с матерью — она долго перебирала там что-то в стеклянных банках, а он стоял у выхода, задыхался от запахов и маялся, маялся, а потом просто сел на пол и так сидел, играл в телефон, кажется.

В парфюмерном нос защипало, Наум закашлялся, натянул на лицо ковидную маску, набросил капюшон, стал похож на настоящего грабителя. Сгорбившись, он двинулся вдоль стеллажей, рассматривая блестящие баночки и тюбики. В капюшоне жарко, Наум весь был в испарине, чесалась спина.

— Давай, — накручивала его Дженни в телеге. — Видишь такие штуки, как я тебе присылала?

Наум не видел. Он ослеп от ужаса, сердце колотилось как бешеное. Зачем он, блин, согласился? Зачем?

Дженни тем временем вибрировала ему в карман слова поддержки и восхищения, и Наум понял, что если сейчас зассыт — она ему не простит, и он себе не простит, конечно, и снова останется один — за партой с вонючим Пикулевым и триколором, который полощет ветер, как сохнущие во дворе трусы.

Наум осмотрелся — камеры, консультанты, — нашел и то и другое, но все далеко, и, нагнувшись над полками, быстро-быстро стал сгребать баночки и тюбики в карман куртки. Потом рванул к выходу, а увидев, что консультант идет в его сторону, включил пятую скорость и уже до самых гаражей не оборачивался; где-то в рюкзаке — он помнил точно — должны быть ключи от старого гаража отца. Машину там давно не хранили, скорее всякий мусор, который жалко выбросить. Этот гараж был филиалом балкона или дачи: все ненужное — старый диван с горбылями, драный офисный стул, прожженный столик с подгнившими ножками, летнюю резину и всякий рыбацкий стафф — хранили там и навещали редко. Наум в этом году стащил ключи и начал туда наведываться — один или с Селедкой. Он часто думал о том, что это его место силы, хотя какая уж сила в пыльном железном ящике.

Наум влетел в гараж запыхавшийся и мокрый, долго не мог отдышаться, а потом, вывернув из карманов переливающиеся тюбики, стал их с удивлением рассматривать. Сфоткал все обстоятельно дрожащими руками, сразу же отправил Дженни.

— И что это? — спросил.

— О! Ты герой! Просто мастер! Вот это лайнер, синий, — Дженни отвечала про каждую картинку отдельно, разъясняла, что это и как пользоваться.

У Наума голова шла кругом, но кое-что похожее он видел у матери — какие-то штуки по форме напоминали тушь.

—  А это, например, глиттер.

— Чего?

— Открой-ка, — говорила Дженни, и Наум открывал одну баночку за другой, заглядывал туда, как в бездну, и ждал инструкций.

Дженни была мастером удаленных манипуляций, за месяцы междугородней дружбы Наум научился видеть ее перед собой, чувствовать ее прикосновения, и когда она писала «обнимаю», он ощущал это всем телом (тщедушным и жалким).

— Открой-ка, — сказала Дженни.

И Наум упал на офисное кресло, покрытое изрядно потрепанным дерматином «под кожу», который отец когда-то притащил с работы. Напротив стула сияло большое треснутое пополам зеркало, и, хотя Наум знал, что смотреть в разбитое зеркало — дурная примета, он все равно смотрел на свое лицо — удивленное и раскрасневшееся, на висках блестел пот, — и видел, как чья-то рука…

…Дженни встала перед ним, аккурат между его ног. Наум зажмурился. Он чувствовал внутренней стороной бедер тепло другого тела и захлебнулся от неожиданности, даже боялся дышать. Дженни, закусив губу, щекотала ему веки — мокрое и жидкое, он такого еще не чувствовал.

— Открывай! — наконец скомандовала она, и он задышал, часто, как будто вынырнул из-под воды.

В зеркало на него смотрело его отражение — с неуверенными синими полосами под зелеными глазами и дымом над ними.

Он не мог понять, нравится ему или нет, но как минимум цвет ему шел.

Отправил селфи Дженни.

— На-а-а-айс, — отреагировала она. — Ты быстро научишься!

— К-к-класс, — неуверенно сказал он сам себе. И добавил в чат: «Но как пидор».

— А что такого, — пожала плечами Дженни. — В Питере все так ходят. Парни и ногти красят, и брови корректируют. Тебе бы, кстати, не помешало.

Наум удивленно посмотрел в зеркало на свои брови.

— Чего делают?

— Ну выщипывают, чтобы линия была тонкая. Я тебе покажу.

Дженни пощелкала ногтями по экрану и показала инстаграм2 какого-то парня. У того и правда были и ногти черные, и глаза подведенные, а еще длинная нитка бровей — ну пидор пидором.

— Фу, — для проформы сказал Наум, но как-то неуверенно.

— Ну мне-то можешь не пиздеть, — с улыбкой ответила Дженни, и Наум не понял, о чем она говорит.

— Чё?

— В Питер тебе надо, Наумчик, — сказала Дженни. — Смотри!

Она провела пальцем по его скулам — сначала по одной, потом по другой, — и его лицо заблестело улиточным перламутровым блеском, а сверху проступили блестки, переливаясь то зеленым, то синим.

— Там таких, как ты, много. Серьезно говорю.

— Я стендапером быть хочу, — зачем-то сказал вдруг Наум.

— А ну-ка пошути! — засмеялась Дженни, и Наум как-то сразу сдулся, судорожно вспоминая шутки.

Но Дженни его спасла.

— Да ладно, шучу я. Я тоже стендапер, ага?

И они рассмеялись. Наум мог поклясться, что слышал этот смех прямо вот тут, в гараже, и не сам же он, в конце концов, себя разукрасил клоуном, это она, Дженни, и она же, шутя, столкнула его со стула, а он схватил ее за руку, и они упали на топчан, который стоял сзади, попадали, прямо как кегли. И дальше стало темно, и Наум положил телефон на грудь, а сам расстегнул молнию на джинсах, как будто это сделала Дженни, и в это мгновение он видел перед глазами ее лицо — серьезное, и фиолетовые стрелки, и она не сняла ботинки, вообще ничего не сняла, потому что он этого никогда не видел и не мог представить, зато рука — рука у нее была замечательная, это точно, и она спросила его: хочешь вот так? И Наум ответил: хочу, и она засунула руку ему в трусы, и там что-то такое делала, отчего в гараже вспыхнули звезды — прямо на потолке, среди паутины и ржавых гвоздей. А может, на этих гвоздях они и держались.

И сразу после Дженни сказала:

— А если серьезно, Наум, тебе обязательно надо попробовать со стендапом. У тебя получится.

Наум вытер руку об куртку с внутренней стороны, приложил ладонь к невидимому козырьку и напечатал в чат: «Есть».

На следующий день Дженни сказала ему, что он может повысить ставки и пойти на шмот.

— В смысле пойти? — спросил Наум.

— Ну ты понял, что воровать легко. Точно так же, как банки, ты можешь брать и другие вещи.