Любительский альбом графа Бутурлина, куда он заносил все “занимательное”, встречавшееся ему в городках и усадьбах, оказался чудесным документом об утраченном... В посмертном венке русским усадьбам одна веточка, несомненно, принадлежит этому мемуаристу и дилетанту-художнику...

 С маленькой барочной церковкой в Перове связано предание — в ней будто бы венчалась Елисавета с графом Разумовским[139]. Прелестный памятник архитектуры первой половины XVIII века, этот храм стоит в связи с рядом однотипных усадебных церквей — в Черемушках, Измалкове, Марфине. Когда-то был в Перове дворец графа Разумовского. прелестный одноэтажный павильон во вкусе рококо, спроектированный волшебной фантазией Растрелли. Но его, увы, на много-много лет пережил бумажный чертеж-проект, сохранившийся в архиве.

Под бледным ноябрьским солнцем оттаивают заиндевевшие листья на дорожках небольшого регулярного сада; в ажуре сплетенных веточек обнаженных лип акварельно-голубое небо, уже розовеющее закатной зарей, с расплывчатыми на нем облаками, желто-золотистыми и светло-зелеными просветами. Лиловатыми кажутся стволы лип, бросающих свои тени на дорожку, где из-под талого снега видны еще зеленая трава и пожухшие листья. В конце главной дорожки — деревянный дом с мезонином, уютный и типичный. И не знаешь, весна ли это или осень — ибо бывают улыбчивые дни осени, похожие на весну, и грустные дни весны, похожие на осень. И не знаешь, действительно ли это перовская усадьба [Тарновских] или картина Жуковского...

Маленькая усадьба эта — со своим домом в лесках, с милыми и типичными интерьерами внутри — характерный мотив для картин художников Союза[140]. Может быть, именно она, может быть, что-то бесконечно на нее похожее угадывается в картинах Жуковского, Виноградова, Средина, Якунчиковой. В 1915—1916 годах здесь обосновалась Никольская община сестер милосердия; в большой столовой с окнами на двор за овальным столом сидели сестры в синих форменных платьях и косынках на голове, точно монахини католического ордена. Целы были еще интерьеры дома, где уживались старинные вещи с реликвиями и сувенирами, посвященными Рихарду Вагнеру. Последний владелец, подобно Максимилиану Баварскому[141], был поклонником немецкого композитора, имя которого он окружил своеобразным культом. Многочисленные портреты Вагнера, снимки с постановок, репродукции картин немецких художников, писавших на темы вагнеровских опер, германского эпоса и народных сказок, составляли убранство стен во многих комнатах. Пусть являлись все эти вещи противоположными к старинной мебели и старым книгам в кожаных корешках, размещенных в шкафах светлого ореха, и мраморной прекрасной вазе перед окном в гостиной — они все-таки создавали усадьбе оригинальное, неповторимое лицо, совершенно законно отражая культурные интересы человека нового поколения.

Многих владельцев переменил с 1916 года желтый ампирный дом. Не осталось больше мебели — стульев с высокими резными спинками в столовой, мраморной вазы с тонкими на ней барельефами; расхватали чьи-то руки и сувениры вагнеровского культа. Может быть, сгнил, может быть, сгорел — а скорее всего растаскан по щепочкам этот уютный домик [Тарновских] в Перове.

 Мягкой растушевкой нарисован дом с колонным портиком под треугольным фронтоном, соединяющийся галереями с двумя флигелями. Запряженные цугом кони везут карету по cour d'honneur'у, отграниченному цепями, тумбами и постаментами с лежащими на них львами.

Этим листом открывается серия литографированных видов Кузьминок, повторенных с различными дополнениями еще в двух последующих изданиях.

Победоносное появление русских войск в Париже в 1814 году, Конгресс в Вене надолго отдалили от России бедствия и невзгоды войн. Москва и вся страна к западу от столицы залечивала свои раны после опустошений Отечественной воины. Политический горизонт омрачают лишь революции в странах Европы; но и они разбиваются о карантинные заграждения николаевского царствования, последним всплеском подняв к восстанию Польшу.

1812—1814 годы являют ощутимую грань и в строительстве. Из развалин, обгоревших обломков возникает новая Москва, и действительно: "Пожар способствовал ей много к украшенью". Громадные полуобгорелые дворцы — и среди них Пашков дом, дома Куракиных, Разумовских, Мусин-Пушкиных, Чернышевых, Бутурлиных, Еропкиных, Талызиных, Баташевых — отремонтированные и отделанные вновь — оказались свидетелями уже отживших вкусов вельможного, слегка фрондирующего барства екатерининской эпохи. На них смотрели с любопытством, чуть-чуть с иронией, но вместе с тем и с несомненным уважением, совершенно так же, как на стариков екатерининской эпохи, появлявшихся на балах в мундирах старых форм, в коротких панталонах и башмаках с пряжками...

Роскошное палаццо, занимающее целый квартал города, заменяет теперь особняк. Фасад его часто выходит прямо на улицу, двор и подъезд устроены сбоку, позади, стесненный клумбами, разбит небольшой сад. Самое большее — небольшой цветник, отграниченный решеткой, отделяет дом от улицы. Бове, Жилярди, Григорьев, Кутепов — архитекторы послепожарной Москвы — создают классические примеры таких скромных, интимных и изящных построек. Колонные портики, украшенные поясом иоников на капителях, близко приставлены к стенам, точно выражают и они общее стремление к экономии места. Окна прекрасно найденных пропорций, арочные в центре, прямоугольные по краям, разбивают гладь стен, где единственными сочными пятнами-украшениями являются пламенеющие, обвитые лентами свечи по сторонам медальона, венки и рустики. Архитектура стремится к простоте, к внутренней гармоничности.

Дом Гагариных на Новинском бульваре, Найденовская усадьба на Яузе, дом Коннозаводства на Поварской, Софийской больницы на Садовой, Челноковых на Пречистенке и многие десятки других сохраняли в течение столетия архитектурные черты Москвы александровской эпохи.

Этот тип дома-особняка — типичный для усадьбы. Уже нет прежних материальных возможностей — строительство загородных дворцов непосильно разоряющемуся земельному дворянству. И только там, где произошло переключение средств, возможны были попытки нового строительства.

“Парадный въезд в усадьбу кн. С.М. Голицына Кузьминки”. Гравюра начала XIX в.

Кузьминки[142] — одна из немногих усадеб, устраивавшаяся с широким размахом в эпоху 20—30-х годов XIX века. Голицынские пашийские заводы позволили вырасти этой блестящей подмосковной.

Даже после пожара 1915 года и последующих разрушений Кузьминки можно рассматривать как интереснейший музей садового искусства. И не только благодаря обилию садовых построек — всевозможных павильонов, домиков, беседок, но также благодаря своеобразной садовой мебели, исполненной в чугуне. До сих пор эта отрасль декоративного искусства выпадала из сферы внимания исследователей русского искусства. А между тем чугунная архитектура, чугунная садовая мебель, решетки, фигурные отливы могли бы составить предмет интереснейшей монографии.

Государственные заводы в Петрозаводске исполняли решетки, мосты, фонари, скульптуры, по настоящее время составляющие видную часть декоративного убранства северной столицы. Нижне-Тагильские заводы Демидовых поставляли чугунные плиты, вазы, украшения, фигуры сфинксов и львов, уцелевшие еще в подмосковных — Петровском-Алабине и ...* (* Так в рукописи.). На пашийских заводах Голицыных были исполнены украшения парка в Кузьминках — всевозможные скамейки, тумбы с цепями, фигуры львов, садовые канделябры. На заводе имения Бибарсова в Тульской губернии отливались металлические украшения парка в Суханове Волконских — обелиск Александру I, ампирные треножники, вазы, плиты, решетки. Отливы эти повторялись — в Павловске и Царском Селе встречаются некоторые формы украшений и сооружений Суханова и Кузьминок. Чрезвычайно богато чугунными изделиями Грузино графа Аракчеева, отдельные предметы встречаются во многих усадьбах центральной России, на многих кладбищах столичных и провинциальных городов.