В русском усадебном строительстве искание национального стиля наблюдается с середины XIX века. Это движение всегда тесно связано с общими тенденциями русского искусства. После Измайлова и Коломенского русское загородное искусство вступает в полосу европейского искусства, продолжающуюся вплоть до второй трети XIX века. В это время, однако, при Николае I начинаются поиски нового стиля. Стиль неогреческий, нашедший свое лучшее выражение в сгоревшем дворце Ореанды и павильонах Верхнего парка в Петергофе; стиль Луи-Филипп, отразившийся в Александрии, в доме Петровского-Разумовского, в доме Никольского-Прозоровского; готика, нашедшая свое выражение в том же Петергофе, в дворцах Алупки и Гаспры; даже Восток, повлиявший на садовый фасад алупкинского дворца и вызвавший к жизни турецкие дома в Городище, имении Н.А. Дивова на Оке, — все эти стили свидетельствуют об эклектизме вкусов в эпоху Николая 1. Общее всем этим стилям ретроспективное направление ‹обратило› внимание и на старое русское искусство. Уже Росси, этот последний и блестящий представитель пышно, по-осеннему распустившегося ампира, проектирует для Павловска деревню в "русском стиле".

Реставрационные работы, повсеместно предпринимаемые в николаевскую эпоху, плохо ли, хорошо ли проводившиеся, обращают внимание общества на забытое, обойденное вниманием русское искусство. В альбомах Мартынова, Снегирева, академика Солнцева издаются памятники древнерусского искусства. И не случайно поэтому, что уже в середине века барон Боде, наблюдавший за постройками и реставрациями Московского Кремля, возводит у себя в Лукине усадьбу в русском вкусе, самый ранний из известных нам и в значительной мере удавшийся памятник псевдорусского стиля. Церковное и городское гражданское зодчество применяют "русский стиль" раньше, чем загородная архитектура. Тон, Петров-Ропет, Султанов, Горностаев, а затем зодчие уже почти современной нам эпохи — Покрышкин, Щусев — строят в Москве и провинции церкви, вокзалы и банки, руководствуясь Теремным дворцом, стенами и башнями Кремля, памятниками казанской старины, архитектурой Коломенского дворца. В загородной архитектуре "русский стиль" преимущественно применяется в деревянной дачной архитектуре, хотя попытки строить в нем выражаются и в усадьбах — Зенине Дивовых, где работал француз Дюкро, в Нерасстанном Беклемишевых и в некоторых других местах. Церкви в Бёхове, Гусе[107], Абрамцеве, Осташове популяризируют в русском загородном строительстве этот стиль с 90-х годов XIX века по годы революции.

Небольшие комнаты абрамцевского дома — своеобразный музей русского искусства. Здесь собраны резные узорчатые подзоры изб, наличники окон, задки телег, резные и разрисованные донца, братины, чаши и ендовы, резные в дереве и вылепленные из глины игрушки, вышивки и полотенца, набойки и кованое железо — все области русского декоративного художества, собиравшиеся во время поездок и экспедиций, предпринимавшихся нередко обитателями усадьбы. Наряду с этим собранием в других комнатах, частью сохранивших еще старинную мебель Жакоб* (* Жакоб — знаменитая династия мебельных мастеров Франции XIX века, работавшая в стиле ампир (примеч. ред.).), кое-какие портреты и миниатюры, висели по стенам работы живших в Абрамцеве художников — картины и эскизы Поленова, Репина, Васнецова, Врубеля, Серова, Остроухова, Коровина, стояли майолики Врубеля и А. Мамонтова. В Абрамцеве находился и шедевр Серова — "Девушка с персиками" (портрет А.Мамонтовой)[108], один из самых чудесных женских образов, созданных в России импрессионистическим искусством, полный света и воздуха. В многочисленных папках хранились рисунки названных художников, подчас крайне интересные для оценки творчества того или иного мастера, часто интимные изображения Абрамцева и его окрестностей, интимные портреты представителей семьи Мамонтовых, гостивших в усадьбе людей, иногда зарисовки целых сцен, эскизы к театральным постановкам любительской абрамцевской сцены. Абрамцево до некоторой степени русский Барбизон — и многие живописно-поэтические образы Поленова и Серова, прославленные по картинам, находящимся в столичных музеях, зародились именно здесь, среди окружающего немного сумрачного и унылого русского ландшафта, где среди елей и берез заснувшим, неподвижным прудом кажется Воря, покрытая листками кувшинки. Как центр художественного собирательства, как место паломничества и деятельности выдающихся мастеров-живописцев, Абрамцево занимает заслуженно видное место в развитии русского искусства. Но тщетными оказались попытки, производившиеся здесь ЕД. Поленовой, возродить старорусское прикладное искусство, приспособив его к нуждам современности, так же, впрочем, как подобные же начинания М.В. Якунчиковой и княгини Тенишевой. Все эти резные и точеные, висячие и стоячие шкапчики, резные и расписные столы и стулья, разрисованные балалайки, шкатулки, вышивки, безделушки, производя фурор на заграничных выставках и в обеих столицах, быстро выродились в пошлую безвкусицу, насаждавшуюся многие годы Кустарным музеем московского земства и Строгановским училищем. Выродившись и окончательно исчерпав себя, "абрамцевский" стиль разнесся, однако, по всей России в рыночном и дилетантском выжигании по дереву и металлопластике. Популяризаторская деятельность в области пропаганды русского народного искусства, быть может наиболее любимое дело абрамцевских хозяев, оказалась ложной и ошибочной. Ценность Абрамцева не в этом псевдорусском формотворчестве, а в собирательной деятельности и в значении усадьбы как объединения московской струи русского искусства на гранях XIX и XX веков.

Гпавный дом в усадьбе Аксаковых (позднее С.В. Мамонтова) Абрамцево Дмитровского уезда. Современное фото

 В стороне от Вори, неподалеку от Абрамцева, в местности неприглядной и хмурой, поросшей невысоким хвойным лесом, находится Мураново, литературная усадьба, связанная с выдающимися именами русской поэзии. Баратынский, Аксаков, Гоголь, Тютчев — эти имена живут еще в Муранове[109].

Лицо мурановского дома сложилось недавно, в годы революции. Именно тогда попала в усадьбу старинная мебель превосходной сохранности, составлявшая коллекцию последнего владельца, Н.И. Тютчева. Самые изысканные образчики кресел, столов, секретеров преимущественно красного дерева наполнили комнаты — и зал, разделенный на две части колоннами, и прочие небольшие комнаты, ряд которых посвящен связанным с Мурановым литературным деятелям. На стенах и столах многочисленные портреты — более парадные работы Рокотова и Барду в зале, представляющие семью Путяты, и более интимные акварельные и карандашные в остальных комнатах вместе с гравюрами и литографиями. Книги на полках и в шкафах, сувениры и реликвии на столах, документы, переписка и автографы в ящиках столов, составляющие небольшой литературный архив Муранова, — таково наполнение всех этих комнат, очень уютных внутри, но как-то лишенных в своей музейной вылощенности подлинной жизни. Это впечатление остается даже в верхних комнатах дома, где стоит все та же мебель безупречного качества и висят на стенах виды старого Муранова, исполненные акварелью кем-то из умелых дилетантов.

Деревянный дом Муранова снаружи малоинтересен — он характерен для эклектических вкусов 40-х годов прошлого столетия. Небольшой, какой-то хилый, унылый парк примыкает к дому — за ним поля и частый, мрачный еловый лес с невысокими деревьями и отмершими из-за частоты роста и недостатка света нижними ветвями. На небе серые заволакивающие тучи — они еще больше содействуют меланхоличности и унылости усадьбы, собственно, неведомо почему возникшей в этой малопривлекательной местности под Сергиевым. Мураново привлекает только как музей — прогулка туда сама по себе не представляет ничего привлекательного.