Чудесной панорамой скользят берега, точно проплывают они мимо парохода; как ландшафтные картины рисуются они, и взор только поверхностно скользит по ним, не проникая в глубину, не обогащаясь иными бытовыми впечатлениями или историческими воспоминаниями. На этом речном пути встречаются и переплетаются снова имена людей и память событий. Не раз снова волнующе и загадочно встает имя архитектора Баженова. Эстет и просвещенный деятель своего времени Измайлов, поэт Огарёв, крупнейший заводчик XVIII века Баташёв — владелец миллионов и роскошного дворца в Москве, московский сановник Дурасов, павловский “гатчинский” генерал Дубовицкий, земельный магнат граф Шереметев — все они воскрешают, вызывают к жизни множество позабытых эпизодов и событий отошедшей в небытие прошлой жизни России. И неожиданно то, что рисовалось воображению при чтении мемуаров, воспоминаний, переписки, что смутными образами, мысленно нарисованными, дремало где-то в подсознании, — внезапно все это облекается линиями и красками, наполняется даже уцелевшими реликвиями старины. Так созданное воображением уступает место чувственным впечатлениям.

После Коломенского, несколько поодаль от реки, расположено Люблино, почти вошедшее теперь в черту мещанско-дачного пригорода. Точно в предвидении этого уничтожил знаменитый ураган 1905 года, унесший Анненгофскую рощу в Москве, и вековой липовый парк Люблина, вывернув целиком из земли все вековые липы. С тех пор оголенным стоит дом, на первый взгляд странный и причудливый, выстроенный, насколько известно, Еготовым, одним из лучших выучеников Казаковской школы. Существует предание, что этот небольшой павильон-дворец возвел в своем имении московский чудак и сумасброд генерал Дурасов в ознаменование пожалованной ему звезды ордена св. Анны. Действительно, орденский крест, с заполненными круглящимися колоннадами углами, лежит в плановой основе дома, а купол его, если судить по старинной, чрезвычайно редкой гравюре начала XIX века, венчала статуя этой святой. Таким образом, и хронологически определяется как-будто время постройки, падающее на годы царствования императора Павла.

Однако это предположение полуанекдотического характера менее существенно, чем самое осуществление законченной центрической композиции применительно к усадебному дворцу; такой тип постройки свойствен классическому храмовому зодчеству и отчасти садово-парковому, довольно редко встречаясь в усадебных домах. Действительно, система центрического круглого бесфасадного или многоугольного, с одинаково разработанными фасадами здания применена в очень немногочисленных памятниках русского классического зодчества. Это Летний домик, спроектированный Кваренги, в Ляличах Завадовского, Баклань Разумовских, дворец в Петровском Демидовых, возведенный Казаковым, круглая деревянная дача “Голубятня” под Донским в Москве, дача принца Ольденбургского, выстроенная Стасовым на Каменном острове в Петербурге, и ряд менее значительных сооружений павильонного характера в садах и парках. Прототипом для них является все та же вилла Ротонда Палладио, конечно, прекрасно известная всем, как иностранцам, работавшим в России, так и отечественным архитекторам. Было бы любопытно проследить, как подходил к решению этой проблемы центрического здания М.Ф. Казаков в церкви села Виноградова, дворце Демидовых в Петровском, здании Сената в Кремле, с одной стороны, — в церквах-ротондах Никольского-Погорельского Барышникова и усадьбы Разумовских в Москве — с другой. Естественно, конечно, что школой Казакова, в данном случае Еготовым, был разработан также вариант этой проблемы.

Дворец в усадьбе гр. Н.А. Дурасова Люблино Московского уезда. Фото начала XX в.

Интерьер дворца в Люблине. Фото начала XX в.

В Люблине от круглого центрального зала в два света отходят четыре крыла, также вмещающие в себя залы; углы между выступами заполнены круглящимися колоннадами тосканского ордера. Таким образом, пять залов нижнего этажа не дают совершенно возможности расположить жилые комнаты, оттесненные в антресоли выступов; весь дворец с его дневным светом залитыми залами, всегда поочередно солнечными, под куполом, увенчанным статуей, кажется увеселительным павильоном, нарочно построенным для блестящих празднеств. Превосходные декораторы, живописцы и лепщики покрыли росписями и орнаментальными отделками потолки и стены внутри. Изящно и тонко орнаментированы филенки дверей, падуги, карнизы, панели. В одном из залов уцелел еще превосходный плафон Скотти; но нет уже еще недавно здесь стоявшей старинной мебели — кресел и диванов карельской березы, украшенных подлокотниками в виде грифонов и лебедей, деревянных резных и позолоченных торшеров, бронзы люстр, часов и канделябров. Все это ушло, расхищенное и поломанное... И рисуется символом текущих лет стоящая на одной из [террас] фигура античного божества Молчания, фигура, приложившая к своим каменным устам палец...

В сторону от дома в линию въездной аллеи выровнены другие постройки усадьбы, подтверждающие тоже ее характер увеселительной дачи. Здесь находятся жилой дом из двух рядом поставленных, совершенно одинаковых по архитектуре корпусов, увенчанных башенками, вероятно, служивших приютом хозяевам и гостям, отдельное здание театра, почти все переделанное внутри, с уцелевшими только вазами в нишах по сторонам двери, наконец, длинные корпуса — развалины обширнейших оранжерей.

Все так же оголено, как на старинной гравюре начала XIX века или на исключительно любопытном ковре с [нрзб.] картой усадьбы, сохранившемся в Историческом музее. Только оголение это — обнаженность покойника.

В свое время путеводители, справочники, мемуары не скупились на восторженные отзывы о Люблине и его праздничной жизни с чередованием спектаклей и концертов, исполняемых крепостными Дурасова — прекрасно выученными артистами, с балами, фейерверками, живыми картинами; молва о них не менее гремела в Москве, чем об увеселениях в Кускове, Останкине и соседних Кузьминках. Даже англичанка мисс Вильмот, проездом в Троицкое к своей знаменитой приятельнице княгине Дашковой, посвящает праздникам в Люблине восторженные страницы в своих мемуарах[145].

От этого всего остался лишь архитектурный памятник, точно затравленный, но горделивый зверь в тесном кольце враждебного окружения...

 Царицыно, подобно Люблину, находится также несколько в стороне от реки. Его украшают, однако, замечательные извилистые и глубокие пруды, верно, заполнившие впадины оврагов с высокими откосами. По краю одного из них разбросаны в живописном беспорядке, в расчете на пейзажные картины, постройки заброшенной недостроенной усадьбы на земле, составлявшей некогда вотчину первого русского пиита князя Антиоха Кантемира.

Москвичам хорошо известен этот заброшенный псевдоготический дворец с целым лесом деревьев, выросшим на крышах и карнизах домов и павильонов. И случайно, именно в силу своей заброшенности, первоначальная идея — создание среднефеодального, средневекового замка — нашла свое лучшее осуществление в этих руинах, украшенных природой. Так же как в Чесменском дворце, Екатерина II хотела иметь в Царицыне усадьбу, прежде всего напоминавшую ей родную Германию, по которой, верно, ощущала известную ностальгию скромная цербстская принцесса, волею судеб ставшая повелительницей многомиллионного народа. А с другой стороны, и соображения политические, вернее, династические подсказывали внешний наряд, архитектурный стиль, который par excellence являлся выражением славных рыцарских времен эпохи средневековья, когда впервые появились на арене мировой истории владетельные фамилии, ставшие во главе европейских государств. Существует широко известная легенда, что Екатерина II, посетившая строившееся Баженовым Царицыно, нашла в архитектуре дворца сходство с гробом, и отстранив поэтому руководившего постройками архитектора, передала работу Казакову, которому также не суждено было закончить дворец, корпуса и павильоны.