В темной [глубине] усыпальницы Тутолминых среди других более ремесленных надгробий начала прошлого столетия доживает свои последние дни произведение искусства, погибающее на наших равнодушных или, может быть, слишком усталых глазах.

За монастырем круто подымается берег. Там, наверху, на Московской стороне — снова город, вернее, одна улица его, любопытный купеческий дом с колоннами, такой типично провинциальный, другие дома, сады и заборы... Незаметно переходит городок в деревню; широкие луга, на берегу реки — старые и новые каменоломни... Потянет ветерком — заструится серебряными чешуйками Волга... Старица... Город умирающего прошлого русской провинции.

Когда-то славился Торжок своей ресторацией, а ресторация — пожарскими котлетами. Проездом воспел их Пушкин[52], проездом написал К.Брюллов акварелью портрет хозяйки знаменитого путевого трактира[53]. Кто не перепобывал в нем из путешественников, совершавших на почтовых переезд из Петербурга в Москву! Для Екатерины II построен был здесь путевой дворец — быть может, то двухэтажное барочное здание, что стоит на базарной площади. На обеих сторонах Тверцы раскинулись живописными группами Борисоглебский и Воскресенский монастыри — между ними течет Тверца, излучиной своей омывая город. И повсюду, среди низких обывательских домиков, среди зелени садов, выделяются храмы с золотыми, зелеными и синими главками, высокие колокольни, белые ленты монастырских и церковных оград.

По типу своей архитектуры, по характеру своей планировки Торжок тянется к Петербургу. О более древнем времени свидетельствует только деревянный пятиярусный храм, уже почти за городом, на отлете, любопытный образчик самобытного русского зодчества, силуэтом стройных пирамидальных масс своих перекликающийся с церковью в Уборах.

Вид на собор в Торжке с колокольни Борисоглебского монастыря. Современное фото

Как всегда, в центре города — базарная площадь. Здесь стоит путевой дворец, здесь раскинулись каменные в арках ряды, здесь классическая нелепо окрашенная в зеленый цвет часовня, выстроенная архитектором Львовым, здесь и каменный ампирный собор, почти рядом с Борисоглебским монастырем. Собор и колокольня с тосканским, ионическим и коринфским ярусами звона — той шаблонной, казенной, всегда грамотной классической архитектуры, согласно которой возводились подобные сооружения повсюду — и в Рыбинске, и в Арзамасе, и в Белгороде...

Несомненно, большой интерес представляют аналогичные постройки монастыря. Главный собор постройки Львова отражает петербургскую архитектуру Кваренги. Здание массивно и монументально. К четырехугольнику основного тела с двух сторон пристроены мощные шестиколонные тосканские портики, с двух других — ризалиты с лоджиями и колоннами. Здесь, в антах — ниши, где стоят статуи. Четыре фронтона, покоящиеся на фризе из триглифов, служат удачным переходом к главкам. Средняя, восьмигранная, с четырьмя полуциркульными окнами, заливает светом внутреннее пространство; четыре боковые, круглые, скорее нужны для общего спокойствия и завершения масс. В кругу работ Львова, архитектора, определившего все строительство Новоторжского уезда, этот храм занимает видное место. От церкви в Арпачёве к Могилевскому собору, собору Борисоглебского монастыря, церкви в Прямухине идет развитие этого строительного типа в творчестве Львова, выдающегося архитектора-дилетанта XVIII века.

Другой путь, другой тип сооружения дает монастырская колокольня. Ее принадлежность Львову оспаривается. Однако она является, несомненно, его работой, будучи органически связана снова с архитектурным образом, еще неумело намеченным в колокольне села Арпачёва, позднее блестяще выполненном в аналогичных церквах усадеб “Рай” Вонлярлярских в Смоленской губернии и в Мурине, имении гр. А.Р. Воронцова под Петербургом.

К кубическому зданию с прорезанной в его нижней рустованной части прорезной аркой прибавлены по фасадам портики, с двух же других сторон — полукруглые выступы. Фронтоны с четырех сторон служат переходом к нижней, снова рустованной части башни, где прорезаны полуциркульные окна и по углам поставлены круглые главки. Выше следует круглый ярус звона с арками между сдвоенными колоннами и ротонда, напоминающая парковые колонные беседки под куполом, увенчанные высоким шпилем с крестом. Все сооружение отличается исключительной стройностью и пропорциональностью, врезаясь изящным силуэтом в голубое небо. Нередкое содружество Львова и Боровиковского сказалось во внутреннем украшении соборного храма, где иконостас принадлежит кисти знаменитого русского портретиста, по-видимому, бывавшего в Торжке и в окрестных усадьбах.

Помещичьими имениями Новоторжский уезд чрезвычайно богат. Большинство из них когда-то принадлежало Львовым. Есть предание, довольно курьезное, сообщающее, что сатана, пролетая над уездом, рассыпал из своего мешка, где были помещики, Львовых... Это поверие свидетельствует, с одной стороны, об обилии львовских усадеб, с другой же — о довольно печальной памяти, оставленной ими в народе.

Львовым принадлежали в Новоторжском уезде усадьбы Митино, Василёво, Арпачёво, Черенчицы-Никольское тож. Следы строительной деятельности архитектора Н.А. Львова сказались в усадьбах Раёк Глебовых, в Прямухине Бакуниных помимо, конечно, названных мест. А кругом, по берегам Осуги и Тверцы, был еще ряд роскошных и скромных имений — Таложня Всеволожских, ранее принадлежавшая Обольяниновым* (* Так в рукописи.) Волковых, богатые Грузины Полторацких, описанные в воспоминаниях А.О. Керн и монографически запечатленные в альбоме старинных акварелей, находящемся в Московском Историческом музее. Были во многих других местах уезда еще многочисленные усадьбы, о которых, однако, ничего почти не известно, в том числе какой-то грандиозный дворец в имении Квашниных-Самариных. Остатки этой помещичьей культуры собраны в Новоторжском музее, очевидно, усадебного происхождения. В сущности, он очень типичен по вещам, его наполняющим. В первой комнате — ряд портретов XVIII и начала XIX века. Среди них две работы* (* Так в рукописи.) немецкого мастера, упоминаемого Я.Штелиным, современника Гроота, чьи работы в России до сих пор, однако, не находились[54]. Парные, мужской и женский, портреты эти интересны как образчики грузного и пышного германского барокко в России аннинских времен.

Из Таложни попали портреты Татариновых и Всеволожских работы Боровиковского. Наиболее интересной находкой является, конечно, портрет Е.Ф. Татариновой — довольно полное лицо, обрамленное пышными седеющими волосами, в открытом серебристо-сером корсаже. Значение Татариновых как главы хлыстовской организации конца XVIII — начала XIX века, конечно, общеизвестно, так же как и участие в кружке В.Л. Боровиковского. Но до сих пор не был найден портрет ее, существование которого представлялось, однако, весьма вероятным. С громадным мастерством написан другой портрет — близкого к Павлу I П.Х. Обольянинова, последующего владельца Таложни и богатой подмосковной в Дмитровском уезде.[55] Здесь почти в фас по пояс представлена еще стройная фигура стареющего генерала в синем мундире с лентами, орденами и звездами, с мальтийским крестиком на шее. Как-то запомнился еще мастерский портрет юноши в темном сюртуке с клетчатым галстуком, уже предвещающий романтические настроения, вероятно, кисти кого-то из иностранных художников, женский портрет в манере Боровиковского и парадное поколенное изображение генерала Всеволожского работы француза Дезарно, бывшего как бы домашним живописцем семьи, приезжавшим с ней и в Таложню, и в знаменитое Рябово под Петербургом. Немногие образчики мебели красного дерева и карельской березы, старинный фарфор, шитье шерстями и бисером, галерея екатерининских современников — обрамленные силуэты Сидо из глебовского Райка — все это, несомненно, жалкие остатки из того богатого культурного слоя, который был сброшен и растоптан стихийными прорвавшимися силами.