Большое мастерство, вкус и понимание классического зодчества проявил здесь художник-реставратор, восстановивший по-своему искалеченный фасад дворца. С другой стороны центральную часть дворца украшает многоколонный портик, покоящийся на аркаде цокольного этажа совсем так, как это видно на старом политипаже во “Всемирной иллюстрации”, где помещена была статья, посвященная усадьбе. С этой стороны дом стоит в центре громадного полукруга, в центре широко раскрытого cour d’honneur’a, образованного рядом симметрично расположенных домов и флигелей, из которых каждый в отдельности смело мог бы быть самостоятельным помещичьим домом. Тосканские колонны, арки, фронтоны и аттики при глади стен, прорезанных окнами, производят несколько строгое и холодное впечатление. Дворец в Горенках приписывается архитектору Менеласу, действительно работавшему для Разумовских, принимавшему участие в возведении дворца в Почепе, но в большинстве случаев известному лишь возведенным им в парке Царского Села псевдоготическим зданием Арсенала.

Открытое пространство двора с одной стороны — луга и водоемы с другой — немало содействуют величественности архитектурного замысла. Небольшой пригорок, где стоит дворец, образует террасу; широкий ступенчатый сход приводит на площадку с длинным, в ширину здания, искусственным прудом-зеркалом; два бронзовых одноглавых орла превосходного литья, водруженные на каменных постаментах по бокам лестницы, четко рисуются на синем небе и охватывают в пролете белые колонны дома. Эти орлы — царственные и горделивые — дают интересное отклонение от обычных, применявшихся в подобных точках фигур львов. Справа от дома на сотни сажень протянулись стены бывших в Горенках оранжерей. Вместо редких цветов и растений здесь буйно разрослись бурьян, крапива, лопух, кусты бузины среди груд обломанного кирпича и белого известкового камня. Так же одичал парк; почти не сохранилось в нем садовой архитектуры; лишь чудом каким-то уцелел небольшой павильон с куполом на круглом барабане и грот около одного из прудов, довольно интересный образчик такого рода сооружений. В насыпном холме, теперь заросшем высокими деревьями, спрятано помещение под сферическим куполом, освещенное замаскированными люкарнами; два подземных коридора, довольно длинных, приводят и выводят из него.

Большинство дорожек в парке заглохло; протоптаны ногами многочисленных посетителей новые тропинки и дороги. После праздных дней до следующей недели хранит парк память о [теперешних] своих посетителях — обрывки газет, конфетные обертки, пустые, опорожненные бутылки, помятую траву, густую шелуху семечек и орехов на дорожках. В дни же отдыха в парке Горенок толпа людей — “московские африканцы” в трусах, дешевыми духами надушенные девицы, заглушающие ароматами запахи травы и леса, ухарские взвизгивания гармошки, треньканье гитары и балалайки, стереотипные и тупо заученные комсомольские песни, непрерывно распеваемые, верно, потому, что нет у этих людей мыслей и тем для беседы. Человеческое стадо, представленное этой толпой, топчет и срывает все на своем пути, заполняя к вечеру густой, безнадежно однообразной и ограниченной массой платформы ближайших дачных станций.

 В анналах русской истории имя кн. П.М. Голицына, строителя усадьбы Яковлевское-Пехра, ничем не замечательно. Но зато в истории русского искусства, в истории русского собирательства оно заслуживает всяческого внимания. Именно кн. П.М. Галицыным была собрана коллекция картин старых мастеров, которая под именем “Голицынской” явилась первым в Москве “музеумом”. Развитой эстетический вкус сказался и в постройке подмосковной усадьбы, где над небольшой речкой Пехоркой возник настоящий дворец во вкусе архитектуры Louis XVI. Двухэтажный дом, расчлененный пилястрами, с простыми, но изящными наличниками окон, двумя круглящимися галереями соединен с флигелями-крыльями, в свою очередь сообщающимися с несколько более поздними, в стиле ампир отстроенными корпусами оранжерей, украшенными по фасаду дорическими колоннами. Так, раскинувшись в ширину, господствует дом над равниной речки, виднеясь целиком издали, с владимирской дороги. Садовый фасад много короче. Быстро отходящие корпуса, спрятанные деревьями боковые флигеля как бы изолируют одну только среднюю часть дома, выходящую на выложенную каменными плитами площадку, лежащую ниже пригорка, на котором расположен парк. Площадка эта обведена каменным парапетом, украшенным интересными фигурами лежащих и сидящих львов, статуями и вазами, высеченными из известняка и потому с течением времени сильно выветрившимися. Любопытно, однако, что все эти скульптуры являются работой русских мастеров в подражание западноевропейским художникам. Длинная и широкая аллея-просека ведет по главной оси дома в обширный парк. Вход в аллею образует с площадки лестница, охраняемая львами; перекрещиваются регулярные дорожки французского в своей планировке сада, образуя в двух местах площадки со звездообразно расходящимися восемью аллеями. На одном из этих перекрестий был фонтан, теперь поверженный на землю, в виде трех граций, несомненно, также ремесленной русской работы XVIII века. Парк заглох, его дорожки в большинстве случаев заросли; постепенно сливается теперь регулярный сад с лесом, в свою очередь соприкасающимся с парком соседних Горенок. Справа от дома, живописно рисуясь среди зелени, находится церковь, круглый в плане храм со ‹световым› барабаном и куполом, с западной стороны имеющий притвор в обрамлении двух симметрично поставленных по бокам колоколен. Этот тип церкви, встречающийся сравнительно редко — в соседнем Троицком-Кайнарджи Румянцева, в Молодях Серпуховского уезда — и восходящий к двухколокольному храму, возведенному Старовым в Александро-Невской лавре, был отстроен пока еще мало известным московским архитектором третьей четверти XVIII века Карлом Бланком. Быть может, чертежи для этой действительно мастерской постройки дал Старов. По-видимому, и барский дом с его изящной декорацией стен, легкой лепниной внутри проектировал тот же Бланк, автор красивой, теперь разрушенной церкви Бориса и Глеба в Москве у Арбатских ворот. На старинной акварели, сохраняющейся в Историческом музее в Москве, представлена вся усадьба на пригорке над протекающей внизу запруженной речкой. Дом, флигеля, церковь, живописные купы деревьев образуют красивый ландшафт. Этот вид не повторить теперь. От главного дома остался лишь костяк — одни обгоревшие стены, зияющие пустыми провалами своих окон. Сгорела и обстановка дома — старинная мебель, росписи, картины, бронза. Только в церкви несколько картин старых мастеров на религиозные темы, почерневшие и трудно различимые в темноте, вероятно, составлявшие некогда часть галереи кн. П.М. Голицына, дают представление о характере наполнявших дом коллекций художественных произведений.

Дворец в усадьбе кн. М.П. Голицына Пехра-Яковлевское Московского уезда. Вид после пожара 1924 г. Фото 1920-х гг.

Перейдя от разорившегося кн. П.М. Голицына к его брату[129], усадьба расширялась и украшалась; тогда заведены были оранжереи — верно, не без влияния соседних горенковских, разбит английский парк в сторону Владимирской дороги, даже за нее. Трудно сказать, были ли в этом парке какие-либо “затеи” — до нашего времени дошел только грот, выложенный из дикого камня, совсем близко от дороги, у подножья песчаной обсыпи с растущими вверху соснами.

Переходя в течение полутора веков из рук в руки[130], усадьба принадлежала в годы, предшествовавшие революции, фон Роопу; хотя в обстановку дома и были внесены многие изменения в духе современности, тем не менее вся старина поддерживалась заботливой и внимательной рукой.

Ураган 1917 года уничтожил ее. Обгорелый дом, с травой, вырастающей на его карнизах, теперь не более чем живописная руина в духе картин Гюбера Робера.