Во втором парке стояла на небольшом пригорке колонная беседка-ротонда памяти Александра I с бюстом его на постаменте, самая крупная по пропорциям из встречавшихся в усадьбах, вероятно, уже 30-х годов XIX века, и другая беседка, милый березовый домик 1828 года с круглой комнатой, обведенный ‹во›круг галерейкой, несмотря на увеселительный характер свой, всецело ампирный по архитектуре. На чайном фарфоровом сервизе, сохранившемся в Московском музее керамики, были изображены все эти милые незатейливые достопримечательности Ильинского.

Кое-где в парке много лет подстригавшиеся аллеи образовывали вьющиеся спиралью или зигзагами зеленые сводчатые коридоры; послушные ветви все еще изгибались по каркасу, ранее здесь бывшему, но уже давно сгнившему. Неподалеку от дома в куртинах запрятались небольшие домики, большей частью середины XIX века, домики с затейливыми названиями — “Миловид”, где постоянно жил граф Остерман, “Кинь грусть”, “Приют для приятелей”, “Пойми меня”, “Не чуй горе”, домики, меблированные старомодной обстановкой, со стенами, сверху донизу завешанными гравюрами, олеографиями, даже вырезками из “Нивы” и “Всемирной иллюстрации”. Здесь жили когда-то поэт Полежаев и романист Лажечников8, автор прославленной повести "Ледяной дом"[17].

Прошло несколько лет. Библиотеку вывезли. Один за другим погибли в пламени и “Приют для приятелей”, и “Миловид”, и “Кинь грусть”. Рухнула березовая беседка, кем-то никчемно разбит был грот.

На постаменте-ложе — бронзовая фигура графа Остермана-Толстого, почерневшая и поржавевшая, остается немым свидетелем проходящих, все разрушающих дней и лет.

Вид господского дома в Ильинском. Гравюра середины XIX в.

Среди построек уходящей дворянской Москвы особенно привлекательным является розовый с белыми колоннами дом на углу Пречистенки и Хрущевского переулка. Собственно, это целая усадьба с садом и службами, конюшней, флигелями, оранжереей, с павильоном и беседкой среди старых деревьев, со сводчатой башней XVII века в ограде и церковью за невысокой каменной стеной. Колонны портика особняка, обрамляя окна с полуциркульными завершениями, несут поверх сочно, богато орнаментированного фриза балкон, обведенный красивой решеткой, куда выходит дверь из мезонина, увенчанного треугольным фронтоном с красиво вписанным в него гербом Хрущевых. Боковые фасады — в сад и в переулок, — выходящие на каменные террасы, украшены нарядными пилястрами и лентами скульптурных панно. К подъезду с типичным навесом некогда подъезжали кареты и сани, выстраиваясь длинной вереницей по переулку, опушенному снегом. Над полуциркульной нишей ворот, украшенных колоннами, висел фонарь, тускло мигавший сквозь кисею падающих хлопьев и пушинок. В длинном двухэтажном крыле помещалась многочисленная прислуга — дворня и лакеи, в будние дни дремавшие в передних, в праздничные же, одетые в ливреи, встречавшие гостей на ступеньках лестницы. В конюшне стояли выездные лошади, в экипажном сарае — сани, кареты и дормезы для дальних переездов...

Ранней весной расцветали в саду подснежники, светло-синим цветом устилая газоны между дорожками. В скромной беседке, в миниатюре повторяющей знаменитый Конный двор Кузьминок, весеннее солнце жарко нагревало скамейки. На страстной вечерне под великопостный благовест по оттаявшим и просохшим плитам дорожки проходили владельцы и дворня через калитку в ограде в свою, тут же расположенную церковь. А к пасхальному столу появлялась первая зелень, выращенная во флигелях, тюльпаны и нарциссы, своим нежным благоуханьем наполнявшие гостиные и залы. Здесь, как свидетельствуют посейчас уцелевшие постройки, широко и деловито протекала жизнь. В дни празднеств ярко горели окна дома, лестницу, где еще уцелели старинные пейзажные фрески на стенах, освещал фонарь с оплывавшими в нем от движения воздуха свечами. В двух залах, отделанных ампирной росписью и лепниной, умело подчеркнутых светом зажженных люстр, растекавшимся на мебели и бронзе, на нарядных платьях и драгоценностях женщин* (* Так в рукописи.). В гостиной карточные столы открывали свое зеленое сукно, а в спальне хозяйки, украшенной колоннами и расписанным плафоном, зеркало отражало раскрасневшиеся от танцев лица. На антресолях в низких комнатках поверялись девичьи тайны, выше, в мезонине, джентльмены раскуривали длинные чубуки под нескончаемые разговоры о философии, политике, искусстве. Такой представляется жизнь хрущевского дома сто лет назад. Ранним летом уезжали отсюда владельцы в свою подмосковную, в Усово на Москве-реке.[18] Здесь также было все устроено хозяйственно и домовито, верно, одновременно с московским домом, при участии архитектора А.Г. Григорьева, талантливого, но еще малоизвестного архитектора московского ампира. Его авторство, правда, лишь угадывается здесь, но угадывается с какой-то безусловной уверенностью.

Усово почти так же хорошо сохранилось, как и московский особняк на Пречистенке. Не уцелел в нем только дом. В новой, заменившей его вилле в вестибюле висел старый снимок прежнего дома. Это было длинное одноэтажное деревянное здание с мезонином. Средние окна, разделенные пилястрами, окна с полуциркульными завершениями красиво и скромно разнообразили вытянутый фасад. Насколько позволяет судить память, ничто не противоречило в формах и деталях обычному характеру сооружений Григорьева, мастера, строившего вообще в Звенигородском уезде, в частности в Ершове у Олсуфьевых.

Участие Григорьева почти несомненно и в переделке церкви. Более старому сооружению середины XVIII века он придал ампирный наряд, пристроив колонные портики, переделав наличники окон, украсив шейку граненого купола ионическими колоннами, придав кое-где стенам рустику. К этому массиву зодчий прибавил трапезную с типичными трехчастными окнами, чрезвычайно близко напоминающими красивый ампирный пролет, украшающий уличный фасад углового домика в саду московской усадьбы Хрущевых. Внутри церкви, в этой более новой ее части, был устроен над входными дверями в храм придел на полатях с двумя винтовыми лестницами по сторонам, придел, сохранивший исключительно стильный ампирный иконостас, темно-синий, с белыми деталями и золотыми украшениями. Лучшее же звено церкви, поистине исключительно удавшееся мастеру, это связанная с нею колокольня — высокий цилиндр, обведенный внизу колоннами, с прорезанными в нем полуциркульными окнами. Ярус звона помещается в своеобразной беседке-ротонде из четырех арок промеж сдвоенных ионических колонн. Выше — купол и типичный ампирный шпиль. Сочетание звучно оранжевой и ослепительно белой раскраски дает яркое и радостное архитектурное пятно на изумрудной траве спускающегося к Москве-реке луга, на который темно-зеленые тени бросают живописно раскинувшиеся по откосу березы.

До сих пор растут здесь кусты сирени; весенними вечерами, росистыми рассветными зорями напоен воздух ароматом тяжелых гроздей цветов, в которых не одно поколение девушек, молодых и мечтательных, искало свое счастье. Только старый дом, свидетель этих грез, лиц, уступил место новому. Это — полузамок, полукоттедж, выстроенный последним владельцем имения великим князем Сергеем Александровичем (архитектор Родионов), довольно безвкусный и снаружи и внутри, обставленный лакированной мебелью и заурядными рыночными вещами. Лишь в одной из комнат были собраны здесь итальянские примитивы, неизвестно куда девшиеся впоследствии, нежные Мадонны и мученицы, святые в золототканых одеждах. В зимнем саду висели антики — обломки стел, фонтанов и монументов — поздние, довольно ремесленные работы римских мастеров, верно, подобранные где-то в Кампаньи, окрестностях Вечного города. Частично попали они впоследствии в Музей изящных искусств.