Тихий гул голосов доносится из длинного коридора, и я стою наверху, глядя вниз и закусывая губу. Коридор украшен большими дверями по обеим сторонам, все они закрыты, кроме одной в самом конце. Что-то кричит мне, что это личный кабинет Джии, место, где она проводит все свои теневые сделки и принимает решения, которые меняют жизнь людей, иногда в лучшую сторону, но я бы солгала, если бы сказала, что большинство этих изменений были хорошими.

Во мне вспыхивает любопытство, но действительно ли я хочу рисковать, спускаясь туда и подслушивая разговор, который предназначался не для меня? Особенно разговор, который должен вестись за закрытыми дверьми.

Да, черт побери, хочу.

Считайте меня дурой, но я ничего не добьюсь, если останусь в стороне.

Я крадусь по длинному коридору, как какой-то ниндзя, чувствуя себя самой крутой сукой на свете. Только с каждым моим вздохом мне хочется придушить себя. Я никогда раньше не пыталась дышать так тихо, но чем больше я это делаю, тем громче, кажется, получается. Что, черт возьми, со мной не так?

Мое сердце колотится так, словно в него попала большая доза крэка, и по мере того, как я продвигаюсь дальше по коридору, тон голосов становится отчетливее. Там женщина и мужчина, женщина явно Джиа, но мужчина… Я не знаю, его голос такой низкий, что я не могу его разобрать.

Я не проводила достаточно времени с охранниками Джии, чтобы узнать их голоса, но когда я слышу фамилию "ДеАнджелис", произнесенное через открытую дверь, я задерживаю дыхание, стараясь расслышать каждое слово.

— Этого не может быть, — говорит Джиа, и я хмурю брови, отчаянно желая понять, что, черт возьми, происходит и почему им нужно обсуждать дела семьи ДеАнджелис. Что-то случилось? Они готовят нападение на Джованни? — Даже шепота не было?

— Ничего, — отвечает мужчина, по его тону можно предположить, что это, возможно, Зик, хотя я могу ошибаться. — После нападения на прошлой неделе никто ничего не слышал, по крайней мере, о братьях. Организованы похороны четырех сыновей Виктора.

— А о Джованни ничего?

Наступает тягостная тишина, и я изо всех сил пытаюсь не вслушаться в звук своего пульса, тяжело бьющегося в барабанных перепонках.

— Ты же не думаешь… — Джиа не позволяет словам слететь с языка, как будто она не хочет рисковать, высказывая свои мысли вслух, как будто то, что она собирается сказать, может все испортить.

— Нет, — говорит другой голос, его тон тверже, подтверждая мои подозрения. Это определенно Зик. — Они не могли выжить. Это невозможно. Не после того, что с ними сделал Джованни. Плюс те три выстрела, которые раздались, когда мы уходили. Мы были бы дураками, если бы предположили, что это не были выстрелы на поражение прямо в черепа его сыновей.

Желчь поднимается у меня в горле при одной только мысли о том, что эти пули пробили мальчикам головы, но я сглатываю ее, чтобы услышать, что происходит в той комнате.

— Они самые крупные игроки в семье ДеАнджелис, — говорит Джиа. — Если бы они были мертвы, люди бы говорили. Семья ДеАнджелис поклялась в верности этим братьям. Если бы Джованни действительно убил их, оставшаяся семья боролась бы за свои жизни, умоляя о прощении, но ты говоришь мне, что нет ничего, кроме тишины?

— Совершенно верно, — отвечает Зик. — Если только Джованни не предал это огласке. Они могут быть мертвы, а семья просто еще не знает об этом.

— Нет, — говорит Джиа решительным и напряженным тоном. — Там было слишком много охранников. Даже если бы они поклялись молчать, информация уже просочилась бы. У этого есть только один возможный исход.

— Эти ублюдки все еще живы, — заканчивает за нее Зик, его голос похож на хриплый шепот, полный неверия и, если я не ошибаюсь, намека на благоговейный трепет.

Надежда пронзает мою грудь, когда я делаю прерывистый вдох. Неужели они действительно думают, что мои парни живы? Есть ли на самом деле шанс?

Тишина снова заполняет комнату, и я ловлю себя на том, что придвигаюсь ближе к двери, желая услышать каждое слово.

— Это просто невозможно, — бормочет Джиа, ее тон полон замешательства, и это звучит так, как будто она разговаривает сама с собой, размышляя вслух. — Ты видел их раны. Они не могли выжить после такого, но тогда…

— Этим парням приходилось преодолевать гораздо более серьезные испытания.

— Так ты думаешь, нам следует исходить из предположения, что они все еще живы?

Зик усмехается.

— Я предполагаю, что если они живы, если эти три выстрела не были направлены им между глаз, то они едва держатся.

Блядь, блядь, блядь. БЛЯДЬ.

Та тьма, которая поглощала меня последние семь дней, взрывается в моей груди, пробуждая дьявола, который живет внутри меня. Я ни черта не чувствовала с тех пор, как они были повержены, и впервые этот маленький лучик надежды начинает мерцать глубоко в моей груди.

Мои мальчики. Я, блядь, знала, что они не сдадутся без боя. Они бы не бросили меня вот так. Они здесь еще не закончили. Им нужно слишком многого достичь, слишком многое отдать.

Мои руки трясутся, когда меня охватывает потребность ворваться в офис Джии. Я должна выбраться отсюда. Если есть шанс, что они все еще живы, я должна добраться до них. Они спасали меня столько раз, что я не могу сосчитать, и теперь пришло время отплатить им тем же.

Слезы счастья текут по моему лицу, пока я пытаюсь сдержаться. Я знаю, есть большая вероятность, что Зик ошибается, что они действительно мертвы, но у меня нет выбора, кроме как верить, потому что без них у меня ничего нет.

Раздается тихий звук, возможно, Джиа опускается в большое рабочее кресло и испускает тяжелый вздох, звук, наполненный раздумьями и беспокойством. Мне приходится отойти, сдерживаясь, когда я слышу шаги. Зик обходит ее стол, становясь рядом с ней, вероятно, предлагая ей то немногое утешение, на которое он способен.

— Какой у нас план, босс? — Спрашивает он приглушенным голосом.

Наступает тишина, и я не сомневаюсь, что Джиа взвешивает все возможные варианты, прикидывая, как лучше поступить, чтобы при любом исходе семья Моретти осталась на вершине.

— Нет никакого плана, — наконец говорит она, и моя спина напрягается. Как у нее может не быть плана? Есть только один очевидный ответ на этот вопрос. Мы пойдем туда и спасем их. — Не говори об этом ни слова. Если эти мальчики у Джованни, они заперты и медленно умирают. Мы будем молчать и позволим природе идти своим чередом. Вскоре они будут заражены до такой степени, что, возможно, будут умолять друг друга забрать их жизни. Они умрут, и когда это случится, мы сообщим об этом Шейн, скажем ей, что ничем не могли им помочь, что мы пытались, но было уже слишком поздно. Месть зажжет в ней искру, и она начнет подталкивать себя к тому, чтобы самой расправиться с Джованни. Нам даже пальцем не придется шевелить.

— А что потом? — спрашивает он, в его тоне сквозит веселье. — Она вернется сюда? Пройдет совсем немного времени, и она поймет, что ты не больна.

Какого хрена? Не больна?

— Нет. Мы позволим ей уничтожить Джованни. Без него или его сыновей, которые продолжат род, вся семья ДеАнджелис рассыплется. Как только она выполнит свою задачу, мы пустим ей пулю в лоб и заберем новорожденного сына Джованни себе. Семья Моретти была построена на моей и только моей крови. Я сижу на троне, и я не хочу рисковать тем, что она ворвется сюда и попытается увести его у меня из-под носа. Поэтому пока что мы превратим ее в воина, который будет выполнять наши приказы. Она знает внутренние секреты этой семьи, и мы уничтожим их всех до единого, пока они окончательно не падут. Держи своих врагов близко, Зик. Семья Моретти только начинает действовать.

Что ж… блядь.

6

Что за хуйня только что произошла?

Я сижу в своей комнате, в голове у меня все идет кругом от того, что я только что узнала внизу.