Глаза Джиа возвращаются к моим, быстро становясь холодными и жесткими, и если бы я не была так сломлена и поглощена горем, у меня, возможно, хватило бы ума прикусить язык.
— Что ты предполагаешь, Шейн?
Меня окружает тишина, и, глядя на
— Ты была там все это время. Ты знала о семейном собрании ДеАнджелисов и постаралась быть там, чтобы посмотреть, кто выйдет с него живым. Ты знала, что Джованни придет, ты знала, что он приведет свою армию, и ты сидела сложа руки и наблюдала за этим, как за развлечением в прайм-тайм. Он убил трех любимых людей моей жизни, а ТЫ НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛА! — Я кричу, мое горло тут же саднит, и горе захватывает мое сердце и раздавливает его.
Слезы текут по моему лицу, капая на верхнюю часть майки и пропитывая мягкий материал.
— Ты могла спасти их, — бормочу я, мой голос срывается от тяжести каждого слова, — и тот факт, что ты даже не попыталась, просто сидела и смотрела, как их убивали, только показывает, что ты за человек на самом деле. Мне лучше без тебя. Я не хочу иметь абсолютно ничего общего ни с тобой, ни с твоей дерьмовой семейкой.
Джиа внимательно наблюдает за мной, выражение ее лица жесткое и неподвижное, как маска, скрывающая ее истинные эмоции. Она не произносит ни слова, и молчание становится все тяжелее с каждой секундой, пока она наконец не смотрит на дорогу перед собой.
— Вот что произойдет, — говорит она мне, ее голос полон власти. — Ты будешь жить со мной, обучаться у меня, а потом станешь мной. Это твой единственный вариант. Я дам тебе ночь на то, чтобы погоревать, а с завтрашнего дня братья ДеАнджелис перестанут существовать в твоем сознании. Ты моя дочь, и поэтому я проявляю доброту, которую никогда не проявляла ни к кому, но попробуй перечить мне, Шейн Моретти, и ты поймешь, как получилось, что я стала главой этой семьи. Кровь не всегда гуще воды, и тебе придется заслужить свое место в моей семье. Это понятно?
Моя челюсть сжимается, когда я смотрю на женщину, которая так похожа на меня.
— Я хочу смерти Джованни. Я хочу голыми руками вырвать ему глазные яблоки и слушать его крики. Я хочу задушить его, перерезать кинжалом ему горло и вырвать органы из его тела один за другим. Я хочу оставить его сердце напоследок, просто чтобы почувствовать, как оно бьется в моей руке, и только тогда я раздавлю его для его сыновей и скормлю куски их волкам. Дай мне это, и я сделаю все или стану той, кем ты, черт возьми, захочешь.
Глаза Джии, сузившиеся и полные размышлений, возвращаются к моим через зеркало. Она рассматривает меня какое-то мгновение, прежде чем молча кивнуть и перевести взгляд обратно на дорогу.
— Возможно, я недооценивала тебя, — бормочет она. — Это все, чего ты хочешь?
Я качаю головой.
— Я хочу волков, Дила и Доу, а также новорожденного сына Джованни. Я дала обещание и намерена его сдержать. Кроме того, — говорю я, сузив взгляд и понизив тон, давая ей почувствовать вкус яда, который я выплескиваю на нее. — Это меньшее, что ты можешь сделать.
— Хорошо, — говорит она после долгой паузы, позволяя моему оскорблению отскочить от нее. — Волки — твои, а что касается оставшегося наследника ДеАнджелиса, то этот ребенок — не моя проблема, и меня он не волнует.
— Я не просила, чтобы он был твоей проблемой, — бросаю я ей в ответ. — Я воспитаю его как своего собственного, если потребуется. В любом случае, я намерена сдержать свое обещание. Так что сделай так, чтобы это произошло, или смотри, как я разрушаю все, что ты построила так же, как ты стояла в стороне и смотрела, как убивают Романа, Леви и Маркуса.
И с этими словами я отвожу взгляд к окну, игнорируя то, как ее глаза сужаются до узких щелочек, понимая, что добиться от меня сотрудничества будет далеко не так просто, как она думала.
2
Остаток пути проходит в тишине, и я ненавижу это. Хотя я бы все отдала, чтобы не представлять, как длинное тонкое лезвие пронзает их животы и заливает лужайку кровью, я бы также все отдала, чтобы не застревать в этом неловком молчании с моей матерью, особенно после угрозы разнести ее мир на куски. Вероятно, это был не лучший мой момент, но она обманывает себя, если ожидает, что я упаду на колени и буду умолять служить ей как верный мужчина, согласный на все.
Джиа, мать ее, Моретти.
Как, черт возьми, я вообще должна к ней обращаться? Мамочка? Мать? Родильница? Донор яйцеклетки? Почему-то мне кажется, что она не оценит термины "инкубатор" или "властолюбивая стерва", так что, думаю, пока что я буду называть ее Джиа.
Мы едем уже больше часа, и не проходит ни секунды, чтобы по моему лицу не скатилась слеза. Я не могу перестать вспоминать об этом. Черт, сейчас мне уже плевать, что со мной будет. Джиа может забрать меня, потому что теперь ничто не имеет значения. Они ушли, и я ни черта не могу с этим поделать.
Конечно, месть будет единственной причиной, по которой я буду просыпаться каждое утро, но после этого что останется для меня в этом мире?
Джиа ни словом не обмолвилась о моей сделке, и я действительно недостаточно хорошо ее знаю, чтобы понять, согласится она на это или нет. Она не похожа на человека, который заключает сделки с отчаявшимися людьми, особенно сделки, которые могут привести к войне, но она была бы дурой, если бы отказала мне. Отомщу ли я с ней рядом или сама по себе — это все равно произойдет. Не говоря уже о том, что она больна. Она сказала мне на старом складе, что жить ей осталось год, может быть, два, и хотя ждать два года, чтобы вырвать горло Джованни из его тела, — это испытание для меня, было бы очень здорово, если бы я могла сделать это с армией Моретти у меня за спиной… армией, которая, очевидно, станет моей.
Это будет прекраснейший день — наблюдать, как Джованни изо всех сил цепляется за жизнь. Бегает слева направо только для того, чтобы понять, что его загнали в угол, как в жестокой игре в кошки-мышки. Затем наблюдать, как краска отливает от его лица, когда начинается паника, и приходит понимаю, что его день, наконец, настал, и не иначе как от моих рук. Эта мысль заставляет меня дышать. Я просто надеюсь, что Джиа не заставит меня ждать.
Но если она скажет "нет"… Черт. Это будет настоящая гражданская война, и она не захочет, чтобы она постучалась в ее дверь.
Какие мерзкие вещи я хочу сделать с этим человеком… Надеюсь, я смогу восстановить справедливость для мальчиков, заставить их гордиться в последний раз. Но будет ли этого достаточно? Сможет ли его убийство самым жестоким, зверским способом компенсировать те ужасы, которые парни терпели от его рук все эти годы, компенсировать душевную боль и страдания, которые он им причинил? Нет, скорее всего, нет, но я могу попытаться.
Джиа делает несколько поворотов в дорогом жилом районе, и я знаю, что должна обращать внимание на каждый поворот, но это похоже на головоломку, и в таком состоянии я ни за что не смогу вспомнить, как отсюда выбраться. Это закрытая территория, и она чертовски уединенная. Здесь не могут случайно проехать и заявить, что заблудились. Если ты едешь по этим улицам и забрался так далеко, значит, ты приехал сюда с какой-то целью. Это лучшая система безопасности. Я уверена, что каждый житель здесь знает все машины своих соседей и точно знает, кто живет в каждом доме, сколько человек у них в штате и в какие часы они должны приходить и уходить. Здесь нет никаких сюрпризов. Бьюсь об заклад, все остальные жильцы такие же могущественные и опасные, как Джиа, и каждый из них отчаянно нуждается в уединении.
Мы едем по дорогам, вдоль которых выстроились массивные дома, укрепленные железными воротами, вооруженной охраной и системами безопасности. Каждый из них, стоящий в конце длинной подъездной дорожки, выглядит угрожающе. Я с недоверием смотрю на ряды возвышающихся домов. Кто, черт возьми, здесь живет?
Внедорожник останавливается на вершине холма, и Чувак с Дредами тормозит свой байк, чтобы ввести код ворот. Дом такой же большой, как и готическая тюрьма, предназначенная для того, чтобы держать парней в узде. Но, в отличие от старинного замка, спрятанного в лесу, это место выглядит совсем новым, возвышаясь на холме, как современная цитадель.
