Возможно, я и не смогла бы удержаться от слез, но я, по крайней мере, в состоянии сдержать первый всхлип, пока не выйду из комнаты, прислонившись для опоры к стене и зажав рот обеими руками, чтобы приглушить звук.

25

РЕН

Мне не нравится тишина в комнате после того, как я закончил рассказывать доктору Стоун о том, что произошло со Скарлет. Это та тишина, которая давит. Я знаю, что она, должно быть, думает о всякой ерунде, которую не хочет произносить вслух. И я это чертовски ненавижу. Так или иначе, посреди всего этого дерьма это то, что я ненавижу больше всего.

— Ну? — Я должен спросить. — Что вы думаете? Вы ничего не говорите, и это нехороший знак.

— Прости меня. — Бывают моменты, когда я ненавижу то, какой нежной и осторожной она всегда бывает. Она боится сказать что-то не то. Всегда хочет быть профессионалом. Я понимаю это, и когда я не в дерьмовом настроении, я даже могу это оценить. Нелегко сидеть здесь и вести себя как чистый лист, на котором пациент может нацарапать свои мысли и страхи. В ее голове, должно быть, вертятся самые разные мнения, но она хорошо умеет притворяться, что это не так.

Садясь немного прямее, она прочищает горло.

— Ты хочешь сказать, что Скарлет физически увлеклась Ривером, когда он был на переднем крае твоего сознания.

— В значительной степени, да. Она знала, что это Ривер, а не я, но все равно это сделала. И она даже не извинилась. — Или извинилась? Черт, у меня в голове все перепуталось. Я не могу ясно мыслить. Нелегко собрать все воедино в правильном порядке, когда я практически ослеп от ярости и обиды.

— Ты веришь, что Скарлет намеренно ждала, пока Ривер выйдет, прежде чем вступить с ним в физическое взаимодействие?

От этого вопроса мне становится слишком неуютно. Как будто моя кожа внезапно стала слишком тугой для моего тела, и я чувствую себя не в своей тарелке.

— Не знаю, — признаюсь я.

— Я не спрашиваю, что ты считаешь правдой, — продолжает она тем же мягким, ровным голосом. — Я спрашиваю, что первым пришло тебе в голову, когда ты узнал, что они были близки. Ты вообразил, что она предпочла тебе Ривера?

Возможно, тогда я и не думал об этом в таком ключе, но теперь, когда она упомянула об этом…

— Да. Я думаю, что именно туда сразу же направился мой мозг.

— Она отказывалась от физического контакта с тобой?

— Нет, — признаюсь я. Я бы хотел, чтобы она не смотрела на меня так, как сейчас, словно пытается заглянуть в мою голову. — Все совсем не так.

— Проявляла ли она больший интерес к Риверу, чем к тебе самому?

— Нет, — бормочу я. У меня начинает болеть голова от всего этого. — Я не знаю, о чем я думаю.

— Ты думаешь, что она тебе изменила.

— Ну, да. — Слышать слова, произносимые вслух, больно, но я не могу притворяться, что у меня нет никаких чувств.

Я вскидываю руки в воздух, уставившись на нее.

— Ну? Что вы думаете? Потому что ей было больно от моей реакции, и я не могу смотреть на нее прямо сейчас. Это не может продолжаться вечно.

Она глубоко вздыхает, хмурясь, и у меня возникает чувство, что мне не понравится то, что я сейчас услышу.

— Рен, в конце концов, тебе нужно помнить о том, что мы много раз обсуждали во время наших сессий. Я понимаю, что Ривер не кажется частью тебя, но именно так тебе нужно начать думать о нем. Вы не две отдельные сущности.

— То есть вы хотите сказать, что она права.

— Все не так просто. — Я почти ненавижу то, какая она нежная. Понимающий доктор. — Независимо от того, выступаешь ли ты за Рена или за Ривера, Скарлет видит одного и того же человека. И если ты когда-нибудь собираешься исцелиться после всего, через что тебе пришлось пройти, ты должен найти способ начать видеть в нем себя.

— В ваших устах это звучит так просто.

— Я знаю, это нелегко, — настаивает она. — Но это часть процесса. Самая важная часть. Если ты собираешься двигаться вперед в своей жизни, это важный шаг. Измени свое мышление.

Она смотрит на часы. Я узнаю ее хмурый взгляд, полный сожаления.

— И на сегодня все. Я призываю тебя еще раз подумать над этим. Не бойся думать о Ривере как о части себя. Ты можешь хорошенько подумать об этом, прежде чем мы снова встретимся?

— Конечно. — Что еще я должен делать? В конце концов, я все еще пленник. То, что я не нахожусь внизу в камере, не означает, что я волен ходить, куда захочу. Для меня нормально бродить по дому, но я не чувствую себя комфортно, делая это. На меня всегда смотрит охрана семьи. Некоторые из них были с нами, когда мы отправились спасать Луну. Они знают, что я никому здесь не причиню вреда, и они видели, как я накинулся на Кью, чтобы не дать ему погибнуть. Этого недостаточно, чтобы стереть недоверие, которое я вижу во всех них, когда прохожу по дому после сеанса в поисках Ксандера.

Как я уже сказал доктору Стоун, мне нечего делать, кроме как думать, и с тех пор, как мы вернулись после спасения Луны, у меня на уме было нечто большее, чем просто Скарлет и Ривер. Может, Ребекка и мертва, но это еще не конец. Глупо было когда-либо думать, что это так. Каким-то образом я должен был догадаться, что ее поддерживают опасные люди.

Неудивительно, что я нахожу Ксандера в его кабинете. На его лице появляется мимолетная гримаса, прежде чем он берет себя в руки и прочищает горло.

— Что я могу для тебя сделать? Доктор Стоун прошла мимо несколько минут назад. Ваш сеанс прошел хорошо?

— Все было в порядке. — Может, он и оплачивает мое лечение, но это не значит, что я должен делиться с ним. Во всяком случае, не подробностями. — Я пришел поговорить с тобой не об этом.

— Я весь во внимании. — ага, а еще весь на нервах. Я заставляю его нервничать. Часть меня хочет закричать "бу" и немного напугать его, поскольку я не думаю, что найдется много людей, которые когда-либо видели, чтобы он выглядел так неловко, как сейчас.

Я указываю на один из стульев перед его столом, и он кивает, прежде чем я сажусь. Наклонившись вперед и уперев локти в колени, я спрашиваю:

— Что дальше? Как нам уничтожить этих русских, ведущих операции из Нью-Хейвена?

Его брови взлетают вверх, но это единственная реакция, которая отражается на его лице.

— Почему ты так уверен, что мы собираемся их уничтожить?

— Какая альтернатива? Оставить всех этих людей там? Они не сделали ничего, чтобы заслужить быть под каблуком у этих придурков. Мы не можем оставить это просто так.

Он не спеша переводит дыхание, в то время как все, что я могу сделать, это прикусить язык, чтобы не заорать на него, чтобы он начал говорить.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, — начинает он. В некотором смысле, сейчас он напоминает мне доктора Стоун. Как будто он идет по минному полю и хочет быть осторожным, куда ступает. Мне это неприятно, но, думаю, я понимаю.

— Но? — Я подсказываю, когда он оставляет меня в подвешенном состоянии слишком надолго.

— Но это не так просто. Если мы пойдем туда с оружием наперевес, то начнется война. Ты должен это знать.

Горькое разочарование прожигает путь по моему пищеводу, оставляя неприятный привкус во рту. Ему так легко сидеть сложа руки и говорить подобные вещи.

— Мы нужны этим людям.

— Рен, мне нужно, чтобы ты кое-что запомнил. Я знаю, ты хочешь положить всему этому конец, и ни у кого нет для этого большей причины, чем у тебя. Ты так много потерял, и я искренне сожалею. Но давай также не будем обманывать самих себя.

— Что это значит?

Он едва сдерживается, чтобы не закатить глаза.

— Это значит, что мы здесь тоже нехорошие парни. Мы не герои. Никто не нападает и не спасает мир. Мне нужно, чтобы ты помнил это.

— Ну и что? — Я не могу скрыть своего разочарования, опускаясь обратно в кресло. — Мы останемся здесь и ничего не сделаем? Как мы можем?

— И как я могу начать войну с русскими? — он возражает. — Такого рода вещи стоят дорого, и не только в пересчете на доллары и центы. Это означает потерю людей. И это произойдет, независимо от того, насколько мы готовы.