У него у самого рыльце в пушку. Какого черта он учит меня жизни, какого черта дает мне наставления? Как оказалось, мы все не без греха, только мне хватает смелости не лицемерить, а решать проблемы как могу.

— Пойми, у каждого человека есть свой предел. Лиля уже на пределе. Она чуть не потеряла ребенка, она сходит с ума от той информации, которую ты ей даешь. Например, что попросил любовницу посидеть с дочкой в тот день. Неужели тебе мало того, что ты уже сделал. Зачем?

Не люблю, когда люди сами совершают те же ошибки, что и я, вот только не исправив свои, лезут указывать мне, как исправлять мои. В своих Бедах я сам разберусь, если понадобится, попрошу совета, но вот в таких непрошеных советах не нуждаюсь, тем более от человека, которому самому они нужны.

— Зачем ты так с ней? Она ведь тебя любит. Она еще готова попытаться тебя простить, но с каждым днем шанс на нормальную семью уменьшается. Причем в геометрической прогрессии.

Сижу, смотрю на него, делаю глоток крепкого кофе и морщусь. Ненавижу вот такой кофе без сахара, но сегодня мне нужен именно он для ясности ума и бодрости духа. И причина не только в том, что надо как-то внести разговор с другом, а в том, что мне в принципе надо вывести эту жизнь.

Я и без него понимаю, что Лиля на грани, но еще есть куда ее дожимать, есть, осталось совсем немного, совсем чуть-чуть. Я добьюсь того, чего хотел. Я не могу сейчас отступить. Если я это сделаю, то все усилия будут пущены коту под хвост, вот просто спущены в унитаз окажутся, и в итоге ей больно будет просто так.

— Слушай, Ром, прекрати, а я чертовски устал. Ты представляешь, как. Я тебе уже сто раз все рассказывал. У меня есть план, и я следую ему. Ты не видишь всего, не знаешь всего, поэтому не можешь судить в каком состоянии Лиля, в каком состоянии я, и на что мы еще оба способны? Давай без этого, я тебя очень прошу.

Прикладывая руку к сердцу, прошу его, но друг упрямо мотает головой. Не согласен, он хочет поспорить и понимаю, что сейчас этот спор продолжится, и мне никуда от него не деться, а жаль, хотелось бы. Зря я согласился с ним встретиться.

— Ты думаешь, я забыл про твой план? Я все прекрасно помню, но еще я помню, что твоя жена беременна. Беременна, Игорь, очнись! Она не вывезет весь твой план. Она борется за свою жизнь, за жизнь своего ребенка, который еще не рожден, за Надю. Ты ее убиваешь, ты не раскачиваешь, а именно убиваешь. Просто ты слеп, и боишься признать то, что ничего не работает, то, что менять нужно не ее, а тебя.

Вот тут он не прав. Я не боюсь признаться себе в том, что измениться должны мы оба, потому что мы оба изменились, и это привело к тому, что сейчас происходит, и, если я хочу, чтобы все вернулось на круги своя, прекрасно понимаю, что тоже должен измениться.

Только я сейчас притворяюсь, и меняться мне не надо. Я сейчас держу маску, которую давно мечтаю сбросить, которая жжет лицо, которая словно кислота разъедает его.

— Тебя страшит меняться самому, страшит очень сильно, и поэтому ты сейчас так цепляешься за то, что вся проблема в ней.

Друг не идет в моих сапогах, не знает моей жизни, но при этом продолжает рассуждать. Я уже устал ему повторять одно и то же, и в тысячный раз не собираюсь этого делать, хватит. Главное, что я вижу результат и понимаю, что на верном пути, остальное не имеет значения.

— Причем самое смешное, Игорь, ты ведь понимаешь, что менять нужно не ее, вот только ты еще и понимаешь, что признавать свои ошибки больно и проще сломить другого, убедив в его неправоте, чем самому себе признаться, что облажался. Остановись, я тебя еще раз прошу, остановись, пока не поздно, пока ты можешь еще и себя, и ее вернуть.

Не убиваю я ее, не убиваю. Да, может быть, со стороны это выглядит и так, но на самом деле я ее спасаю, и как раз-таки в том, что я не отступаю, вся соль, и весь смысл. Если пожалею, если отступлю, вот тогда случится беда. Мне просто нужно действовать осторожнее, с поправкой на ребенка, вот и все.

— Мне не нужно себя возвращать, Ром, хватит. Тема закрыта. Я всего лишь напомнил ей, что она филолог, кем она может устроиться на работу, какой у нее будет заработок и что она может дать двум детям. Напомнил, что беременных берут на работу с неохотой.

Не вру, я не угрожал ей, ничего такого не делал, просто расписал возможную жизнь, не более того, обрисовал грядущие перспективы, и да, может быть, денег от салона хватало бы на какие-то определенные нужды, да, даже не на малые, плюс мои алименты, можно легко жить.

Только, если я ее сейчас не остановлю, мы потеряем семью, а я не для того все это затевал. В ней слишком не вовремя проснулся голос.

— Да, им не могут отказать по закону, но только можно ведь найти тысячи отговорок, почему они с профессиональной точки зрения непригодны. Мне даже стараться не придется, вот не придется и все. Что она сможет со своим филологическим? Да ничего. А насчет салона. Да, я не отступлю от начатого. Все, Ром, давай закрыли тему, я тебя очень прошу. Устал.

— Глупец ты, Игорь, самый настоящий глупец. Ты такое натворил, но при этом не понимаешь, не хочешь признавать. Ты просто ищешь себе тысячи оправданий, тысячи, лишь бы только не видеть реальной картины. Мне тебя жаль.

В сердцах бросает друг. Я понимаю, что эта злость не на меня, это злость на самого себя, и лучше бы воздержаться от комментариев, но не выдерживаю, также сцеживаю яд, как и он.

— А ты не учи меня, как разбираться с моей изменой, лучшее в своей измене разберись и реши ее последствия, вот тогда мы и поговорим, чьи методы лучше, а чьи хуже.

— Знаешь, что? — Андрей захлебывается воздухом, хочет было что-то сказать, но потом машет рукой, резко встает, и продолжает. — Да иди ты к черту, баран упертый. Потом не говори, что я тебя не предупреждал, — выплевывает это и уходит, а я наконец то остаюсь в блаженной тишине.

А дружба… помиримся.

Игорь

Друг уходит, а я так и продолжаю сидеть, откинувшись на спинку кресла, и затылком уперевшись в нее же. Может быть, в чем-то он и прав. Но в чем я пока понять не могу. Точно не в том, что мне нужно отступать.

Лиля, она отдалилась, ушла из семьи. Она вроде бы с нами, но она без нас. У нее какие-то непонятные мысли, нет целей, нет ничего, но в то же время, да, она любит, она ценит, не может перестать любить. Мы ее семья, мы ее мир, но как-то все не так, не то совсем.

Раньше было иначе. И да, я рад ее беременности, но в то же время, есть в этом какой-то осадок, и не потому, что я не хочу этого ребенка, а потому что вынужден сдерживаться.

Все все знают, все молодцы, только никто ничего не делает, все боятся что-то решать и предпринимать какие-либо действия.

Устало рычу, это все потому что меня действительно злит. Вся эта ситуация очень злит. Все действительно всегда знают лучше других, как быть, как правильно поступать, как правильно реагировать.

Всегда на словах герои до противного скрежета зубов — вот только как дело доходит до драки, все эти храбрецы почему-то отходят в сторону, трусливо сбегают, как те крысы с тонущего корабля. Чем больше человек кричит советами, чем больше он их раздает, тем с большей долей вероятности, сам поступил бы с точностью до наоборот.

Ненавижу это лицемерие в людях, ненавижу. Я презираю его. Хоть бы одного встретить, кто делал то, о чем говорит.

Да, я знаю все свои ошибки, да, я знаю, что я сделал не так, но я знаю, как это все изменить. Я знаю, как это все исправить. Я знаю, к каким последствиям приведут мои действия, но я продолжаю идти вперед, я продолжаю делать все, несмотря ни на что, потому что итог того стоит.

Игра действительно стоит тех самых свеч. Да, может быть цена непомерно высока, но я готов ее заплатить, и пока все остальные только кричат, я действую, действую и живу, а не просто существую, потявкивая где-то там.

Ромка и сам хорош, сам такое учудил, что мне стало смешно. Этот человек учит меня жизни, а сам при этом поступает ничуть не лучше. Пусть разбирается со своей семьей. Серьезно, нечего лезть в мою, нечего.