Даже если на измену у него была какая-то веская причина, что-то его подтолкнуло на нее, даже если он раскаивается и вся его жестокость — это всего лишь защитный механизм, это ничего не меняет, ничего, потому что хотеть все это исправить должны мы оба.

Вот такая жестокость с его стороны говорит мне лишь о том, что ему на меня плевать, а не о том, что он так боится показать свою слабость и признать ошибку. Вот правда, не знаю.

Со стороны оно все всегда как-то проще, а на деле же… на деле у нас у всех свои судьбы, свои проблемы, и только мы сами можем найти решение. Я благодарна ей за советы, благодарна ей за поддержку. Но если бы она еще дала расшифровку своим словам, цены бы ей не было, потому что пока она сделала только хуже.

Теперь во мне развивается какой-то ужасный комплекс. Я и до этого думала, что же сделала не так, чем заслужила подобное отношение, а теперь во мне еще больше крепнет уверенность, что это все только из-за меня. Недостаточно любила, недостаточно понимала, недостаточно заботилась, недостаточно дарила тепло и ласку. Была плохой женой, хозяйкой, матерью, и поэтому он пошел искать кого-то на стороне.

Господи, как я порой не люблю не прошенную помощь. Она не помогает, она делает лишь хуже.

Сжимаю одеяло в руках, злюсь на себя, на Тамару Петровну, на мужа, на всех. И больше всего на себя за собственную глупость, за то, что готова пожертвовать собой, потому что совесть такая совесть, и неважно, что я никому ничего в этом мире не должна кроме себя.

Дверь в палату открывается крайне неожиданно и первым, кого я вижу — это Игорь. Он хмурится, видя мое немного потерянное лицо.

Я быстро провожу ладонями по щекам, и натягиваю улыбку глаза не замажешь, здесь ничего не попишешь, но все же муж удовлетворенно кивает, шире распахивает дверь, и передо мной появляется мое солнышко, мой лучик счастья, моя Наденька.

— Мама, мамочка, я по тебе соскучилась.

Дочка подбегает к кушетке и муж, взяв ее подмышки, поднимает и сажает ко мне. Время летит с бешеной скоростью. У Наденьки столько эмоций, столько историй и она всеми ими делится. И как жаль, что у нее сейчас такой возраст, что она практически все из него забудет.

Какие-то яркие воспоминания, да, они останутся, но их будет очень, очень мало. Во всяком случае, я сужу по себе. Возраст примерно до восьми лет, практически не помню, хотя в те времена я однозначно не страдала проблемами с памятью.

Признаться честно, я и половину того, что говорит дочка не слушаю. Щебетание моего ребенка рядом успокаивает.

Я прижимаю ее к себе, вдыхаю ее запах и периодически кошусь на мужа и ловлю его странные взгляды. Он раньше всегда так на нас смотрел: нежно, с лаской, с любовью. Но сейчас к привычному коктейлю добавилось еще что-то, но что конкретно, не могу понять.

— Мамочка, когда ты уже вернешься домой? Я по тебе скучаю, очень, очень скучаю, — закончив жаловаться на мальчишек в саду, спрашивает малышка, а я растерянно смотрю на мужа.

Да, в ее вопросе нет ничего страшного. Она просто беспокоится. Ей просто меня не хватает. И ведь ответ не такой уж тяжелый, но так гадко на душе.

В любом случае, после больницы мне придется вернуться в наш дом, как бы не сложилась наша судьба, потому что там моя дочь, моя жизнь, мой мир. Все это просто так не перечеркивается по мановению волшебной палочки. А жаль.

— Надюш, я не могу тебе ответить. Как только полностью поправлюсь, и врач разрешит, сразу же вернусь. Не волнуйся, я сделаю все возможное, чтобы это произошло как можно скорее.

Не получив никакой поддержки от мужа, стараюсь отвечать максимально односложно, на что Надя дует свои губки, немного обижаясь, но это не та обида. Дочка не настолько капризная у нас.

— Я очень хочу, чтобы ты вернулась поскорее, мамочка. Пожалуйста, возвращайся домой. Мы с папой по тебе очень скучаем. Он каждый день читает мне сказки, готовит кашу, но он ведь не ты.

Вот так, он не я. Мне приятна любовь дочки. Ее откровение становится легким удивлением для меня и мужа. Хотя, в нашей ситуации, я скорее больше удивлена, что Игорь сам занимается Надей, а не скинул это на кого-то.

И я удивлена, и одновременно рада тому, что, похоже, любовница в нашем доме больше не появляется. Уверена, Надюша бы сейчас сказала про какую-то неизвестную тетю, но в то же время смотрю на Игоря, и складывается стойкое впечатление, что он не рад тому, что дочь рассказала мне все это.

— Надюш, нам уже пора. Выходи пока из палаты, а мне надо маме еще пару слов сказать. Дядя Андней ждет тебя за дверью, — помогая дочери слезть с кушетки, говорит Игорь.

Понимаю, что дядя Андрей это водитель мужа. Хорошо, что он об этом сказал, потому что, если бы я не услышала к кому выходит дочь, сказала бы, что он с ума сошел, отправлять ее гулять по коридорам в одиночестве.

— Ну, папочка, пожалуйста, я хочу еще с мамой побыть, — начинает канючить принцесса, но папочка остается непреклонен.

— Нет, малышка, нельзя. Все, иди к дяде Роме, я сейчас подойду. Это ненадолго.

Надя начинает хныкать, но Игорь непреклонен, и она быстро сдается, выходит из палаты и по-деловому закрывает дверь, не забыв на прощание вздернуть свой маленький аккуратный носик.

— Итак. Какое решение ты приняла, Лиль? — едва дочь выходит, Игорь поворачивается ко мне и спрашивает свой главный вопрос, в ответе, на который я снова начала сомневаться.

Лиля

— Ну что я вас поздравляю, анализы хорошие. Сегодня можно домой. Вашему мужу я позвонила. Прошу простить, но увы, он дошел до главврача, и хотя бы такие элементарные мелочи я была вынуждена ему сообщать Лилия Алексеевна. Надеюсь, вы не обидитесь.

Сочувствующим голосом говорит женщина, но в нем нет ни чувства вины, ни сожаления, ничего. Она много таких пациенток повидала, и ей не привыкать. В какой-то момент она отрешилась от меня во время нашего лечения и стала более сдержанный, что ли.

Просто врач, просто пациент, без защиты, без разговоров. Мне даже стало грустно и одиноко без ее поддержки, но, к счастью, после того, как я приняла нужное для Игоря решение, он оставил меня в покое и ослабил свой напор.

Правильно, зачем ему? Он уже сломил, он уже меня искалечил.

Стараюсь заглянуть в глаза женщине, но она упорно их отводит, понимаю почему. Ей неловко, возможно, в какой-то степени даже стыдно за то, что в итоге ей пришлось подчиниться приказам вышестоящего руководства.

Но ей не за что стыдиться. У нее семья, о которой тоже надо заботиться. Она не может рисковать своим местом. И да, я понимаю, что я никого не должна защищать, никого оправдывать, но мне хочется так саму себя успокоить. Потому что в нашем мире взаимопомощи уже практически не осталось. Мало кто безрассудно пожертвует собой ради другого, потому что мы у себя одни и человек человеку волк.

И потом, спасибо тебе, никто не скажет, если тебя уволят. Человек, которого ты спас, не станет помогать тебе, а если вдруг и поможет, то не факт, что эта помощь будет равносильной. Да, может быть, это и цинично, но, увы, так и есть, и с этим ничего не поделаешь.

В какой-то момент я сдаюсь, прекращаю пристально смотреть на нее и перевожу взгляд на собственные руки.

— Хорошо, я поняла тогда буду собираться.

Натянув улыбку, обманчиво спокойным голосом говорю ей.

— Спасибо вам за все. Вы, правда сделали для меня очень много, — и здесь я не лукавлю.

Несмотря ни на что, я ей благодарна, потому что в первые дни, когда я острее всего в ней нуждалась, она ничего не боялась и помогла мне, несмотря ни на что.

— Надеюсь, мы с вами будем встречаться теперь только на плановых осмотрах, а потом уже и на родах. Все же по такой причине я не желаю видеть ни одну свою пациентку в больнице. Берегите себя, Лилия Алексеевна, себя и малыша. Вы в ответе за две жизни, помните об этом.

Ласково, но с напряжением говорит женщина, и я не выдерживаю, в этом нет ее вины нет, но ее явно мучает совесть, и мне почему-то хочется облегчить ее страдания.