Но, если так, то какой у меня выход? У меня нет никакого выхода. Я просто должна убедить его остановиться. Не знаю как, но я обязана это сделать, потому что из-за меня дело жизни подруги на волоске, а еще куча сотрудников, у которых тоже семьи, дети и которым нужна зарплата.

Почему из-за его безумия должны страдать мы все? Это, конечно, риторический вопрос, на который у меня не будет ответа, но с его последствиями, увы, мне придется разбираться.

— Лиля, Лиля, я не вижу смысла прекращать все это. Сегодня был первый «привет», и он будет не последним. Эти приветы будут продолжаться день за днем, пока либо ты не успокоишься, либо не согласишься на мои условия, либо я вас не разорю.

— Какие условия, Игорь? Ты ничего не говоришь. Ты просто издеваешься сейчас надо мной. Я вижу, что это доставляет тебе удовольствие, и от этого мне очень страшно. Ты ведь никогда таким не был, никогда. Что произошло? Почему ты стал таким, и чем я такое заслужила?

Не знаю зачем, спрашиваю, все равно ведь не ответит, но это какое-то дикое, странное желание. Я не могу его контролировать.

— И то верно. Знаешь, твое сопротивление и попытки уйти от меня, даже жалкие, ничтожные, вызывают во мне интерес. Мне даже интересно, чем они закончатся. Но прости, дорогая моя, я знаю, на что ты бываешь, способна, когда загнана в отчаянное положение.

Может он и прав, но я слишком давно не была в таком положении, уже забыла, как это, защищаться.

— Поэтому я вынужден принять все меры предосторожности. В связи с этим, я тебе сейчас озвучу два условия, выполнив одно из которых, ты можешь спасти этот чертов салон. Выслушаешь или мне можно сразу уходить и не тратить время в пустоту?

Господи, зачем он говорит последние слова зачем. Я ведь все равно выслушаю его. Как минимум выслушаю, потому что это нужно в первую очередь мне.

— Я готова, Игорь, не тяни.

— Первый вариант. Ну, я тебе его уже озвучивал. Мы просто живем, как жили. Ты забываешь о произошедшем, мы вносим определенные коррективы в нашу жизнь, но все остается так, как и было раньше.

Мог бы вообще не озвучивать этот вариант. Действительно, уже столько раз прозвучал, что меня от него даже тошнить начинает. Какая-то заезженная пластинка уже.

Но делать нечего, мне приходится его выслушивать, поэтому я киваю, когда он берет паузу, и только после моего кивка он снова продолжает только с каким-то таким воодушевленным тоном, что меня даже немного передергивает.

— И второй вариант. Он устраивает меня больше. Ты даришь свою долю Регине, либо мне. Ты больше не должна быть связана никак с этим салоном, — и снова подруга оказывается правой.

Ему нужно лишить меня тех немногочисленных денег, которые мне переводится каждый месяц. Хотя, конечно, это для него маленькие суммы, но в целом они приличные, на жизнь с детьми хватит.

— Мог бы просто сказать, что хочешь подчинить меня себе полностью, и не устраивать всего этого, — вместо ответа просто продолжаю с ним разговаривать.

— Нет, Лиля, не мог. Я должен был тебе показать, что как бы ты не сопротивлялась, как бы ты не хотелось сбежать, — обманчиво тихим и ласковым голосом говорит все это и тянется второй рукой к лицу, гладит костяшками пальцев щеку, и продолжает.

— У тебя есть два варианта: остаться со мной по-хорошему или по-плохому. Я тебе показал, что по-плохому я организую легко, даже не задумываясь. Ты моя жена, и ты ею останешься. Навсегда. Вопрос лишь в том. По-хорошему или по-плохому. До завтра, родная.

Лиля

Господи, что мне делать? Что мне делать? Кто-нибудь, подскажите, пожалуйста.

Он ушел, но оставил меня перед таким выбором. Я просто не знаю, что мне делать. Разве я могу себе позволить решать чьи-то судьбы, разве я могу позволить себе разрушать чьи-то жизни?

Но и собой жертвовать ради посторонних это ведь неправильно.

Этот салон, деньги от него — это единственный заработок, который у меня есть. Я это прекрасно понимаю, я понимаю, почему он настаивает отдать акции ему или Регине. Правда, понимаю.

Но ведь на самом деле у меня только один вариант: избавиться от своей доли. По-хорошему, или по-плохому, это не важно. Если буду упрямиться, не соглашусь, то муж ведь действительно разорит салон. Я скорее получу проблемы, а не прибыль.

Он уже начал разрушать наш мир, ничего его не остановит. Если не соглашусь, он все равно продолжит это разрушение. Слишком решительным был его взгляд. Нет никаких сомнений в том, что воплотит угрозу в жизнь. Я это действительно понимаю, и этот первый «привет», как раз-таки показатель того, насколько серьезно настроен.

Я могу себя сколько угодно обманывать, говорить, что мы выкрутимся, что мы выстоим, что у Регинки хватит друзей, чтобы не утонуть в этом кошмаре, но это лишь обманка. Чистой воды, обманка. Ничего у нас не выйдет, максимум будет отсрочка.

Я должна принять его предложение по-хорошему, по доброй воле, но только не в его пользу, а в пользу Регины. Она заслужила.

— Господи, когда же это все закончится? — прижимая ладони к лицу, плачу и говорю сама себе. — Когда, господи?

Почему в нашей жизни ничего не бывает просто, почему мы должны вот так страдать? Почему люди такие злые? Почему в принципе, все так произошло? Я ничего не понимаю, ничего. Это все так ужасно. И поговорить мне не с кем.

Я должна сама принять это решение, потому что это только моя ответственность. Я не имею права ни на кого ее перекладывать, ни на кого.

Если я сейчас позвоню Регине, она скажет не слушать его, скажет посылать в далекое путешествие с различными вариантами уклонов. Будет заверять меня, что мы выстоим. Что я не должна заниматься самопожертвованием ради других, ведь бизнесы регулярно горят и открываются, горят и открываются. Но совесть, именно на нее Игорь и рассчитывал. Именно на нее.

— Нет, все, я должна собраться, взвесить все, и решить. Все во всем правы, все и во всем. Но я не могу принять сразу несколько решений. Я должна определиться обязана, и я точно не хочу это делать прямо сейчас.

Не знаю зачем, говорю все это вслух, словно кто-то может услышать меня, разделить со мной мои страдания и взять, обнять, пожалеть, но это, увы, не так.

Игорь

— Тебе не кажется, что ты перебарщиваешь, друг? Она в больнице, на сохранении, а ты ей так нервы треплешь. Не боишься потерять ребенка, не боишься, что она сойдет с ума, что у нее нервы сдадут? — сидя рядом со мной в гостиной, начинает друг.

Дочка играет в чаепитие и не обращает на нас никакого внимания. Маленькая принцесса, внешне копия своей мамы, и как хорошо, что характером более мягкая, ласковая.

Но в то же время как представлю, что будет через несколько лет, когда она вырастет, начнет нравиться мальчикам, сразу злость берет.

С ума сойду, но никого к ней не подпущу. Коршуном буду вокруг виться, но мою принцессу никто не обидит, никто не посмеет к ней приблизиться без серьезных намерений, и пусть только с ее глаз сорвется хоть одна слезинка из-за мальчика, ему несдобровать, я устрою ему самый настоящий ад на земле. Пожалеет, что связался, пожалеет, что решился обидеть ее.

— Игорь, ты вообще меня слышишь? Ты здесь, со мной, тебе не жалко Лилю?

— Нет, не жалко. Я потерял свою жену, и сейчас я ее обретаю. Да, может, ситуация довольно и жестока, может быть, обстоятельства ужасны, но нет, я не отступлю, я ее дожму. Я действительно должен дожать, — делая глоток крепкого кофе, отвечаю ему, потому что не хочу, чтобы своим излишне грозным тоном привлек внимание Наденьки.

— Слушай, да делай ты что хочешь, черт с тобой, не слушаешь советов, плевать. Но расскажи Лиле правду. Расскажи ты ей. Всему есть предел, Игорь. Ты понимаешь? И ее терпению тоже не переходи точку невозврата, не переходи, друг. Есть вещи, которые ни ода женщина не сможет простить, как бы не любила.

— Когда будешь в моей ситуации, тогда и поговорим про точки невозврата, жестко осекаю его, на что друг поджимает губы и ничего не говоря, встает и уходит.