— Я не могу вам верить, а значит, не могу принять ваше предложение. Я не столько глупа, как вам хотелось бы думать, я, скорее, осмотрительна. Вот и все. Вы слишком юны, чтобы это понять.

Сначала хотела промолчать, но в итоге все-таки решила сказать хоть что-то. Девчонка снова усмехается, ее забавляют мои реакции. Я понимаю, что она сейчас еще что-то выкинет что-то такое, что заставит меня пожалеть о сказанном. Но слово не воробей, как говорится, вылетит, уже не поймать.

— Можешь строить из себя хозяйку положения сколько хочешь, но тебе ею не бывать. Все, прошло то время, когда ты имела хоть какое-то значение. Ты просто не знаешь, с кем ты связалась, не представляешь, какой я могу быть. Поэтому готовься, женушка, совсем скоро ты станешь бывшей.

Так и хочется ей сказать, что я не так уж и против, что я сама просила Игоря об этом, вот только с кем я разговариваю? Вот с кем?

Она не поверит это — раз. Если поверит, скажет, что плохо просила — два. А может, еще и сказать, что все вру и просто изображаю из себя невинного ангела, хотя сама куда корыстнее, чем она. Правда, все это может сорваться с ее губ, но, кажется, меня ее слова уже не тронут.

Игорь оставил вместо души выжженное поле, и больше никто не может нанести мне смертельную рану.

— Я поняла, буду готовиться. Вы, пожалуй, поезжайте, я все же доберусь домой на такси. Уверена, так будет лучше для нас обеих, — отвечаю ей, и она нервно усмехается.

Вижу даже, как глаз дергается.

Да что с ней, почему ее эти слова так раздражают, словно она знает что-то, чего не знаю я?

— Счастливо оставаться, — гордо расправив плечи и откинув волосы назад, девушка поворачивается и уходит, но уже у самой двери все же продолжает. — Запомни этот день, Лиля, это последний спокойный день в твоей жизни.

Лиля

Господи, как же больно сейчас в груди, как больно. Я не думала, что мне можно сделать больнее, потому что то, какую рану Игорь уже мне нанес, сложно было переплюнуть, но любовница — это слишком.

Прислать любовницу, чтобы она забрала меня из больницы после того, как я оказалась на сохранении из-за… господи, да что же это такое?

— Неужели я чем-то настолько сильно провинилась, что ты наказываешь меня? — спрашиваю у пустоты, глядя в потолок.

Понимаю, что мне никто не ответит, никто не скажет ничего, это скорее риторический вопрос, но все же почему-то, когда нам плохо, мы всегда озадачиваемся подобным.

Все произошедшее не выходит из головы. Этот поступок как издевка, как показатель моей никчемности.

Игорь этим пытался показать, что вот его власть безграничная, и о чем бы я не думала, чего бы я не хотела, как бы я чему не сопротивлялась, всегда, повторюсь, всегда буду вынуждена играть по его правилам. Это он хочет мне сказать, это он хочет мне доказать, и делает это все самым жестоким образом.

Он не человек, он чудовище, чудовище, которому я пытаюсь найти оправдание и не могу.

Хочу и не могу.

Я пытаюсь увидеть что-то доброе, светлое в нем, ведь раньше он таким не был. Никогда. Но я не могу, он упорно пытается доказать мне то, что он самый настоящий злодей, отпетый негодяй, тот, кто не заслуживает ни помощи, ни прощения, ни доверия, ни сострадания, ничего.

Он каждый день доказывает то, что я его не знаю, что я прожила столько лет и ничего о нем не поняла. Зато он понял, подчинил, сделал все, чтобы я ни за что и никогда не смогла уйти от него. Сделал все, чтобы я была настолько сильно от него зависима, насколько это только возможно.

Кажется, что единственное, что он не контролирует — это мой организм: дыхание, биение, сердце, моргание и так далее, а все остальное полностью под его контролем, всем остальным в моей жизни распоряжается он. И вся та свобода воли, которая, я считала у меня есть, на самом деле иллюзия, обманка умелого кукловода.

— А-ааа, — тихо стону, уронив голову в ладони, уперев локти в колени.

Не знаю, от отчаяния, боли или просто выпускаю эмоции таким способом, но это лучше, чем молчание, это лучше, чем копить все в себе и сгорать в этой агонии внутри, там, где никто не видит и не слышит. Как же мне хочется, чтобы кто-то меня услышал, понял, поддержал, протянул руку помощи, спас меня из этого кошмара, но этого не будет.

В жизни так не бывает. Это только в книгах и сериалах появляется рыцарь на белом коне и отбивает героиню у злодея, в жизни же все не так. Попав в лапы к злодею, мы навсегда остаемся в его подчинении, как бы нам не хотелось, чтобы финал был другой.

Я не знаю, когда меня попросят из палаты, знаю лишь то, что счет оплачен и что я ничего никому не должна. Но я просто не могу сейчас встать и куда-то пойти, не могу ничего решить. На меня какая-то дикая усталость напала, апатия.

Мне нужно хоть немного времени прийти в себя. Полчаса, час, не знаю, но посидеть в этой тишине в одиночестве и понять, что же все-таки сделать дальше, мне жизненно необходимо.

Попытаться пойти наперекор, уехать куда-то? Можно, но понимаю, что Игорь в любом случае меня найдет, но так я смогу себя хотя бы успокоить, что пыталась. Только что будет, если в назидание он возьмет и отпустит меня, отпустит и оставит Надю у себя?

Он ведь понимает, я без ребенка никуда не уйду от него, никуда, и в любом случае вернусь, вернусь домой, чтобы моя дочь была со мной, а когда вернусь, он уже отыграется на мне за все, покажет, кто в доме хозяин и насколько глупой была моя попытка показать характер.

— Почему же все так сложно? — сцепив ладони, подношу их к лицу и говорю прямо в них, звук получается глухой, страшный, и я чувствую себя очень глупо, даже начинаю тихо смеяться.

Да, я понимаю, что жизнь это в принципе сложная штука, что в ней никогда и ничего не бывает так просто, и все же я очень надеялась, что весь наш кошмар уже давно позади, что все тяжелые времена прошли, а оказывается, нет, рано обрадовалась, зря расслабилась.

Беда пришла туда, откуда не ждали, но больше всего в этой ситуации меня убивает то, что я не знаю, почему он так со мной поступил. Я не знаю, почему он так со мной обошелся.

Он ведь никогда не говорил, что его что-то беспокоит, никогда не говорил, что его что-то раздражает. Он всегда говорил, что любит меня, что я лучшее, что случилось с ним в жизни, что ради меня он горы свернет и сделает невозможное.

И что в итоге мы имеем? Ничего мы не имеем. Кроме боли, обиды и разочарования ничего.

— Ну ничего, я обязательно что-нибудь придумаю. Я выберусь из этой западни, я сделаю невозможно сама.

Я буду для себя тем самым мужем, который должен был защищать, оберегать, а на деле все оказалось совсем не так, как хотелось бы. Ну что поделать? Делать нечего, остается только ждать, надеяться и верить в то, что найду выход.

Не знаю, сколько проходит времени, пока я вот так сижу и тихо плачу. Меня не трусит от дикой истерики, плечи не дрожат от скупых слез, даже носом не шмыгаю. Я просто сижу, слезы катятся из глаз и смотрю в никуда. Надеюсь увидеть там ответ.

В любом случае с девчонкой я уже не уехала. Возвращаться домой надо как-то самой, а для этого взять себя в руки и заказать такси. Но это так тяжело, вот просто взять, набрать нужные одиннадцать цифр, сказать адрес и уехать. Нереально тяжело, потому что я еду не туда, где буду счастлива, а туда, где продолжит меня тихо добивать.

— Ладно, сиди, не сиди, как говорится, надо что-то решать, — хлопнув себя по коленям, встаю, иду к сумке, достаю телефон и уже выбираю в списке контактов нужный, как дверь в палату открывается.

Уже хочу было начать говорить, что сейчас уже вот-вот покину палату, и они смогут сюда кого-то постелить, убрать за мной, как застываю с телефоном в руках, не в силах поверить увиденному.

— Игорь, ты приехал?

Лиля

Не узнаю собственный голос, но оно и неудивительно. Я столько плакала, так хрипела от боли, что могла и сорвать, может быть, и не совсем, а всего лишь временно, до первой выпитой, чашки чая, но все же.