— Чувствуешь себя лучше? — Я пользуюсь шансом прошептать, моя голова покоится у него на груди.

— Черт возьми, да. — Давление его пальцев на мои груди заставляет меня вздрагивать — они нежные, более чувствительные, чем обычно. — Возможно, нам придется перенести секс в спальню. Но позже. У меня еще куча дерьма, о котором нужно позаботиться.

Вода все еще теплая, но все равно кажется прохладной. Вот и все. Нет, он не разносит комнату, но по-прежнему не в себе.

Все еще далеко, независимо от того, насколько близки наши тела.

По крайней мере, сейчас он спокоен. Я должна довольствоваться данной победой.

Моя недолгая надежда тает при виде беспорядка, который он устроил на кухне. Мое сердце мрачно сжимается от этого, когда я выхожу из ванной, завернутая в полотенце. Мы больше не можем так жить, с его перепадами настроения и непредсказуемостью. Не тогда, когда у нас на подходе ребенок.

Я должна помочь ему. Должен быть способ.

Он думает о чем-то близком к этим строкам, когда я присоединяюсь к нему в спальне, где он заканчивает вытираться.

— Мы работаем над планами следующей поездки в Нью-Хейвен, — сообщает он мне, едва глядя в мою сторону, пока достает одежду из комода. — Мы обсуждали это ранее и…

— Так вот оно что. — У меня тяжело на сердце, когда я снимаю полотенце, чтобы немного высушить волосы, прежде чем одеться. Я должна была догадаться, что они продвигаются вперед в реализации своих планов. Только мысль о возвращении в Нью-Хейвен могла привести его в такую ярость.

— Что еще? — Он фыркает через плечо, качая головой. — Работа не была закончена.

— Но мы были близки к этому, и ты знаешь, что они будут ждать твоего возвращения. — И я ношу твоего ребенка, по крайней мере, почти уверена в этом. Мы не можем так рисковать. Почему слова не выходят наружу? Я не знаю.

— Ну и что? Мы что-нибудь придумаем.

— Я просто говорю… — Это отчаянный шаг, но я должна хотя бы попытаться достучаться до него. — Возможно, потребуется небольшая помощь. Это слишком много, чтобы взваливать все на свои плечи в одиночку.

— Я не совсем один, правда? У меня есть ты.

Почему в его голосе столько сарказма? Как будто это плохо. Я бы хотела, чтобы он не заставлял меня чувствовать себя такой бесполезной, но именно такую власть он имеет надо мной. Его мнение значит так много.

— Меня недостаточно. Я знаю это. — Я натягиваю одежду и сажусь на кровать, пока он убирает мокрые волосы со лба. Он даже хмурится на свое отражение. Как мне достучаться до него?

— И что ты предлагаешь?

— Подтянуть подкрепление. Их так много, а нас всего двое. Мы безнадежно в меньшинстве, потому что, я уверена, что теперь к Ребекке приставлена охрана. Если они уже этого не сделали. Как нам пройти мимо них? Ты понимаешь, что я имею в виду?

Он кладет расческу на туалетный столик, пригвоздив меня к месту холодным взглядом в зеркале.

— И что ты предлагаешь? — он спрашивает снова, медленно, четко выговаривая каждое слово.

Это не сулит ничего хорошего.

Но я должна разобраться.

— У нас действительно есть кое-кто с небольшой армией в его распоряжении. Позволь мне связаться с моим отцом. Он будет на нашей стороне, как только узнает, что ты пытаешься сделать. Из всех людей он в курсе того, что они натворили в «Безопасном убежище». Он захочет избавиться от них так же сильно, как и ты.

Вот. Я это сказала.

И когда он приподнимает губу, рыча, я жалею, что сделала это.

— Твоя семья. И это ответ? — Его кулаки ударяют по поверхности комода, и зеркало дрожит, на мгновение искажая его отражение. — После всего, что произошло, ты хочешь побежать к папочке, поджав хвост?

— Все не так, — шепчу я.

— И мне следует поцеловать кольцо? Встать в строй, как еще один хороший маленький солдатик?

— Почему ты так говоришь?

Он поворачивается ко мне, и, боже мой, какое отвращение. Оно такое густое, что я почти чувствую, как оно стекает с него, когда он бросается на меня.

— Я, блядь, так и знал.

Я вскрикиваю от удивления и страха, когда он поднимает меня на ноги.

— Рен, все не так.

Мои слова остаются без внимания.

— Бежишь обратно к папе, боишься быть со мной, лжешь о том, что ты на нашей стороне.

— Я не лгала!

Его руки больно сжимают мои, прежде чем он сильно встряхивает меня.

— Я должен был покончить с ними, когда у меня был шанс, со всеми вами. Но нет. Он не хотел этого, гребаный трус.

— Что?

— Он облажался с тобой, и он облажался в Рино. Один жалкий провал за другим.

— Кто? — Я растеряна, как никогда, и пугаюсь все больше с каждым словом, каждым вздохом. Его глаза расширяются, и хватка ослабевает.

— Он никогда бы не помог.

Теперь это шепот, полный боли и неуверенности.

— Мой отец? Конечно, он бы так и сделал. Он всегда видел в тебе сына, ты это знаешь. И ты был братом Кью. Это не изменилось.

— Не после того, что я сделал. — Я слышу печаль и неуверенность, и это причиняет боль.

Я не думаю, что он когда-либо говорил таким тоном о нападении — не думаю, что мы когда-либо обсуждали это, на самом деле, после того, как он признался, что был нападавшим. Я боялась поднимать этот вопрос по очевидным причинам.

— Время смягчило это, и у тебя были на то причины. Причины, в которых я до сих пор не уверена, но… Я знаю, что ты это сделал. Ты бы не причинил ему вреда, если бы не чувствовал, что для этого есть причина.

Но это произошло до того, как он покинул Кориум, и все это время я предполагала, что он был ранен после ухода. Что означает, что он не был ранен или болен, когда напал на мою семью. Так почему же он…

Он внезапно отталкивает меня от себя, и я подпрыгиваю на кровати, пока он выходит из комнаты.

— Пошла ты, Скарлет. Ты была ошибкой с самого начала, как я и говорил ему.

— О чем ты говоришь?

Мои слова остаются без внимания, поскольку он без колебаний захлопывает дверь и запирает ее.

— Рен! — Я вскакиваю с кровати и бросаюсь к двери, безрезультатно дергая ручку. — Почему? Зачем ты это делаешь?

Его голос по ту сторону двери звучит громко и яростно.

— Если ты не с нами, тебе нет места в моей жизни.

— Ты не можешь так думать. Ты знаешь, что я с тобой.

Он не говорит ни слова. Он снова отгораживается от меня.

Я прижимаюсь лбом к дереву, слезы текут по моим щекам, а сердце болит так, словно вот-вот разобьется вдребезги.

Пожалуйста, Рен, пожалуйста, вернись ко мне.

30

СКАРЛЕТ

Не знаю, сколько прошло времени.

Я больше не плачу. Оцепенение овладело моим разумом.

Никогда не думала, что окажусь здесь, и меньше всего с Реном. Мои глаза опухли и болят от постоянных слез, но еще больше болит мое сердце.

Как долго я умоляла его выпустить меня? Сколько раз я просила его поговорить со мной, позволить мне объяснить, что я имела в виду? Я сбилась со счета, наполовину сошла с ума от страха и замешательства.

Я прикрываю рот рукой, чтобы подавить рыдание.

Правда прямо передо мной, написанная мигающими неоновыми буквами высотой в сто футов. Я не могу ему помочь. Я люблю его, но ничем не могу помочь.

Я ношу его ребенка, и я не могу облегчить ту пытку, через которую он проходит. Потому что это реально. Его мучает то, что живет у него в голове.

Я самая большая дура в мире. Но откуда мне было знать, насколько все плохо на самом деле?

Возможно, ты бы знала, если бы отступила назад и посмотрела на все трезво. Нет. Вместо этого я придумывала ему оправдание за оправданием, объясняя перепады настроения и то, как он относился ко мне.

То, как он не только убил человека, но и посмеялся над моей реакцией.

Я должна была заметить это еще тогда.

Почему я этого не заметила? Что он болен, по-настоящему болен.

Потому что ты не хотела этого видеть. Потому что ты думала, что сможешь ему помочь.

Отрицание — это адская штука.