— О… Боже мой. — Моя голова откидывается назад, глаза закрываются, когда легкая вибрация начинает отдаваться между моих бедер, внутри меня. Это так невероятно приятно и в то же время мучительно жалко.

— Пожалуйста, — ною я. — Мне хорошо, очень, но не настолько, чтобы я могла кончить.

Рен просто понимающе улыбается, прежде чем вытащить вибратор и поднести его к моему клитору. Оргазм настигает меня так быстро и неожиданно, что боюсь потерять сознание. Я все еще пытаюсь прийти в себя после, когда снова чувствую вибратор в своей киске.

— Сейчас ты будешь чувствовать себя хорошо, а следующий оргазм будет в десять раз сильнее.

Он только что сказал в десять раз? Я моргаю, открывая глаза, завеса удовольствия все еще плотно окутывает их. Оргазм, который я только что испытала, не утолил жажду большего.

Даже когда я крепко сжимаю ноги, этого ощущения недостаточно, чтобы добиться желаемого. Этого достаточно только для того, чтобы держать меня близко к краю, заставлять корчиться и стонать от бессмысленной похоти.

— Оставайся на месте, Ангел. — Губы касаются моего липкого лба, его голос едва слышен из-за моих жалобных криков, молящих об облегчении. — И помни, только я могу это остановить. Я все контролирую. Разве не так?

На ум приходит только одно слово, единственное слово, которое я знаю прямо сейчас.

— Да! — Я почти кричу — звук, который заканчивается всхлипом, когда я слышу, как он хихикает, выходя из комнаты, оставляя меня наедине с беспомощными страданиями.

16

РЕН

— Рен… Рен, пожалуйста…

Я закрываю глаза, прислоняясь спиной к стене за дверью. С одной стороны, ее жалобные мольбы — музыка для моих ушей. Как долго я голодал по звуку ее голоса, не говоря уже о том, как он звучит в беспомощной самозабвенности?

С другой стороны, я не осмеливаюсь взглянуть на нее. Этих стонов достаточно, чтобы у меня задергался и встал член всего через несколько минут после того, как я кончил. Я уже готов к дальнейшим действиям.

Вот какой эффект она оказывает на меня. Такова сила моей потребности в ней. Мои руки жаждут ощутить ее под собой, а член жаждет испытать тугой жар ее мокрой киски. От одной мысли об этом меня бросает в дрожь, и теперь я опираюсь о стену, чтобы удержаться на ногах.

— О боже мой! — Она застряла на краю, напрягаясь в поисках дополнительных ощущений, которые подтолкнут ее к облегчению.

Сделай это. Доставь ей удовольствие.

Не сейчас, когда я в таком состоянии, когда мой голод силен, как никогда. В конечном итоге я только причиню ей боль. Я не для того заставлял ее — нас обоих — ждать так долго, чтобы все обернулось именно так.

Кроме того, это означало бы дать ей то, что она хочет. Создав прецедент, согласно которому все, что ей нужно делать, — это просить достаточно долго, и все, чего она желает, будет принадлежать ей. Я этого не сделаю. Не она принимает решения.

А это значит, что я застрял с горящим телом, каждый мой порыв и сердцебиение посвящены ей. Зажмурив глаза так крепко, как только могу, я прогоняю соблазнительные образы, которые возникают от ее гортанных стонов.

Это не сработает.

Есть только одно решение, которое когда-либо было близко к успеху. Все долгие одинокие ночи, когда даже дрочить на воспоминания о ней было недостаточно. Когда идея вломиться в ее квартиру и овладеть ею сразу казалась логичным решением моего постоянного состояния возбуждения.

Закрытие двери в ванную, по крайней мере, приглушает самые сильные звуки, доносящиеся из спальни. Как и льющаяся вода из душа. Я практически могу притвориться, что она не находится всего в нескольких футах от меня, что она не умоляла меня трахнуть ее несколько минут назад. Она всегда была моей самой большой слабостью, но никогда так сильно, как сейчас, когда она здесь, в моей власти, и ничто и никто не стоит у меня на пути.

Я быстро раздеваюсь, торопясь поскорее покончить с этим. Мне хорошо знакомо неприятное жжение, будто множество игл впиваются в мою кожу, — я сделаю это только ради нее. Зайдя в душ, мне приходится стиснуть зубы, издавая рычание чистой агонии при первом прикосновении ледяной воды к моей разгоряченной плоти. Сердце бешено колотится, все тело реагирует на внезапный шок. Все во мне говорит выпрыгнуть из ванны, но я заставляю себя оставаться на месте, контролируя дыхание, сосредотачиваясь на том, чтобы справиться с этим, пока жжение не утихнет и я не начну приспосабливаться к ощущениям.

Это действует как заклинание. Мысль о киске никогда не интересовала меня меньше, чем сейчас. Но это ненадолго, и я не могу вечно оставаться в душе. Я захочу ее снова и снова.

Она даже не представляет, сколько власти она имеет надо мной. Точно так же, как она не понимает, чем я могу пожертвовать. Конечно, я бы никогда не согласился с решением Ривера не привозить ее сюда. Это было несложно.

Но это означает вызвать раскол, который неуклонно растет с каждым упоминанием о ней.

Она способна заставить меня забыть то, что раньше было столь явным. Как ублюдки, разрушившие наши жизни, заслуживают страданий… бесконечных.

И если она может заставить меня забыть об этом, пусть даже ненадолго, то есть ли у меня надежда остаться сильным перед лицом похоти?

Нет. Я не причиню ей вреда.

Мысль о том, что я когда-нибудь причиню ей боль, заставляет меня напрячься, быстро вымыться и выключить душ. Когда я переосмысливаю эту ситуацию таким образом, глядя на нее глазами мужчины, который не хочет причинять боль женщине, которую он любит, все снова становится ясно. Я не животное, даже если она заставляет меня чувствовать себя таковым. Я могу контролировать свои желания.

По крайней мере, так я говорю себе за долю секунды до того, как она произносит мое имя. Растягивая его, обещая удовлетворение, превосходящее мои самые смелые мечты.

Этот звук заставляет меня снова закрыть глаза и прижаться лбом к деревянной двери ванной. Ей будет больно. Ты не можешь причинить ей боль.

Если бы я только мог вбить это ей в голову.

Моя челюсть сжата почти так же сильно, как кулаки, когда я приближаюсь к комнате, в которой Скарлет теряет рассудок из-за того, что с ней делает эта мощная маленькая пуля. Она сильно вспотела, волосы прилипли ко лбу и виску, ее тело раскачивается из стороны в сторону, пока она трет бедра друг о друга, как обезумевший сверчок.

Когда ее взгляд падает на меня, стоящего в дверях в одном лишь полотенце, обмотанного вокруг талии, ее гортанный крик угрожает порвать очень тонкую нить решимости, за которую я все еще цепляюсь изо всех сил.

— Пожалуйста, сделай так, чтобы это прекратилось, — умоляет она, кровать скрипит в такт ее неистовым движениям.

Черт. Как я могу отказать ей, лишить ее удовольствия, которого она так жаждет.

— Как бы ты хотела, чтобы я это сделал?

— Прикоснись ко мне. Пожалуйста, позволь мне кончить, — всхлипывает она, слезы оставляют дорожки на ее щеках.

В этот момент я ее бог. Только я могу дать ей то, в чем она больше всего нуждается.

Именно эта мысль — и то, как она рыдает, как разбито звучит ее голос, — заставляет меня пожалеть ее. Не говоря ни слова, я пересекаю разделяющее нас пространство и беру в руку шнур от вибратора. Сильно потянув, я вынимаю его и наблюдаю, как ее возбуждение вытекает на простыни.

Трахните меня. Я хочу лизать простыни, на которых она лежит, пожирать ее изнутри, пока она не начнет умолять меня остановиться. Есть только одна вещь, стоящая у меня на пути. Моя несокрушимая сила воли, чтобы все было хорошо для нее и быть тем мужчиной, который ей нужен.

Она задыхается, приподнимая бедра, прежде чем еще один прерывистый крик наполняет комнату.

— Я так близко. О боже мой, пожалуйста… Рен.

Я больше не могу ее дразнить. Не сейчас, когда я слишком хорошо понимаю, через какие муки она проходит.

— Просто расслабься, Ангел, — шепчу я, прежде чем прикоснуться вибратором к кончику ее набухшего клитора.