Только не с таким лицом.
Я сделал больше, чем просто победил его. Он без сознания, его лицо превратилось в кровавое месиво. Где-то позади меня тихо плачет женщина.
— Пошли. — Скарлет тянет меня за руку, побуждая выпроводить нас обоих за дверь. Никто не потрудился остановить нас после того, как увидели, на что я способен. Я припарковался недалеко от входа на случай, если нам нужно будет быстро уехать.
Как оказалось, так оно и есть.
До меня не доходит, пока мы не выезжаем на улицу, что мы так и не заплатили за ужин.
Какая, к черту, разница? Я зарегистрировался в отеле под вымышленным именем, и это не мой джип. Даже если кто-то разглядел номера, на меня никак не выйдут. В любом случае, утром мы отсюда уедем.
Верно? Я обманываю себя? Черт возьми, я больше ничего не знаю.
Кроме одного.
— Я никогда ни от кого не приму это дерьмо. Никогда.
Скарлет трясется, хнычет, оглядывается через плечо, как будто ожидает увидеть преследующие нас машины.
— Ты в порядке? — пищит она.
Серьезно? Я в гребаной эйфории, мое тело гудит, адреналин все еще течет. Я мог бы убить ублюдка, и почти жалею, что не сделал этого. Если бы не ее присутствие — и других вокруг нас — я не уверен, что смог бы остановиться. Самодовольный, высокомерный придурок.
— Я в порядке. — Я замечаю, что она смотрит на мои кулаки, и качаю головой. — С ними тоже все в порядке. Даже не болят. — Не тогда, когда я на взлете, как сейчас. Ничто не может коснуться меня.
— Это было… — Она откидывается на спинку сиденья, прижимая руку к груди.
— Ты в порядке? — Я знаю, что она не должна беспокоиться за него. Я уже сказал ей, что со мной все в порядке. Это не первый раз, когда она становится свидетельницей насилия.
Я не могу представить, почему она все еще дрожит.
Заставив меня ждать, пока мы не доберемся до гаража отеля, она медленно поворачивается ко мне.
— Я думала, ты убьешь его. Я подумала, что, возможно, он действительно мертв.
— Жаль, что я не убил его. Он это заслужил. — Поворачиваясь к ней после парковки, я смотрю в ее сияющие, полные слез голубые глаза. Она плачет. Я вижу это, но по какой-то причине ничего не чувствую. Это ничего не значит для меня. — Он был неуважительным куском дерьма, который думал, что может забрать тебя у меня.
Она продолжает тяжело дышать, как будто балансирует на грани паники. Ее грудь поднимается и опускается так быстро, что я почти волнуюсь.
— Никто никогда не заберет тебя у меня, — шепчу я, беря ее лицо в свои окровавленные руки.
Она не отстраняется. Она бы и не стала. Она справится со всем, что я ей дам, потому что она создана для меня. Она была создана для этого.
— Никто и никогда этого не сделает.
Она не могла подобрать лучших слов. Желание к ней всегда течет по моим венам, но смешанное с адреналином, все еще присутствующим? Это мощная комбинация, достаточно мощная, чтобы заставить меня практически тащить ее в отель. Моя королева, мой приз. Я должен вернуть ее в номер. Мне нужно ощутить вкус победы, снова заявить на нее права. Моя, только моя.
Она не произносит ни слова, пока мы не оказываемся в лифте.
— Рен…
Я загоняю ее в угол, заключая в клетку своим телом, наслаждаясь прикосновением своих рук к ее коже, когда запускаю их под ее платье.
Ничто не сможет остановить меня. Никто.
Вот почему напряжение ее тела заставляет меня рычать, когда наши носы соприкасаются. Только когда она съеживается, когда я пытаюсь запустить пальцы между ее бедер, я требую ответа.
— Что? Боишься небольшого публичного спектакля?
Она пытается отвернуться, закрыв глаза, но ей не справиться с моей рукой на ее подбородке, поворачивающей ее лицом ко мне. Убегать от меня бесполезно. Разве она еще не поняла этого? Возможно, ей лучше напомнить.
Тут я понимаю, в чем проблема. Мои руки — на них кровь засохла и отслаивается от ушибленных костяшек. Я мгновенно отпускаю ее, и когда ловлю свое отражение в зеркальной стене, невозможно не заметить пятна крови на моей рубашке.
Я бы не запятнал своего ангела кровью этого засранца, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Он даже не был достойным противником. У него не было ни малейшего шанса забрать ее у меня.
На задворках моего сознания зарождается идея получше, когда лифт сигнализирует, что мы достигли нашего этажа. Она безмолвно следует за мной — однако между нами потрескивает энергия, безошибочно определяющая, чем закончится ночь. Недостойный противник или нет, но я сражался и чуть не убил кое-кого из-за нее.
Она все еще напугана. Я чувствую это, ощущаю исходящий от нее запах, но что-то еще скрывается под ним. Возбуждение. Ее возбуждение достигло предела к тому времени, как я вставил ключ-карту в замок нашей двери. Да, она может быть напугана, но она в равной степени возбуждена.
— Разденься. Полностью, — бормочу я, запирая дверь, прежде чем пересечь номер. Тот факт, что она не спрашивает, зачем или что у меня на уме, вызывает улыбку, когда я захожу в ванную и включаю душ.
— Нам действительно нужно поговорить о том, что только что произошло. — Ее тон раздражает меня, как будто мать отчитывает своего ребенка.
— Мне казалось, я велел тебе раздеться?
Она останавливается в дверях, качая головой, как последняя дрянь, какой только может быть. Я должен знать.
— Сначала нам нужно поговорить.
— О чем тут говорить? — Я встречаюсь с ней взглядом в зеркале, прежде чем снять рубашку. — Если только ты не хотела, чтобы я позволил этому куску дерьма забрать тебя у меня.
— Этого бы не случилось, и ты это знаешь. — Она скрещивает руки на груди — защитный язык тела.
— Тебе повезло, что я знаю, что этого бы не случилось, иначе я бы тебе не поверил.
— Рен… — Укоризненный тон исчез, сменившись грустью или, может быть, беспокойством. Я не совсем уверен. — Ты не можешь идти по жизни, выбивая дерьмо из каждого, кто смотрит на меня так, как тебе не нравится. В конце концов, ты и сам пострадаешь, и ради чего?
— Все довольно просто. — Я намыливаю руки над раковиной, теперь слегка ощущая покалывание в костяшках пальцев, но игнорирую это. — Кто-то смотрит на тебя или говорит с тобой не так. Я заставляю их пожалеть об этом. Ни один мудак не будет так разговаривать с моим ангелом и не останется безнаказанным.
Она немного оседает, уставившись в пол.
— Добром это не кончится.
— Позволь мне побеспокоиться об этом. — Я отряхиваю руки, прежде чем повернуться к ней. — Единственное, чего я не буду делать, так это оправдываться. Я также не буду ничего объяснять.
— Я знаю это, — шепчет она. Я не могу не задаться вопросом, иначе зачем она все это затеяла? — Я волнуюсь, вот и все. Не хочу, чтобы ты пострадал из-за меня.
— Я не могу придумать лучшей причины. — И не могу придумать ничего, что бы мне хотелось больше, чем раздеть ее догола зубами. Ни одна из ее истерик и беспокойств так и не коснулась пылающего жара, от которого мой член напрягается от желания. Только она может погасить бушующий ад.
— Я серьезно.
— Я тоже. — Отодвигаясь от раковины, я начинаю расстегивать ремень. — Кажется, я сказал тебе раздеться. И говорил это серьезно. — Я дергаю расстегнутый ремень, приподнимая бровь. — Хочешь, я покажу тебе, насколько серьезно?
Будь я проклят, если ее глаза не заблестят в предвкушении, даже если она снимает туфли, прежде чем повернуться и распустить волосы по плечам.
— Могу я попросить о помощи?
Может ли она? Я уже почти готов разорвать это чертово платье, так как мне не терпится прикоснуться к ней. Я довольствуюсь тем, что расстегиваю молнию, затем позволяю тыльной стороне моих пальцев танцевать по гладкой линии ее спины, наслаждаясь тем, как она дрожит.
Она опускает платье, поворачиваясь, пока я заканчиваю раздеваться, не сводя с нее глаз. Как я могу, когда она — влажная мечта, воплощаюшаюся в жизнь? Каждый дюйм ее тела, от дерзких сисек до сладкой, пухлой киски, которую она обнажает, когда снимает трусики, и стройных ног, от которых у меня практически текут слюнки, когда я чувствую, как они обвиваются вокруг моей талии.
