Он почти сияет, выдвигая мой стул.

— Я обращаю на тебя внимание. И всегда обращал. — Мое сердце может разорваться от счастья, клянусь. Я вернула Рена. Моего Рена.

Даже если он выглядит совершенно измученным.

Теперь я задаюсь вопросом, связаны ли перепады его настроения со стрессом и переутомлением. Стресс также объясняет недостаток сна. Могу только представить, что похитить кого-то и выйти сухим из воды — это очень напряженное дело.

Я цепляюсь за эту мысль, как цеплялась бы за спасательный плот посреди бушующего океана. Но мне нужно за что-то ухватиться, за что угодно, что даст мне надежду.

— Итак, слушай. — Он садится на стул напротив меня и берет ложку, чтобы размешать изюм. — Нам нужно поговорить.

Мне придется игнорировать дрожь, пробегающую по телу, и мурашки, покрывающие руки и ноги. Мне не нравится, как это звучит, и то, что его голос стал более ровным. Серьезным.

Что-то подсказывает мне, что речь не пойдет ни о чем приятном или счастливом.

Но я люблю его. И я хочу помочь ему всем, чем смогу. Это не изменилось.

— Ладно, — бормочу я, помешивая овсянку, чтобы она немного остыла. — Я вся во внимании.

К сожалению, мой желудок сейчас скручивается в узел. С каких это пор я боюсь, когда нахожусь рядом с ним? Я ненавижу это. Лучше бы его там не было.

Я желаю так много всего. Например, чтобы мы могли вернуться назад во времени и стереть все, что произошло прошлой ночью, после того, как я вышла из душа. То, что было до этого, мы можем оставить. Определенно.

Заметка для себя: помни, что не стоит требовать ответов.

Вместо того, чтобы откинуться на спинку стула, как это делает он, я сажусь на краешек, мое тело хранит воспоминания о прошлой ночи, даже если я ничего так не хочу, как забыть ее.

Он, кажется, ничего не замечает, съедает несколько ложек, прежде чем продолжить.

— Я начал рассказывать тебе об этом прошлой ночью. Пришло время все исправить. Не только ради моей семьи, но и других, которые разрушены этими больными ублюдками. Это для меня важнее, чем я могу объяснить. Это тот случай, когда ты должна почувствовать, чтобы понять.

Я медленно киваю, мне меньше, чем когда-либо, хочется есть. Но он заметит и поднимет этот вопрос. Этого достаточно, чтобы заставить меня поднести ложку к губам.

Он прав. Я не могу понять, через что ему пришлось пройти, как бы ни хотелось мне это сделать, хотя бы для того, чтобы помочь ему.

— Ты хочешь быть со мной?

Его кажущаяся смена темы разговора ни с того ни с сего заставляет меня сесть прямее.

— Конечно, хочу.

— Несмотря ни на что?

Разве я уже не доказала это? Я знаю, что лучше не спрашивать.

— Да. Несмотря ни на что. Мои чувства не изменились.

— Хорошо. — На его лице появляется выражение облегчения. — Потому что мне нужно, чтобы ты присоединилась ко мне в том, что я должен сделать. Мне нужно, чтобы ты была частью этого.

Тревога поселилась в глубине моего сознания с тех пор, как он начал говорить, но теперь она угрожает выломать дверь.

— Как?

— Я не стану просить тебя причинять кому-либо вред — тебе не нужно беспокоиться об этом. Я бы никогда не поставил тебя в такое положение.

— Но люди же пострадают?

Его челюсть сжимается, глаза сужаются.

— Да.

Одна особенность Росси: перспектива насилия меня не очень беспокоит. Особенно когда насилие оправдано. Если кто-то и заслуживает его, так это люди, которые создали культ.

— Я не могу скрывать это от тебя, — продолжает он, нахмурившись. — Поэтому не буду утруждать себя ложью. Тебя устраивает, что ты знаешь, над чем мы работаем?

— Ты и твой брат? — Спрашиваю я, и он кивает в ответ. В моей голове сразу же возникают вопросы, но я запихиваю их обратно, прежде чем мой рот откроется. Снова. — Делай то, что должен. Я не собираюсь тебя останавливать.

Его лицо светится, отчего у меня внутри все сияет. На мгновение все остальное исчезает, и нет ничего, кроме нас. Ни прошлого, ни мести. Никакого стресса или бессонных ночей.

Так всегда и должно было быть. Мы с Реном завтракаем вместе, улыбаясь друг другу через стол. Ничего грандиозного и броского. Только мы вдвоем. Это все, что мне когда-либо было нужно.

Сидя здесь и глядя на любимого мужчину, я почти забываю о боли, которую, как я знаю, сейчас испытывает моя семья.

Почти.

Я должна найти способ связаться с ними. Может быть, стоит попросить об этом, пока он в хорошем настроении и ведет себя как обычно. Может быть, если я упомяну Аделу, этого будет достаточно, чтобы достучаться до него. Адела и мама. Они невиновны в его стремлении отомстить.

Если это не удастся, я буду честна и признаюсь, что мне больно сознавать, что я причиняю страдания людям, которых люблю, так же как было бы больно осознавать, что я заставила его страдать.

Все, что угодно, лишь бы он позволил мне протянуть руку помощи и успокоить их.

— Возможно, придется немного попутешествовать. — Он возвращается к своей овсянке, вдохновляя меня сделать то же самое. Теперь, когда он сбросил этот груз с плеч, кажется, что и мой груз уменьшился. И тяжесть, сжимающая мой живот исчезла.

— Хорошо.

— Но сомневаюсь, что мы будем долго в пути. К тому времени, когда дело дойдет до этого, у меня все будет в порядке. Никаких бесцельных блужданий.

— Я доверяю тебе. — И все же, несмотря на то, что я говорю серьезно, идея отправиться в путешествие вызывает новые сомнения. Я действительно хотела бы, чтобы этого не было. Почему мой глупый мозг не перестает все портить?

И, к моему счастью, он это заметил. Сама не понимаю, как себя выдала. Мышца дернулась? Изменилась интонация голоса? Неважно как, он видит меня насквозь.

— Что случилось?

Я качаю головой, не отрывая глаз от еды. Меня никогда так не очаровывала обычная овсянка.

— Ничего. Слишком много всего приходится воспринимать сразу, вот и все. Но я в порядке.

— Ты забыла, как долго мы знаем друг друга? Только что перед тобой рухнула стена.

Потрясающе. Мне нужно научиться контролировать свою реакцию, если он будет так пристально наблюдать за мной. Особенно если моя реакция связана с кем-то, о ком он, вероятно, не захочет слышать.

Что лучше выбрать? Притвориться, что ничего не случилось, или признаться во всем? Что из этого удержит нас в теплом, уютном месте, где все, что имеет значение — это быть вместе?

— Если мы собираемся путешествовать… — Я ненавижу это, ненавижу каждой клеточкой своего существа, со всей силой тысячи пылающих солнц. — Я не знаю. Возможно, было бы неплохо сообщить отцу и брату. Пусть они знают, что со мной все в порядке, и им не нужно меня искать. Я не хочу, чтобы нас остановили из-за этого, понимаешь?

Это сработало? Я украдкой бросаю на него взгляд, отрывая глаза от овсянки, которая превратилась в бетон, и обнаруживаю, что он хмуро смотрит в свою миску.

— Мы не обязаны, — быстро добавляю я, едва не запинаясь в опасной близости от паники. — Я думаю только о тебе. Тебе и так хватает поводов для беспокойства. Дополнительные заботы тебе не нужны. Вот и все.

Он заставляет меня ждать. Это самое долгое ожидание в моей жизни. Оно растягивается на годы, тысячелетия, пока мое нутро скручивается, сердце замирает, а я забываю дышать. Готова поклясться, что мои запястья болят сильнее, чем раньше, как молчаливое напоминание. Предупреждение.

Что он сделает со мной на этот раз?

— Я уже отправил зашифрованное сообщение Кью, чтобы уведомить его, что ты в безопасности. — Он говорит это с таким сарказмом, что мое сердце падает. — Но спасибо тебе. Если мне когда-нибудь понадобится, чтобы ты побеспокоилась обо мне, я тебе скажу.

Нет, нет, все это неправильно. Как я могла так эффектно облажаться?

— Прости. — Из-за трясущейся руки ложка ударяется о край миски, поэтому я бросаю ее и впиваюсь ногтями в ладони, мечтая научиться держать рот на замке.

Между нами повисает тишина, настолько неуютная, что я ерзаю на стуле. Треск дров в печи заставляет меня подпрыгнуть, но Рен, кажется, этого не замечает. Он погружен в размышления. Думаю, я заставила его почувствовать, что не доверяю ему или что-то в этом роде. Как будто я не верю, что у него все получится.