Возможность разоблачения и осознание того, что она может стать причиной этого, — вот что заставляет меня отстраниться. Ветер дует так сильно, что деревья, кажется, гнутся, по цветочным клумбам хлещут потоки дождя, обрушивающиеся с такой силой, что срывают лепестки с цветов.

Самый красивый цветок из всех сейчас покрыт грязью, волосы прилипли к лицу. Я разглядываю ее личико в форме сердечка. Она бледна, как призрак, краска сошла с лица от страха. Я и раньше видел это выражение на ее лице, просто никогда не думал, что именно я могу стать причиной.

Как она может так бояться меня? Разве она не понимает, что со мной ей будет лучше?

— Я не причиню тебе боль, — пытаюсь я сказать ей, но с таким же успехом мы можем снова оказаться в том темном углу. Я сомневаюсь, что она слышит меня из-за яростной бури и собственного страха, звенящего у нее в голове.

Только на этот раз ее не успокоить, не показать, что нужно сделать глубокий вдох. Она решительно настроена бороться со мной. Молния пронзает небо, на одну жуткую секунду превращая ночь в день, и почти дикий взгляд ее глаз заставляет меня одновременно жалеть ее и ненавидеть себя..

Время идет. Я должен вытащить ее отсюда. Пока что мне везло, но стоит ли еще испытывать удачу?

Внутри меня нарастает напряжение. Я надеялся, что мне не придется поступать таким образом. На мгновение я подумал о том, чтобы не брать с собой шприц. Назовите меня романтиком, но по какой-то причине я представил, как она с радостью согласится сбежать со мной. Одного воспоминания о том, какой невозможной она иногда бывает, хватило, чтобы захватить с собой успокоительное.

Я ненавижу им пользоваться, но это не моя вина.

Ничто из этого не является правдой. Я всегда делал только то, что был вынужден делать.

Мои пальцы дрожат, когда я достаю шприц из внутреннего кармана и большим пальцем снимаю колпачок с иглы.

Снова вспыхивает молния, и в самый последний момент она видит его. Понимает, что это такое и что должно произойти. Хотя я не слышу, как она ахает, я вижу это по тому, как открывается ее рот, и чувствую это по резкому вдоху, от которого приподнимается ее грудь.

Одним плавным движением я вкалываю его ей в шею и надавливаю на поршень. Она сопротивляется, а я удерживаю ее на месте, ожидая, пока подействует наркотик. Так не должно было быть. Я только надеюсь, что она не возненавидит меня за это. Когда она успокоится, когда мы будем далеко отсюда, и шок от встречи со мной пройдет, я смогу поговорить с ней. Мы вернемся туда, где были раньше.

Мы должны. А что еще остается?

— Послушай меня. — Я опускаю голову, пока наши носы не соприкасаются, пытаясь достучаться до нее, прежде чем она потеряет сознание. — Все будет хорошо. Я собираюсь позаботиться о тебе. Я не причиню тебе вреда, никогда, клянусь. Ты для меня все. Ты это знаешь.

Ее веки трепещут, тело делает несколько слабых, безрезультатных подергиваний, как будто она все еще хочет сражаться, даже если это проигранная битва.

Я слишком долго отсутствовал, не так ли? Неужели я потерял ее?

Проходит целая вечность, прежде чем она обмякает, ее голова склоняется набок, а мышцы расслабляются. Она даже не дергается от дождя, бьющего по ее лицу. По ее прекрасному, мать его, лицу. Я позволяю своим пальцам провести по линии ее подбородка и по нижней губе, прежде чем прихожу в себя. Я не могу терять ни минуты.

Быстро осматриваю местность, убеждаясь, что мы одни. Я нахожу опору и встаю, наклоняясь, чтобы поднять ее с земли. Она такая же легкая, как всегда, почти невесомая в моих руках, ее голова покоится у меня на плече. Ее светлые волосы прилипают к лицу. Прижимая ее стройное тело к своей груди, я опускаю голову и ступаю так осторожно, как только могу, по грязной земле, двигаясь быстро. Моя цель — ворота, которые я оставил слегка приоткрытыми, чтобы обеспечить быстрый выход.

Впереди я вижу охранника, который все еще без сознания и прислонен к стене с другой стороны, его подбородок касается груди. Неужели я ударил его так сильно?

Я мог убить его, но такая вероятность только разжигает праведную гордость, а не чувство вины или печали.

Он встал у меня на пути. Вот что случается с людьми, которые так делают.

В конце концов, это война. На войне есть жертвы. Напоминание Ривера эхом отдается в моей голове. Он прав и всегда был, за исключением тех случаев, когда дело касалось ее.

Моего ангела.

Почти сломанный, невзрачный джип, которым я пользуюсь уже несколько месяцев, стоит в глубокой тени от корявых дубов, растущих вдоль северной стороны внешней стены комплекса. Это помогает мне слиться с толпой лучше, чем любой броский дорогой автомобиль, к которому я привык в прошлом.

Благодаря густым зарослям ветвей и листьев над головой порывистый дождь превращается в легкую морось, как только я подхожу к задней двери и распахиваю ее. Теперь, когда в моих глазах нет завесы дождя, я вижу более ясно.

Перед тем как отправиться в путь к дому, я расстелил одеяло на заднем сиденье, на случай, если мне придется дать ей успокоительное. Даже подсознательно я хотел, чтобы ей было удобно. Сейчас я уложил ее поперек заднего сиденья, моей первоочередной задачей было убраться отсюда к чертовой матери, пока кто-нибудь не поднял тревогу.

Вряд ли я услышу сигнал тревоги, и не только из-за почти непрекращающегося грома. Гроза достигла своего апогея, прямо над головой молнии зигзагообразно пересекают небо. Мне вряд ли понадобятся фары, поскольку вспышки следуют одна за другой.

Ничто из этого не может заглушить шум крови в моих ушах, победный рев в моей голове. Я сделал это. Я забрал ее у них. Забрал ее себе.

Она вернулась туда, где ей самое место.

Моя. Моя. Моя.

Забираясь в джип, я закрываю дверцу, что приносит некоторое облегчение. Я слышу свои мысли. Я также слышу ее тихое дыхание, ровное. С ней все будет в порядке. Она просто поспит, немного дольше обычного.

А когда проснется, мы кое-что уладим. Мне невыносима мысль о том, что она боится. Не тогда, когда единственное, что когда-либо имело значение, — это ее благополучие.

Мне приходит в голову, как это уже бывало много раз прежде, что ее отец, брат и остальные члены семьи, возможно, сделали все, что в их силах, чтобы настроить ее против меня. Эта мысль заставляет меня скрипеть зубами, когда я трогаюсь с места, благодарный джипу за то, что он хорошо справляется с мокрой дорогой. Мне не нужно сбавлять скорость или быть осторожным. На это нет времени.

Я отвлекаюсь от дороги, чтобы взглянуть в зеркало заднего вида, и мой взгляд останавливается на ее обмякшем, промокшем теле. Она ведь не поверит никаким словам против меня, не так ли? От одной этой мысли у меня сжимается сердце и сдавливает горло.

Она предала меня?

Я качаю головой, рычание поднимается в моей груди и ослабляет напряжение. Это говорит Ривер. Он никогда не упускал случая напомнить мне о том, что она забыла о моем существовании и списала меня со счетов как негодяя. Я отказываюсь в это верить. Она бы никогда не отвернулась от меня. Черт, я ведь изо всех сил пытался заставить ее сделать это, не так ли? Она отказалась. И сейчас откажется, я это знаю.

Я так увлечен спорами с самим собой, что почти забываю, что нужно сделать, прежде чем на одометре появится еще одна миля. Мне следовало сделать это еще там, но я хотел уйти, пока кто-нибудь не заметил.

Сейчас мы в нескольких милях от лагеря, дорога пуста из-за позднего часа и грозы. Я достаточно уверен в себе, чтобы съехать на обочину, шины хрустят по гравию, прежде чем остановиться.

Я собираюсь исправить ужасную ошибку.

Она настолько под действием успокоительного, что никак не реагирует, когда я опускаюсь над ней на колени на заднем сиденье. Я ненавижу то, что собираюсь сделать, но это необходимость. Я начинаю прощупывать область под ее левым плечом.

Он здесь, я знаю это, имплантирован давным-давно. Во время того, что, по ее мнению, было не более чем обычной стоматологической процедурой, она ничего не подозревала из-за лекарств, которые использовали, чтобы вырубить ее.